Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И еще запасное колесо около капота мотора, немного опущенного в переднее и заднее крыло и таким образом невидно резинового протектора шины. Странно, что все это можно было воспринять в точности за одну секунду. А это значит: машина ехала довольно медленно. Я стоял, плотно прижавшись к бордюрному камню, а Фюрер сидел на ближнем ко мне борту и пристально смотрел на меня приблизительно с расстояния в один метр, из-под козырька фуражки. Бледное лицо, сальная кожа. Узенькая «зубная щетка» под носом будто намалеванная. От сильного страха я не знал, что делать. Я даже думал, что вот сейчас из машины выпрыгнут два быка из СС и наваляют мне по полной, потому что я не вздернул вверх руку от охватившего меня страха. Но в следующий момент факельный проезд уже проехал. Мне понадобилось добрых пять минут, пока я снова не пришел в себя... Людей, проходивших мимо часовых у зала заседаний этого полководца и не поднявших в приветствии вверх правую руку, жестоко избивали.
Старик ухмыляется. Он, очевидно, не знает, что должен сказать, выслушав мой рассказ. Наконец, он ворчит:
- Да, такие вот у нас дела.
В одном из цехов у Старика с инженером-механиком флотилии идет обсуждение какого-то вопроса. Поскольку я не хочу, как собака у своего хозяина стоять на поводке, то собираюсь уйти.
- Полчаса, не больше! – говорит Старик.
- Боже! Ну и дела! – доносится до меня, когда я присаживаюсь на кнехт у достроечной стенки – это почти рядом со мной восклицает какой-то моряк, и я тихо удивляюсь, как умело он выкладывает свою приманку. Но трое других, сидящие с ним у стеллинга , знают правила игры: Они не говорят ни слова. Ему остается лишь смотреть, какое впечатление производят его слова.
- Парни, есть вещи, которым можно только удивляться! – немедленно начинается второй заход.
Теперь один из присутствующих милостиво соглашается:
- Ну, давай уже! Трави баланду!
Но рассказчик теперь не торопится. Он просто снова задерживается:
- Можно только качать головой – ведь часто обычаи имеют людей, но об этом мало кто догадывается!
Реакцией на эти слова было недовольное бурчание. Теперь первый моряк действует так, как будто он совершенно утонул в размышлениях о пережитом. И только когда один из слушателей говорит:
- Да ладно гнать-то! – он вздрагивает, словно очнувшись ото сна:
- Я был в отпуске в Берлине у моего дяди и моей тети. У них же там, в Берлине, магазин скобяных товаров…
- Лучше бы тебе сунуть кольцо в нос и поводить по зоопарку – вот это было бы очень интересно...
Однако рассказчика нельзя сбить этим замечанием.
- Это прямо за углом на Фридрихштрассе. Так вот там я как-то болтался вечерком – и тут со мной заговаривает одна девка. Она захотела пять рейхсмарок.
- Не тяни! Захотела от тебя прямо тут же?
- Ну, вот я поднимаюсь с ней на третий этаж, где она жила. Там сидят трое и играют в скат . Им нельзя мешать, а нам надо было пройти именно там. Ну, входим мы с ней в спальню, а вокруг кровати полный срач, и с кровати все сброшено – там был только голый матрас. И тут она стягивает с себя трусы и ложится на матрас!
- Ну и! – хрипло лает один из слушателей.
- ... а рядом хлопают своими картами игроки в скат! Ну и получился полный облом...
В эту минуту раздается такой сильный шум, что я не могу ничего больше понять: Где-то долбят молотом по лежащим металлическим листам, и этот звук забивает все. Когда стук молота, наконец, стихает, парни продолжают обсуждать животрепещущую тему.
- DKW – мастерского класса – может быть вполне приемлемым автомобилем, но ты же не знаешь всех его недостатков, – кто-то кричит резко.
- Так я об этом и твержу тебе, засранец!
Но судя по тому, что еще один говорит:
- DKW, это значит «маленькие ранки», – эта история быстро не закончится.
- Ну, ты ляпнул: DKW – это «Завод Немецких Мотоциклов », – раздается голос еще одного собеседника, что полностью переводит болтовню в сторону от основной темы.
- Не, я точно от вас свихнусь: Завод мотоциклов? – стонет другой, голоса которого я до сих пор не слышал.
- Парни, вы говорите об автомобиле, мотоцикле или о ебле?
- Скажу тебе по секрету: Ты – самая глупая свинья, какую я только знаю.
Это замечание сбило спрашивающего.
- Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю? – угрожающе рычит он.
- Не-а, – отвечает говоривший простодушно.
- Я зажму твою голову между ягодиц и сожму мышцы – и ты сдохнешь в темноте.
- А сверху посыпь еще хлорной известью, – рекомендует другой, – чтобы не задохнуться от трупного запаха.
- Да ладно, не трепи языком попусту, ты, тупой засранец!
- К сожалению, новым командирам не хватает опыта, – сетует Старик, когда мы едем назад во флотилию. – Они конечно не хуже чем старые, но именно сегодня время не позволяет им накапливать опыт, постепенно врастать в профессию, пожинать успехи без слишком большого сопротивления и при всем при этом завоевывать уверенность в себе.
- Кажется, никто не интересуется общим положением дел...
- Ну и …? Что ты хочешь сказать этим?
- То, что при такой большой лености ума не может не удивлять, что они не спрашивают о том, является ли их собственное боевое применение все еще рациональным...
- Ты требуешь слишком многого. Они равны...
- То, что планируется в Берлине, является для них словами Бога! – я перебиваю Старика и пугаюсь своего строптивого тона. Но Старик, которому приходится объезжать воронку от авиабомбы, ведет себя так, как будто он не услышал меня, и просто говорит дальше:
- В конце концов, они привыкли к послушанию... и, кроме того: Что ты можешь знать о том, что они думают? Ты же совсем не знаешь большинства из них...
Позже во дворе мне перебегает дорогу зампотылу. Интересуюсь у него, как его дела. Он только машет рукой и говорит:
- Слышали ли Вы что-нибудь о фрейлейн Загот?
- Я? – спрашиваю в тупой оторопелости, и мы мгновение стоим лупая глазами полусмущенно. Наконец, мы говорим о погоде, пока я не говорю:
- Мне необходимо сейчас переодеться.
После обеда сижу со Стариком за одним из низких круглых столов в клубе. Беседа течет буквально по каплям. Присутствующие явно никем не интересуются.
- Я, на твоем месте, не был бы настолько заносчив, – тихо говорит Старик, не смотря на меня. – Я бы вообще не хотел знать, чем интересуются такие скользкие типы как ты...
Я пристально смотрю на него. Почему он внезапно стал так агрессивен?
- Это приглашение к самопроверке? – спрашиваю его.
- Можешь и так понять!
- Как насчет свежего пива? – приходит мне на помощь зампотылу.
- Не возражаю, – отвечает Старик.
Когда зампотылу исчезает, Старик снова поднимает нить разговора:
- У тебя в Берлине все схвачено. Если тебе позволено играть роль туриста между обоими мирами, значит, о тебе там хорошо говорят. А что же здесь можно узнать?
- Если бы они действительно этого хотели – то огромное количество материала. Но с шорами на глазах живется гораздо удобнее, чем в мыслях и думах.
Старик бросает мне предупреждающий взгляд: Следует потише болтать. В клубе слишком много посторонних.
- По-видимому, у тебя тоже есть шоры – по крайней мере, при оценке действий твоих коллег, – снова начинает Старик через некоторое время. – Ты просто не хочешь понять, что они были воспитаны согласно некоего определенного кодекса. И уж точно, переодетое в форму гражданское лицо, такое как ты, абсолютно не в состоянии понять, что значат солдатское воспитание и солдатские идеалы.
Затем Старик погружается в молчание, и я не мешаю ему. Нет никакого смысла продолжать этот разговор: Если Стариком признаются солдатские идеалы, то наш спор бессмысленен. Он залезает в свою скорлупу и закрывает забрало.
- У меня много дел, – говорю я, поднимаясь со своего места и делаю нечто среднее между военным приветствием и гражданским приветом. Старик лишь неприветливо кивает, как будто он не хочет позволить мне мешать ему в его размышлениях.
Пробираясь между креслами, я чувствую себя неловко и пристыжено. Я спиной ощущаю взгляды сидящих у барной стойки. Старик взял под свою защиту и этих упрямцев. Старик, говорю я себе, когда держу курс на мой павильон, стоит перед неприятной дилеммой. Он слишком точно знает, что сейчас разыгрывается в действительности, и он должен действовать так, как будто верит в мудрость Верховного управления и окончательную победу. Нацисты поступили, во всяком случае, довольно хитро: связали солдат с их собственной этикой и из их традиционных идеалов создали и создают своеобразную garotte .
- Довольствоваться существующими отношениями – что еще вообще остается...? – так Старик сетовал уже пару раз, и оно все и идет таким образом: Поскольку мы ничего не можем изменить, мы довольствуемся лишь отношениями. Мы не кричим во всю глотку «Ура!», но сплоченно маршируем и послушно держим шаг.
