История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя - Олег Трубачев

И.-е. *dhughətēr, будучи древней основой на r, утратило этот характерный конечный согласный в отдельных индоевропейских диалектах, ср. литовск. dukte, слав. *dъkti. Вопрос об относительном возрасте этого явления представляется, однако, спорным. С одной стороны, известна точка зрения, рассматривающая это отпадание как древний факт, свойственный ряду близких индоевропейских диалектов.

Так понимает А. Вайан историю основы *mātēr *mātē, исходя из свидетельства санскрита, балтийского, славянского. Мейе видит в отпадении конечного согласного литовск. dukte упрощение особого рода дифтонга (и.-е. −er) — явление, восходящее к индоевропейскому языку[317]. С другой стороны, по мнению Ю. Куриловича[318], отсутствие сокращения конечного гласного в открытом слоге литовск. dukte, аkтиo указывает на сохранение конечных −r, −п вплоть до самой балто-славян-ской эпохи.

Славянский, как полагают, сохранил старое ударение и.-е. *dhughətēr, ср. словенск. hci, сербск. kħu[319]. В русском, в отличие от других случаев, в результате местных изменений старое положение затемнено: дочь, дочери, дочерь.

Забвению старой основы на −r обязана своим образованием новая парадигма склонения литовск. dukte в говорах: dukte, duktes, по аналогии употребительным −e-основам женского рода[320]. Аналогичное разрушение старой формы приводит к возникновению новых суффиксальных производных от усеченной основы: русск. (ласк.) дочка, укр. дочка (в роли единственного названия дочери), ср. польск. matka и под. Такие слова часто носят характер сокращенных ласкательных названий: укр. доня (есть у Шевченко), интимно-просторечное укр. доця ‘дочка, доченька’; ср. упоминаемые Э. Френкелем[321] аналогичные пракритск. dhītā< duhitā, новогреч. диал. θύγω = θυγάτηρ. Ласкательное значение имеет, далее, литовск. dukra, dūkra, образованное через *duktra из duktera, ср. motera[322]. В приравнивании dukra к женским основам на −о- (= слав. основы на −а-) Э. Френкель видит аналогию слав. sestra, тоже переведенному из согласной основы (ср. литовск. sesuo, sesers) в основу на −а-[323].

Вопрос о значении и.-е. *dhughətēr решен исследователями окончательно. Попытки увязать, например, санскр. duhitar и duh- ‘доить’ и истолковать значение первого как ‘сосунок’[324] давно признаны устаревшими, ср. отрицательные суждения на этот счет Э. Бернекера[325], Вальде — Покорного[326], З. Файста[327]. С точки зрения критической ревизии опытов старых этимологов, видевших в и.-е. *pətēr, *mātēr, *bhrātēr, *suesor, *dhughətēr своего рода «говорящие» названия (‘отец’ = ‘кормилец, защитник’, ‘мать’ = ‘производящая’, ‘брат’ = ‘защитник’)[328], это вполне справедливо. И тем не менее, поскольку мы уже знаем, до какой степени последовательно отражена в названиях детей, сына апперцепция ‘произведенный, рожденный, вскормленный (матерью)’, трудно отделаться от мысли, что отношение санскр. duhitā- ‘дочь’ и санскр. duh- ‘доить’ — нечто большее, чем простое созвучие.

Прочие славянские названия дочери: чешск. диал. nase holka, deuce, d’ouce, обращение родителей к дочери[329] с переносом значения ‘девушка’ > ‘дочь’; болг. диал. do cupite ‘aux filles (de la maison)’[330]. Ha последнем слове стоит задержаться несколько подробнее. Форма сира, чупа ‘дочь’ отмечается как характерная в первую очередь для македонского[331], хотя и не для всех диалектов[332]. По нашему мнению, эта форма связана с польск. диал. dziopa, зора ‘девочка, девушка, дочь’, известным всему польскому Подкарпатью и даже северной части Южной Малопольши[333]. Сюда можно отнести зап. — укр. дзюба ‘девушка’[334]. Этимология слов неясна. Возможно, что это заимствование, источник которого указан К. Сандфельдом[335]. Датский ученый определенно считает болгаро-макед. чупа, а также греч. ταούπρα ‘дочь’ заимствованным из алб. tshup(r)e. Правда, Г. Майер объяснял албанское слово заимствованием из сербского, ср. сербск. чупа ‘пучок волос’, чупа ‘женщина с непричесанными волосами’[336]. Но между сербским и албанским словами имеются существенные семантические расхождения, которые делают заимствование маловероятным: алб. сирё значит ‘девушка, дочь’, в то время как в сербском отмечается упомянутое узкое значение. Кроме алб. сирё, ср. в албанском наличие слова сип ‘мальчик, подросток, сын’. Мы приходим к предположению о происхождении также украинского и польского слов из албанского языка. Заимствование могло осуществиться, очевидно, тем же путем, каким проникли в украинский, словацкий и польский языки другие балканские элементы — через посредство подвижного пастушеского населения Балкан и Карпат. Для ряда таких слов исходные формы найдены в албанском, ср., например, брынза ‘овечий сыр’, барза ‘белая овца’, урда, вурда ‘кипяченые овечьи сливки’, на что указывал еще X. Барич. Следует отметить, что эта международная балканская лексика, распространенная пастушескими племенами, отнюдь не ограничивается терминами скотоводческого быта, как обычно думают. В реальной обстановке заимствовались, вероятно, также некоторые бытовые слова. Сюда относится польск. chustka, укр. хустка ‘платок’, ср. рум. fusta, болг. фуста и, наконец, укр. копил, копиля, рум. copil, болг. копиле, алб. kopil — все со значением ‘внебрачный ребенок’[337], которое образует с нашим чупа-dziopa ‘девушка’ красноречивую пару терминов, ознаменовавшую продвижение бродячих пастушеских, преимущественно — мужских групп.

Уже отмеченный перенос значения ‘девушка’ > ‘дочь’ приобрел в отдельных славянских языках широкие масштабы. Так, польские говоры почти не употребляют corka, зная в этом значении dziewka[338]. Ср. в том же значении в части карпатских говоров украинского языка слово дiвка[339].

В заключение приведем пример резкого изменения значения славянского названия дочери в русск. диал. дочка ‘свинья’. Ср. еще болг. диал. штерица ‘яловое животное’, ‘бездетная женщина’[340], производное от штерка ‘дочь’.

Непосредственно к слав. dъkti примыкают названия падчерицы с применной приставкой ра-: ст. — слав, падъшти, русск. падчерица, диал. падочка, подчерка, падчеруха[341], болг. обл. стар, пашчерица, пощерка ‘приемная дочь’ Ср. аналогичные по образованию литовск. podukre, podūkra, podukra[342], латышск. pameita ‘падчерица’[343], из meita ‘дочь’. Образование *padъkti, русск. па-дчер-ица не нуждается в объяснении. К *pa-dъkti, *pa-dъktere восходят также болг. па-шчерица, па-штерица, паштерка с той лишь разницей, что второй компонент сложения является стяжением дьщер- (дьщеря), dъkter-. Поэтому ни в коем случае нельзя согласиться с М. Вэ[344], который видит в pa-sterica, pa-sterka производное от древнего *pō-pətor, болг. пастрок ‘отчим’. Это явная натяжка. М. Вэ упускает из виду существование простого болг. щерка ‘дочь’ (< *dъkter-), которое никоим образом не связано с *pətēr, *pō-pətor-.

Довольно распространенным является другое славянское название падчерицы: ст. — слав, пасторъка, чешск. диал. pastorкупа[345], словенск. pastorka, pastorkinjа, сербск. пасторка. Оно связано не с названием дочери, а с соответствующим обозначением пасынка (см. выше), вместе с которым оно восходит к *pōpətor-, названию отчима (болг. пастрок). Оба слова получают понятное объяснение как ‘неродной сын,’ ‘неродная дочь’. Старое толкование[346] неудачно: древнее упрощение, даже выпадение ъ вряд ли могло произойти в этом слове раньше первой общеславянской палатализации с переходом *kte в st, č, ć[347]. Следует учесть, что название падчерицы не является древним образованием даже в рамках славянского словаря[348]. Столь же позволительно усомниться в древности форм с −ter, ср. словенск. pasterka, якобы показывающих происхождение из *pa-d(ъk)tera[349]. Здесь первична форма *pō-pətor со ступенью −tor в производном от *pətēr, ср. выше о русск. заматореть от *matēr-, ‘мать’. Объяснение ст.-слав. пасторъка упрощением слишком длинного слова *padъktorъka, принятое А. Мейе и Э. Френкелем[350], тоже неубедительно. Этимология pastorъka < dъster-критиковалась еще И. Зубатым[351], предложившим свое объяснение слав. pastorъkъ; литовск. pastaras ‘последний’.