Двуликий Берия - Борис Соколов

По отдельным фразам, репликам, его настроению, когда он встречал меня, я допускаю, что и на своей страшной работе он был одинок и уж наверняка никому там не доверял. И ему… нужна была женщина, верная, любящая подруга, которая была бы его отдохновением, убежищем, где он, может быть, нашел бы понимание и оправдание своей работы».

Милейшая Нина Васильевна и не подозревала, что Берия занимался действительно страшной работой, но не имевшей никакого отношения к карательному ведомству: он делал атомную и водородную бомбы. А насчет того, что Лаврентий Павлович ничего не знал о Дмитрии Алексееве, его жена, думаю, заблуждалась. Лаврентий Павлович наверняка, прежде чем подкатываться с самыми серьезными намерениями, разведал все о ее связях — благо чекистский опыт был, да и свои люди в органах, после ареста Абакумова, вновь вошли в силу и готовы были услужить шефу. Что же касается серьезности намерений, то в пользу такой гипотезы свидетельствует тот факт, что Берия представил Алексееву… самому Сталину. Это произошло на приеме в Кремле 4 ноября 1952 года. Гостям Нину Васильевну представили как жену полковника Саркисова, рядом с которым она и сидела. Но Сталину, вполне возможно, Берия сказал правду.

Алексеева пыталась предложить вместо себя одну из своих подруг по Радиокомитету, но Берия согласился расстаться с ней только в апреле 1953-го, уже после смерти Сталина. Не исключено, что Сталин одобрил выбор Лаврентия Павловича, и если бы Иосиф Виссарионович прожил хотя бы на несколько месяцев больше, Берия развелся бы с Ниной Теймуразовной и женился на Нине Васильевне, которой в таком случае никак нельзя было бы отказаться. А вот после смерти генералиссимуса Лаврентию Павловичу было уже не до устройства личной жизни на долгосрочную перспективу. Его захватили реформы и политическая борьба.

Но одиночество Берии по месту новой службы — в объединенном МВД сыграло с ним роковую роль. Чувствуется, что и в семье у него близкий контакт был только с Серго. Вероятно, Лаврентий Павлович трудно сходился с людьми, и не только из-за благоприобретенной профессиональной подозрительности, но и из-за природной замкнутости.

Кстати сказать, при расставании Берия, среди прочего, подарил Нине Васильевне и ее мужу ордер на двухкомнатную квартиру (раньше они ютились в коммуналке). Однако Алексеева, на свое счастье, забирать ордер в Моссовете не торопилась, дотянула до ареста своего бывшего любовника, что избавило ее от привлечения к делу Берии в качестве свидетеля, а ее мужу позволило и дальше делать успешную карьеру.

А вот еще одно свидетельство той, кто была близка с Лаврентием Павловичем. Оно не было добыто в ходе весьма пристрастного следствия 1953 года, а содержится в мемуарах известной актрисы театра и кино, популярной исполнительницы песен из кинофильмов Т.К. Окуневской, написанных через 45 лет после гибели Берии. Татьяну Кирилловну в 1953-м допросить не могли, поскольку по милости Абакумова она пребывала в местах не столь отдаленных. Но, как и те, кто давал показания следователям, она утверждает, что Лаврентий Павлович овладел ею насильно. Все произошло в лучших традициях триллера: «…Совсем чудо: я приглашена на кремлевский концерт, в который приглашаются только народные Союза, и то избранные, любимые «ими», одни и те же; бывают эти концерты, как мне рассказывали, по ночам, после «их» совещаний, заседаний, в виде развлечения. Заехать за мной должен член правительства Берия. Бориса (мужа Окуневской писателя Бориса Леонтьевича Горбатова. — Б. С.) опять нет, теперь все журналисты на Нюрнбергском процессе (дело происходит вскоре после победы. — Б. С.).

Какое-то незнакомое чувство… боязнь провала… нет… что-то совсем другое… какая-то тревога.

Из машины вышел полковник и усадил меня на заднее сиденье рядом с Берией, я его сразу узнала, я его видела на… приеме в Кремле. Он весел, игрив, достаточно некрасив, дрябло ожиревший, противный, серо-белый цвет кожи. Оказалось, мы не сразу едем в Кремль, а должны подождать в особняке, когда кончится заседание. Входим. Полковник исчез. Накрытый стол, на котором есть все, что только может прийти в голову. Я сжалась, сказала, что перед концертом не ем, а тем более не пью, и он не стал настаивать, как все грузины, чуть не вливающие вино за пазуху. Он начал есть, некрасиво, жадно, руками, пить, болтать, меня попросил только пригубить доставленное из Грузии «наилучшее из вин». Через некоторое время он встал и вышел в одну из дверей, не извиняясь, ничего не сказав. Могильная тишина, даже с Садового кольца не слышно ни звука. Я вспомнила этот особняк, он рядом с Домом звукозаписи, на углу Садового кольца, и я совсем недавно здесь проходила… Огляделась: дом семейный, немного успокоилась. Уже три часа ночи, уже два часа мы сидим за столом, я в концертном платье, боюсь его измять, сижу на кончике стула, он пьет вино, пьянеет, говорит пошлые комплименты, какой-то Коба меня еще не видел живьем, спрашиваю, кто такой Коба…

— Ха! Ха! Вы что, не знаете, кто такой Коба?! Ха! Ха! Ха! Это же Иосиф Виссарионович.

Опять в который раз выходит из комнаты. Я знаю, что все «они» работают по ночам. Бориса в ЦК вызывают всегда только ночью, но я устала, сникаю. На сей раз, явившись, объявляет, что заседание у «них» кончилось, но Иосиф так устал, что концерт отложил. Я встала, чтобы ехать домой. Он сказал, что теперь можно выпить и что если я не выпью этот бокал, он меня никуда не отпустит. Я стоя выпила. Он обнял меня за талию и подталкивает к двери, но не к той, в которую он выходил, и не к той, в которую мы вошли, и, противно сопя в ухо, тихо говорит, что поздно, что надо немного отдохнуть, что потом он меня отвезет домой. И все, и провал. Очнулась, тишина, никого вокруг, тихо открылась дверь, появилась женщина, молча открыла дверь в ванную комнату, молча проводила в комнату, в которой вчера был накрыт ужин, вплыл в сознание этот же стол, теперь накрытый для завтрака, часы, на них десять часов утра, я уже должна сидеть на репетиции, пошла, вышла, села в стоящую у подъезда машину, приехала домой, попросила… не подзывать к телефону, кто бы ни звонил, ко мне никому не входить.

Изнасилована, случилось непоправимое, чувств нет, выхода нет, сутки веки не закрываются даже рукой».

У читателей возникает искреннее сочувствие к несчастной жертве, которую обманом заманили в ловушку, опоили каким-то дурманом, а потом изнасиловали. Этот рассказ Окуневской отразился и в романе Василия Аксенова «Московская сага», где главную героиню — известную певицу Берия насилует при точно таких же обстоятельствах. Но при внимательном прочтении в исповеди Окуневской обнаруживается ряд нестыковок. Неужели Татьяна Кирилловна не удивилась, что везти ее на концерт будет сам Лаврентий Павлович Берия — четвертый человек в стране после Сталина, Молотова и Маленкова. Эта роль — для какого-нибудь адъютанта, но не для члена ГКО. И почему «они», т. е. члены Политбюро, ближайшие соратники Сталина, заседают без Берии? Ведь он тоже из «них»! Неужели задача доставить актрису Татьяну Окуневскую на кремлевский концерт важнее государственных вопросов, обсуждавшихся на Политбюро? И неужели Татьяна Кирилловна с самого начала не поняла, куда и зачем ее везет Лаврентий Павлович!