Северный Удел - Андрей Кокоулин

— Господин Кольваро, нам-то что делать?

Оба полицейских, присевших у стены, один — в погонах фельдфебеля, другой — ефрейтора, смотрели на меня, ожидая приказа.

— Будьте наготове, — сказал я. — Сейчас решим.

Сиганув через забор, я по широкой дуге обежал простреливаемое пространство, один раз скатившись с дороги в кусты шиповника.

Гуафр!

— Бастель!

— Да!

Я упал рядом с Сагадеевым, рванул пуговицы мундира. Жарко.

— Куда вы поперлись под пули?

— Рекогносцировка, господин обер-полицмейстер.

— С голой задницей? — зашипел Сагадеев в усы. — Меня же государь-император собственноручно, если что!.. Если с вами!..

Он задохнулся, торопливо выковырял какую-то бумажку из кармана кителя, развернул ее в желобок, щелкнул снизу пальцем, взбивая щепоть бурого порошка.

— Виноват, — сказал я.

Сагадеев, запрокинув голову, дернул багровой щекой, высыпал порошок в рот и зажмурился.

Справа знакомо защелкало — кто-то досылал патроны в револьверный барабан.

Странно, подумал я, что те, в морге, не идут на прорыв.

Чего-то ждут? Пытаются уничтожить тело Лобацкого? А зачем? Я же все равно хоть с капли крови считаю «нить». И вывезти труп уже не получится.

Или у них есть запасной план?

— Вот что, — открыл глаза Сагадеев, — вы лучше со мной советуйтесь, когда, значит, решите в самоубийство… Я вас тогда сам пристрелю.

— Хорошо, — сказал я.

Сагадеев покивал.

Из-за угла показался младший унтер-офицер Шахов и, оскальзываясь на лопухах, заспешил к нам.

— Докладываю…

Он чуть, дурак, не вытянулся перед обер-полицмейстером в струнку.

Я успел повалить его одновременно с раздавшимся выстрелом, фуражку сбило с его головы и отнесло к карете.

— Дурак!

Опрокинутый юноша растеряно заморгал.

— Ну-ну, — Сагадеев, нависнув, легонько охлопал его по скулам. — Что ж вы подставляетесь, братец? Нельзя, нельзя. Как там Добрац?

— З-за… з-застрял… — Шахов приподнялся с земли, высматривая свою фуражку. Провел дрожащей ладонью по коротко стриженым волосам. — Эт-то что, по мне?

— Ну да. Преступники, знаете ли, имеют обыкновение стрелять.

— И метко, — добавил я.

Унтер-офицер сглотнул.

— Так что Добрац? — поторопил Сагадеев.

— Ждет ук-казаний… У него там открытый коридор, а эти скамеек и п-прозекторских столов навалили, не подобраться, двое раненых…

— М-да, — Сагадеев навинтил ус на палец.

Его взгляд ушел в обрез дороги, где выставленный из двух полицейских кордон заворачивал катафалк с приехавшими за мертвецом родственниками. За катафалком в пыли маячил конный, в серо-голубом жандарм. Что-то им было не разминуться.

— Ладно, — сказал Сагадеев, — сейчас два пехотных взвода подтянутся с Глуховских казарм… Может, как-то через крышу?

Мы синхронно повернули головы.

Двускатная крыша морга поблескивала на солнце недавно крытым железом.

Я пожал плечами.

— И что?

— Ну, там… Бастель! — Сагадеев поймал мое запястье. — Ты же можешь их кровью! Попробуй!

— А вы что же? Не последней фамилии…

Обер-полицмейстер смутился.

— Да я как-то больше глоткой беру. Отвык. Давно без практики… Я, поверишь, и крестьян-то… Нет, я могу, могу их в бараний рог…

Замолчав, он махнул рукой.

Я только вздохнул мысленно. Среди высоких семей нет-нет да и всплывали утопические идейки отказа от преимуществ крови. Быть как все. Мы — один народ. Нет никакой разницы в нас и низших. И прочие лозунги.

Даже общество было полутайное. «За единство» называлось. Какое-то время, кроме всех прочих, в нем по молодости состоял племянник самого государя-императора.

Но чтобы эти веяния коснулись главы полицейской управы? Воистину, куда катимся? Ночь Падения и гуафр!

— А кто-нибудь еще есть? — спросил я.

— Зачем вам? — Сагадеев, отдуваясь, расстегнул ворот кителя.

Солнце раскочегарилось не на шутку. Ни облачка. Пыль. Лесок через дорогу расчертили золотистые лучи. Катафалк, кажется, развернули. Жандарм, спешившись, вел лошадь в поводу.

Из морга не доносилось ни звука.

Я освободился от мундира, оставшись в сорочке.

— Мне еще «нить вести», Николай Федорович, — произнес я с укоризной.

— Ах, да.

Сагадеев обежал глазами подчиненных. На лице его отразилось сомнение.

— Подгайный!

— Я! — отозвался плотный, массивный, серьезного вида квартальный надзиратель. Револьвер в его руке казался детской фитюлькой.

— Сюда иди!

— Иду.

Пригибаясь, Подгайный погреб сквозь лопухи.

В крови его мешались несколько высоких фамилий. Штаннеры. Гусевы. Ольдванги. Он походил на медведя, флегматичного, неторопливого, уверенного в себе.

И сел передо мной так же — основательно и неспешно.

Одинокий выстрел нарушил тишину — то ли кто-то заметил что, то ли просто от волнения надавил на спусковую скобу.

— Меня знаешь? — спросил я надзирателя.

Подгайный заломил густую бровь, вспушил ладонью бакенбард.

Я почувствовал, как меня легонько прощупывают кровью. У Тимакова, надо признать, все же деликатнее выходило.

— Род… Кольваро, — через паузу, но уверенно произнес Подгайный.

— Хорошо, — кивнул я. — Кто учил?

— Господин полковник Штраб.

Такого я не знал. Вот если бы Маршанов. Или Бекетов. Или кто-нибудь из Императорского лицея. А Штраб?

Значит, уровень владения — невысокий. О-хо-хо.

Сагадеев, щурясь, из-под ладони смотрел на шагающего к нам жандарма.

— Что кровью умеете?

— Дознание правды. Усмирение. Удержание. То, что по службе требуется. Так-то мало, наверное.

Про боевые навыки я спрашивать даже не стал, и так ясно — слабые. Спросил другое:

— В тандеме когда-нибудь работали?

— Это как?

— Это я — ведущий, а вы — ведомый.

Я выдернул из мундира иглу, стянул перчатку.

Жандарм, оставив лошадь у кареты, нырнул к нам.

— Здравствуйте, господа хорошие!

Тимаков! Вот уж новость! Легок на помине.

Без усов и без бороды. Гладко выбритый. С волевой ямочкой на подбородке. Он оказался непривычно молодым. Я мнил его старше. А тут — погодок.

Не новая ли личина?

— Какими судьбами? — удивился я.

— Решил все-таки принять ваше предложение, Бастель, — серьезно сказал капитан.

Присев, он переложил шашку. Козырнул Сагадееву:

— Здравия желаю, господин обер-полицмейстер!

— Какое тут здравие… — Сагадеев кивнул на забор. — Кукуем вот…

— А кто там, известно?

— Судя по наглости, «козырные». Причем не всякая шушера. Ловленные. Сидевшие. Матерые. Видимо, большой куш обещан, иначе…