1941–1945. Священная война - Виталий Елисеев

В окрестной деревне нашли лошадь. На телегу поставили три гроба. Возница тронула вожжи. Телега заскрипела и застучала колесами по булыжной мостовой. За ней пошли одноклассники проводить их в последний путь.

А в это время доносились со стороны Дмитрова разрывы снарядов. Там гибли люди, много людей и в этом была чудовищная несправедливость. Человек не рождается для того, чтобы погибать на фронте или в тылу, как Валя, Петя и его мама.

Глава 25. Второй класс

1-е сентября 1942 года было прошлогодним повторением. У входа в школу также стояла Ольга Васильевна, отправляя всех внутрь здания по классам.

Перед началом урока в классе царило радостное оживление от встречи после закончившихся каникул. Все пришли на первое занятие. Не было только Шурика Мошкарова. Прозвенел звонок. В ожидании Анны Фоминичны разошлись по партам. Она задерживалась. Вошла в класс минут через десять, взволнованная. На ней было темное платье не для первого школьного дня. Все встали.

– Садитесь, – разрешила она.

Она подошла к окну, чтобы ее было лучше видно. Класс замер. В нависшей тишине, ее голос прозвучал отчетливо, хотя сказано это было не громко.

– Сегодня мы переживаем тяжелую утрату. Не будет больше с нами Шурика Мошкарова. Он погиб. Давайте почтим его память вставанием.

Задвигались парты, крышки. Все встали, опустив глаза, стараясь не смотреть друг на друга. Стояли молча, не шелохнувшись.

– Садитесь, – сказала Анна Фоминична и продолжила. – Летом Шурик вместе с мамой был у бабушки в деревне рядом с военным аэродромом. С товарищами часто ходил на аэродром понаблюдать, как взлетают и садятся самолеты. Его мечтой было стать летчиком. До аэродрома ходили лесом. Недалеко от аэродрома нашли неразорвавшуюся авиационную бомбу. Стали ее раскручивать. Она взорвалась. Погибли все, кто с ним был. Погиб и наш Шурик.

И это ни одна трагедия в нашей школе. Летом на противотанковой гранате погибли Валя Калабухов и Петя Чижов, которых, я думаю, вы знали.

Должна предупредить вас. Если нашли в лесу, на огороде мину, гранату, снаряд, не берите их в руки, не прикасайтесь к ним. Это смертельно опасно. Они в любой момент могут взорваться. В связи с этими трагическими событиями, – продолжила Анна Фоминична, – Ольга Васильевна во втором и третьем классах отменила занятия. Можно расходиться по домам.

Потрясенные, стараясь не шуметь, молча вышли из-за парт и окружили нашу учительницу. Она обняла Тоню Давыдову и Валю Часовикову. Так стояли мы несколько минут перед тем, как разойтись по домам.

Через несколько дней Анна Фоминична пересадила ко мне Гену Романова. Он жил на той же улице, где и я недалеко от нашего дома. По натуре тихий, спокойный, серьезный не по годам. В отличие от него, я был непоседлив, менее внимателен, порой мимо ушей пропускал объяснения. Учился он лучше меня и я стал частенько списывать у него домашние задания.

У меня был друг Костя Овчинников на два года моложе. В школу он должен был пойти на следующий год, но ему очень хотелось побыть на уроке.

Я предложил ему пойти со мной. Сел с ним на последнюю парту. Когда в класс вошла Анна Фоминична, все встали. Встал и Костя.

– Садитесь. А это что у нас за новый ученик? – удивилась она.

– Анна Фоминична, это мой друг. В следующем году он пойдет в первый класс, но ему очень хочется побыть на уроке и я взял его.

– Как тебя зовут? – спросила она «новичка».

Я подтолкнул товарища и он встал.

– Костя, – ответил он.

– Костя, если тебе очень хочется посидеть на уроке, оставайся, только не шуми. Можешь садиться, – разрешила Анна Фоминична. – Елисеев, сходи на кухню, где режут хлеб и передай мою просьбу положить на один кусок больше.

Когда принесли и стали раздавать хлеб, Костю не обошли. Он получил свою порцию.

Дождался он и сказку. Вместе с нами пошел провожать Анну Фоминичну.

Когда я пишу эти строки, воспоминания унесли меня в далекие школьные годы. И неожиданно возник вопрос, над которым я никогда не задумывался, но он очень важен в нарисованном мною портрете нашей учительницы: «Могла ли Анна Фоминична сказать Косте, что он еще мал. В следующем году ему предстоит пойти в первый класс» и отправить его домой.

Наверное многие так бы и поступили, но если бы так поступила Анна Фоминична, она бы, скорее всего, не смогла бы стать нашей любимой учительницей.

Я допустил глупость, но как тактично поступила Анна Фоминична, не обидев ни меня, ни Костю.

От первого для него школьного дня Костя был под впечатлением. Больше всего ему понравилась сказка. После этого он просил меня когда-нибудь еще взять его на уроки.

Занятия по-прежнему часто отменялась, когда завывала сирена и объявлялась «Воздушная тревога».

Пока было тепло, в школу в мешках приносили обрезки тканей. Из них на уроках иголками шили кисеты.

Во втором классе нам стали доверять писать письма на фронт. По классам раздавались листы из школьных тетрадей. Анна Фоминична на доске крупными буквами писала полный патриотизма текст письма. Еще не научившись хорошо писать, мы старательно выводили каждую буковку, списывая с доски. В них рассказывали об учебе, о том, как хорошо учимся, хотя это не всегда соответствовало действительности. В конце просили крепко бить фашистов.

Вместе с махоркой в кисеты вкладывались письма и отправлялись на фронт.

В ответ приходили письма с фронта. Их зачитывала Анна Фоминична всему классу. В них красноармейцы писали, что бьют фашистов, что враг обязательно будет разбит и выброшен с нашей территории, а нам желали учиться только на отлично.

На мое письмо ответил лейтенант Скрипка. Он писал, как героически его рота бьет фашистов, не дает им спуска, благодарил за подарок и письмо. Под диктовку Анны Фоминичны ответил ему. Вскоре пришел ответ. В нем Скрипка сообщал, помимо того, что крепко бьют фашистов, еще и о награждении. С помощью Анны Фоминичны ответил ему. Больше писем от лейтенанта Скрипки не было. Может мое письмо запоздало и Скрипки уже не было в живых, а возможно было не до нас, когда жизнь от смерти отделяет тоненький волосок, готовый в любой момент оборваться.

С наступлением зимних холодов перестали шить кисеты и отправлять их с письмами на фронт.

И снова по нашей улице на Москву идут войска. Они не похожи на те, которые шли на фронт летом 1941 года. Одетые в овчинные полушубки, шапки-ушанки, валенки, хорошо вооруженные. Шли сибиряки отстоять Москву, не позволить фашистам войти в нее победителями.

Новый учебный год был тяжелее пережитого. В прошлом году хоть какое-то время, когда наступали сильные морозы, подтапливали классы остатками дров. В школьном сарае их уже не было. Все было повторением прошлого года. Так же писали в тетрадях из газет, сидели одетыми, согревая голыми руками чернила.

Было плохо с одеждой, обувью. Из прежней одежды выросли, другой не было. Ходили в обносках, у кого что в доме сохранилось с довоенного времени.

Носили самодельные бурки, сшитые руками из того, что было в доме, с галошами, если они были.

Весной ушла из жизни у Анны Фоминичны мама. Костик остался один без присмотра. Пришлось брать его с собой на уроки. Он сидел один на последней парте. Маленький голодный ребенок проводил с нами четыре часа. Под конец занятий ему это надоедало. Он начинал играть и мы втягивались в нее.

Он не хныкал, не плакал. Война делает всех взрослее, даже детей. Но все эти трудности не шли в сравнение с постоянным преследовавшим чувством голода, к которому невозможно было привыкнуть, сжиться. Трудно забыть, как загорались наши глаза, когда в класс на перемене после второго урока вносили на подносе небольшую горку черного хлеба, нарезанного на крохотные кусочки. Каждому по четвертушке.

Свою долю хлеба получал и Костик.

С появлением его в классе мы перестали учиться. Баловались с ним на переменках, отвлекались на уроках. Для нас он стал живой игрушкой.

Анна Фоминична сильно переживала из-за этого, но обстоятельства были сильнее ее.

Мы, как и в первом классе, по-прежнему ждали последний урок, если занятия не отменялись по сигналу «Воздушная тревога». Анна Фоминична читала нам новую книгу о жизни Маугли среди зверей английского писателя Киплинга. В классе становилось так тихо, только был слышен ровный негромкий голос Анны Фоминичны. Даже Костик сидел и слушал. Мы снова погружались в сказочный мир и забывали о реально существовавшем, в котором жили.

Шла война, люди терпели лишения, гибли, умирали от голода, но жизнь все равно шла своим чередом и не было силы, которая могла бы ее остановить.

Глава 26. Письмо папе на фронт. Декабрь 1942 г.

Дорогой папа!

Шлю тебе свой привет и массу наилучших пожеланий.

Поздравляю с Новым годом. Папа нас скоро отпустят на каникулы на 10—15 дней. Папа я чувствую себя хорошо. Учусь я тоже хорошо. Юрка все отнимал открытку и говорил, это мне папа прислал. Папа присылай открыток хороших, я альбом сделал, а открыток нет. Папа, мама просит прислать денег, если есть, на молоко.