Тигана - Гай Кей

Было уже очень поздно, обе луны висели на западе, низко над морем. Ей не была видна гавань — гостиница Солинги находилась слишком далеко от моря, — но она знала, что море где-то там и «Морская Дева» подпрыгивает на якоре под напором ночного бриза. На улицах до сих пор сновал народ, она видела, как внизу мелькают смутные фигуры, и изредка слышала крики, доносящиеся из квартала таверн, но теперь это были лишь обычные шумы города, не знающего комендантского часа и имеющего привычку не спать и громко шуметь по ночам.

Интересно, скоро ли рассвет, подумала Алаис, как долго ей еще не спать, если она хочет увидеть восход солнца. Она решила его подождать. Эта ночь — не для сна, по крайней мере, для нее, поправила себя Алаис, бросая взгляд на Катриану. Она вспомнила другой случай, когда они спали в одной комнате. В ее собственной комнате, дома.

Сейчас она далеко от дома. Интересно, что подумала мать, получив письмо от Ровиго с осторожными объяснениями, посланное курьером через Астибар из порта города Ардин, когда они плыли на север в Сенцио. Алаис задавала себе этот вопрос, но ответ уже знала: доверие между родителями было тем неотъемлемым элементом, который определял ее собственный мир.

Она подняла глаза к небу. Ночь все еще оставалась темной, звезды над головой стали еще ярче теперь, когда луны садились; возможно, до рассвета еще несколько часов. Алаис услышала внизу женский смех и поняла, со странным чувством, что этого единственного звука она не слышала всю ночь среди суматохи на улицах. Удивительно и совершенно неожиданно, этот задыхающийся женский смех и вслед за ним бормотание мужчины заставили ее приободриться: среди всех событий, что бы ни ждало впереди, некоторые вещи продолжают существовать, как существовали всегда.

Послышались шаги на деревянной лестнице снаружи. Алаис откинулась назад, слишком поздно осознав, что ее может быть видно снизу.

— Кто там? — крикнула она тихонько, чтобы не разбудить Катриану.

— Всего лишь я, — отозвался Дэвин, подходя и останавливаясь на площадке возле комнаты.

Она посмотрела на него. Одежда его была испачкана, будто он где-то падал или валялся, но голос звучал спокойно. Было слишком темно, чтобы разглядеть его глаза.

— Почему ты не спишь? — спросил он.

Она махнула рукой, не зная, что ответить.

— Слишком много всего сразу, наверное. Я к этому не привыкла.

Она увидела его блеснувшие в улыбке зубы.

— Никто из нас не привык, — сказал он. — Поверь мне. Но я думаю, больше сегодня ничего не случится. Мы идем спать.

— Мой отец пришел чуть раньше. Он сказал, что все утихло.

Дэвин кивнул.

— Пока. Губернатор убит в замке. Катриана действительно зарезала этого барбадиора. Там была заварушка, и кто-то застрелил Охотника. Думаю, это нас и спасло.

Алаис задержала дыхание:

— Отец мне об этом не сказал.

— Вероятно, не хотел тревожить тебя перед сном. Если я тебя встревожил, мне очень жаль. — Он бросил взгляд мимо нее на вторую кровать. — Как она?

— С ней все в порядке, правда. Она спит. — Алаис отметила промелькнувшую в его голосе озабоченность. Но Катрина заслужила эту заботу, эту любовь такими поступками, которые ум Алаис даже не мог охватить.

— А ты как? — спросил Дэвин уже другим тоном, снова поворачиваясь к ней. И что-то в этом изменившемся, ставшем более низким голосе было такое, от чего ей стало трудно дышать.

— Я тоже в порядке, честно.

— Я знаю, — сказал он. — Ты гораздо больше чем в порядке, Алаис. — Он на мгновение заколебался и, казалось, внезапно смутился. Этого она не поняла, пока он не наклонился медленно вперед и не поцеловал ее прямо в губы. Во второй раз, если считать поцелуй в переполненной комнате внизу, но этот был поразительно не похож на первый. Во-первых, Дэвин не спешил, а во-вторых, они были одни, и было очень темно. Она почувствовала, как его руки скользнули по ее груди и остановились на ее волосах.

Он неуверенно отстранился. Алаис открыла глаза. Контуры его фигуры на площадке лестницы расплывались. На улице внизу послышались шаги, на этот раз медленные, а не бегущие, как раньше. Они оба молчали, глядя друг на друга. Дэвин прочистил горло. И сказал:

— До утра еще два или три часа. Тебе надо попытаться уснуть, Алаис. В следующие дни произойдет много событий.

Она улыбнулась. Он еще секунду колебался, потом повернулся и пошел по наружному балкону к комнате, где жил вместе с Алессаном и Эрлейном.

Алаис еще некоторое время сидела на том же месте, глядя вверх на яркие звезды, постепенно успокаивая стремительно бьющееся сердце. Она мысленно повторяла про себя его последние слова и слышала его прерывистый голос, в котором звучали юношеская неуверенность и удивление. Алаис снова улыбнулась в темноте. Человеку, привыкшему наблюдать, этот голос говорил о многом. И таким его сделало простое прикосновение к ней. И это было самым поразительным, если задуматься и снова пережить момент того поцелуя.

Она продолжала улыбаться, когда встала с подоконника и вернулась на свою постель, а потом она действительно уснула в конце концов и проспала последние часы этой долгой ночи, которая все так изменила.

На следующий день все выжидали. Покров судьбы висел над Сенцио, подобно дыму. Городской казначей попытался взять под свой контроль замок, но капитан стражи не хотел выполнять его приказы. Их громкие споры продолжались весь день. К тому времени, когда вспомнили о необходимости спуститься за телом девушки, его уже кто-то убрал; никто не знал, куда и по чьему приказу.

Дела в городе остановились. Мужчины и женщины бродили по улицам, питались слухами, задыхались от страха. Почти на каждом углу можно было услышать разные истории. Говорили, что Ринальдо, брат последнего герцога, вернулся в город, чтобы принять под свое командование замок; к середине дня все уже слышали версию, но никто не видел этого человека.

Спустилась тревожная, беспокойная ночь. Всю ночь на улицах толпился народ. Казалось, никто в Сенцио не может спать. Ночь выдалась ясная и очень красивая, обе луны катились по небу. Возле гостиницы Солинги собралась толпа — внутри уже не было места, — чтобы послушать троих музыкантов, которые играли и пели о свободе и о славном прошлом Сенцио. Песни, которые не исполняли с тех пор, как Казалья отказался от прав на герцогский престол своего отца и позволил называть себя губернатором, а посланники тиранов стали его советниками. Казалья мертв. Оба посланника мертвы. Музыка плыла из гостиницы Солинги в душистую летнюю ночь, выплескивалась на улицы, поднималась к звездам.