Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги! - Иван Кузмичев

и, конечно же, идет в ущемление интересам самой же Руси. Все из-за того, что отношение молодых недорослей на Западе к обыкновенным жителям такое же, как и здесь, то есть пренебрежительно-оскорбительное, да еще и излишнее своеволие проскальзывает в манерах бояр. Что ж, придется отменять это, оставив только как добровольное обучение.

Старый князь Ромодановский – это вторая проблема, которую я должен или решить радикально, или вовсе оставить все как есть. Хм, об этом стоит подумать, тем более что старик недавно просился на покой, сразу же после смерти отца. Отпустить его, что ли, со службы? Да вот беда, кадров для замены нет, а значит, Преображенский приказ останется без своего главы, а это мне не нужно. Следовательно, князь остается. А время пройдет, поглядим, как там будет дальше. Делаю пометку в своем дневнике: «Князь-кесарь оставлен в должности».

Ну и третье – это, конечно же, пренебрежение православием – взять даже известный Всешутейший пьяный собор. Что ж, с этими игрищами и распутством я тоже не согласен, можно найти более культурные развлечения, как-никак Русь всегда славилась светлыми головами.

День плавно перешел в вечер, а я даже не заметил этого. Спасибо моему бывшему камердинеру, ныне обер-камердинеру Никифору: по всей комнате в подставках и подсвечниках стояли толстые восковые свечи, отбрасывая свой желтый свет на ближайшие к ним предметы, выхватывая их из темноты. Глаза устали, хотелось закрыть их и уснуть, никуда не уходя. Но нельзя, нужно идти в опочивальню, к своей Юле, а завтра вновь заниматься государственными делами, решая ворох проблем, в надежде услышать хорошие вести – откуда-нибудь, хоть разок!

Одеревеневшие ноги нещадно кололо, словно сотни иголок пронзали их в самых разных местах. Кое-как добравшись до постели, скинул с себя камзол и рубаху, штаны, сапоги и прилег рядом с Юлей, тихо сопящей в подушку.

* * *

Февраль 1710 года от Р. Х.

Москва. Успенский собор

Снежные сугробы покрывали чуть ли не четверть всех дорог, ведущих в Москву, сани порой не могли пробраться через снежные нагромождения. Однако срочный созыв иерархов Русской православной церкви заставил многих почтенных архиепископов и митрополитов бросить свои дела и спешить в Первопрестольную. Ведь мечты многих властолюбивых церковных глав могли наконец сбыться, все же восстановление, то есть избрание патриарха давало многие преимущества, да и, чего скрывать, возвращала пошатнувшуюся было десять лет назад власть.

Я добился своего – начало Архиерейского собора неотвратимо приближалось. Труды, положенные на то, чтобы созвать церковных глав, были затрачены не зря. Так что удача все-таки соблаговолила повернуться ко мне лицом, а не задом. Вот только многие дела мирские и духовные требуют пристального внимания, невзирая ни на какие удачливые совпадения, к тому же сами иерархи все-таки люди, а значит, ключики к ним подбирать надо как можно скорее, и желательно начать это делать прямо сейчас…

Одним желанием людей не перекуешь под свои нужды. Именно поэтому необходимо предусмотреть любые случайности, связанные как с самими людьми, так и с временем проведения собора, о котором было объявлено аккурат за полтора месяца до Пасхи, дабы времени хватило добраться до Успенского собора даже из медвежьего уголка Русского царства, провести все положенные службы и только после этого начать Архиерейский собор.

Правда, сам я все эти службы и обряды не люблю. Хотя необходимость Церкви понимаю получше всех собравшихся, все-таки она опора для страждущих и надежный костыль для сомневающихся. Однако я ни к тем ни к другим не принадлежу, с давних пор сам привык все делать и решать, не спихивая проблемы на других людей.

Невольно вспомнилась недавняя встреча с постриженной некогда в монахини матерью. Сначала я, конечно, подумывал о том, что может засомневаться сия особа в моей подлинности, да вот только не учел одного: прошло-то почти двенадцать лет, и воспоминания о маленьком сыне понемногу выветрились из головы не самой заботливой мамаши. Что и говорить, если уже через полгода после пострига мать начала заново жить в миру, да еще и завела себе любовника, который не побоялся приехать вместе с ней ко двору.

Хм, первая идея – посадить его в холодную – не прошла проверку на прочность и почти сразу же была отринута как ненужная, а вторая, за неимением никакой другой подходящей мысли, была принята за основу. Проще говоря, мать поселилась в малом дворце в Коломне, вместе со своим любовником. Правда, довольствие ей я выделил небольшое, меньше, чем Екатерине с двумя малолетними великими княжнами, все-таки расточительство не лучший способ растраты и так постоянно пустующей казны.

Конечно, можно сказать, что нельзя так с родной матерью, мол, родная кровиночка и все в этом духе, да вот только не чувствовал я ничего в груди при виде этой женщины. Если при Петре вторая натура, давно задавленная мной, иногда начинала трепетать, то при виде матери ничего даже не шелохнулось. «Может, это не та Лопухина?» – мелькнула еретическая, глупая мыслишка. Но какой-то неприятный осадок все же остался, и, видимо, часть сомнений и холодок вышли наружу при нашей встрече.

Мать, возможно почувствовавшая это, попросилась уехать в Коломну, где еще в бытность своей молодости батюшка построил ей то ли небольшой дворец, то ли княжий терем. Что мне оставалось делать? Пришлось отпустить, стирая с уст радостную улыбку. Возможно, потом, когда я буду готов к новой встрече, она пройдет иначе.

Уезжая, Лопухина с некоторой неохотой благословила нас с Юлей, как-то странно поглядывая на нее, будто вспомнила что-то такое, отдаленно-знакомое, чуть ли не родное. Но, постояв пару минут, она все-таки вымучила из себя улыбку и, забравшись в карету, стоящую на полозьях, попрощавшись, тронулась в сопровождении двух взводов безопасников в Коломну.

Негромкое покашливание заставило меня пробудиться от собственных мыслей. Справа стоял епископ Иерофан, с улыбкой глядящий на иерархов. На стенах собора висели разнообразные образы, иконы, вот только глядеть на них не хотелось: не лежит душа созерцать всех этих угодников и великомучеников, похожих друг на друга, словно близнецы.

Прежде чем начать собор, иерархи должны были отстоять службу, а вместе с ними приходилось мучиться и мне, все-таки нам предстояло решить действительно серьезный вопрос. Одна беда, все эти заунывные речитативы у меня ничего, кроме зевоты, не вызывают, никакого священного трепета, экстаза не возникло, даже обычное любопытство, присущее каждому человеку, кому-то в большей, а кому-то в меньшей степени, быстро пропало. Еле-еле удавалось мне сдерживать очередной приступ зевоты, причем чем дальше, тем утомительней и упорней становилась борьба с собственным ртом, того и гляди норовившим