О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки) - Анастасия Туманова

Неожиданно в течение его невеселых мыслей ворвался знакомый насмешливый голос:

– Так что ты, изумрудный, к нам не приезжай больше. Честно говорю – незачем.

Голос послышался так близко, что Илья вздрогнул и повернулся. В трех шагах от него, на ступеньках магазина «Мануфактура Федора Зайчихина», стояла Маргитка. Она была в простом ситцевом платье, шляпу держала в руке, и две толстых иссиня-черных косы свободно лежали на спине. Мельком удивившись, до чего же Митро распустил дочь – одна, на Сухаревке, среди бог знает какого жулья! – Илья поискал глазами того, с кем она разговаривала. Искать долго не пришлось: высокий парень стоял перед Маргиткой, опираясь одной рукой о стену магазина. Он был выше девчонки на две головы, на широких плечах, казалось, вот-вот затрещит новая красная рубаха. Из-под картуза, лихо сбитого на затылок, выбивался черный кудрявый чуб. «Цыган, что ли?» – заинтересовался Илья, подходя ближе. Физиономия парня вполне смахивала на цыганскую: густые брови, наглейшие черные глаза, белые зубы. Да куда же Митро глядит! – снова поразился Илья. Словно гриб у него, что ли, девка растет?

Как раз в это время Маргитка шагнула было со ступенек, но парень вытянул руку, останавливая ее. Протяжно, сквозь зубы, сказал:

– А ты меня не учи. Сеня Паровоз – сам себе царь и бог. Пожелаю – приду.

– Ну, приходи, коль соображенья нет, – зло бросила Маргитка. Илья видел, как побледнело ее лицо и сдвинулись к переносью брови. – Да только я к тебе не выйду.

– Отец велит – и выйдешь.

Маргитка вспыхнула было, но тут же, справившись с собой, издевательски усмехнулась.

– Оно, конечно, верно... Отец велит – выйду. Вот через отца теперь со мной и разговаривай! – Она отбросила его руку и сбежала со ступенек.

– А ну стой! – рявкнул парень.

Илья почувствовал, что пора вмешаться. Быстро подойдя к магазину, он взял стоящую к нему спиной Маргитку за руку. Та вздрогнула, дернулась было в сторону, но, обернувшись, растерянно улыбнулась:

– Илья? Что ты здесь делаешь?

– Совсем стыд потеряла? – спросил по-цыгански Илья. Не дожидаясь ответа, хмуро посмотрел на парня: – Оставьте девочку, господин хороший, душой прошу.

– Это еще кто? – удивился тот. Черные глаза его сузились. С некоторым беспокойством Илья подумал: вот только драки ему и не хватало.

– Дядька это мой, дурак, – выручила Маргитка. – За мной пришел. Все, Сеня, дорогой, прощай навек. Гуляй, соколик, с ветерком да без пыли! С богом, до свидания!

Она молола чепуху с улыбкой, но Сеньке явно было не до смеха, а Илье – тем более. «Что же такое получается? Он ей кто? Неужели...»

Сеньке наконец надоели издевательства девчонки. Процедив сквозь зубы: «Попомнишь еще, зараза...», он легко сбежал со ступенек и исчез в толпе. В ту же минуту Маргитка тряхнула рукой, освобождая запястье.

– Пусти, Илья. Чего вцепился?

– Не боишься? – спросил он.

– Чего это?

– Что отцу расскажу.

С минуту Маргитка молчала, закусив губу. Затем недобро усмехнулась:

– Не боюсь. Трепи языком, раз баба, а не цыган.

– Дура! – Илья едва удержался, чтобы не залепить нахалке оплеуху. – Кто он тебе? Ты с ним была, что ли?

– Тебе какое дело? Сватать собрался?

– Ах ты!.. – Не выдержав, Илья замахнулся. Но Маргитка ловко увернулась, вскочила на ступеньки. Без улыбки, враждебно сказала:

– Тронешь – загрызу.

Ее широкие ноздри, раздувшись, задрожали, зубы оскалились, и Илья невольно отшатнулся. Справиться-то он с ней, конечно, сумеет, но без глаза его эта ведьма вполне может оставить. А стоит ли она того, холера?

– Отец знает?

– Нет. – Маргитка, остывая, исподлобья взглянула на него. – Зачем ему знать?

– А как ты замуж собираешься?

– Никак. Очень надо! – Маргитка в упор посмотрела на Илью и вдруг залилась смехом. – Господи, морэ, а ты-то что беспокоишься? Смотрите вы, он волнуется, как я замуж пойду! Да что там, замужем, хорошего? Сосунков сопливых плодить? Мужнину рожу пьяную наблюдать? Из-под кулака у него не вылазить? А меня трогать нельзя – убить могу! Я – бешеная!

Илья озадаченно молчал. В который раз его ставило в тупик поведение Маргитки, которая, казалось, и в грош его не ставила, хотя он этой пигалице в отцы годился. Дать бы ей пару затрещин, в самом деле, чтобы хоть уважение имела... Но как же Митро ее так из узды выпустил?

Маргитка, казалось, угадала его мысли. Перестав смеяться, серьезно проговорила:

– Не думай, отцу все равно. Я же ему не родная. Какая разница, с кем падчерица пойдет?

– Ерунду говоришь, девочка.

– Правду. Думаешь, чего он меня замуж не гонит? Позориться не хочет, знает, что я... ну, в невесты уже не гожусь. И с Сенькой Паровозом у меня когда еще все было... – Зеленые глазищи придвинулись совсем близко, и Илья невольно отстранился.

– Ты... зачем мне это говоришь, чяери?

– Затем, что спрашиваешь, – пожала плечами девушка.

Илья давно отпустил ее руку, но Маргитка пошла рядом с ним сама. Солнце светило им в спину. Почему-то Илье было неловко смотреть на девчонку, и он разглядывал ее тень, бегущую впереди.

– А если б не я спросил, а другой кто? – наконец поинтересовался он. – Тоже б все рассказала?

– На других мне плевать. – Маргитка вертела в руках шляпу. – Проводишь меня домой?

– Сама не доберешься, что ли?

– Ну, Илья... Совсем ты ничего не понимаешь? Разве должна красивая цыганка одна домой идти? Я ведь красивая, Илья? Красивая? Как моя мама? Посмотри на меня!

Маргитка ускорила шаг, опередив Илью, резко повернулась. Теперь солнце било ей в лицо. В насмешливое смуглое лицо с сощуренными зелеными глазами, с неласковой улыбкой. Смеясь, Маргитка просунула между зубами розовый, острый кончик языка, и это окончательно вывело Илью из себя.

– Мать твоя сроду такой шлюхой не была! – резко сказал он и, не оборачиваясь, быстро пошел вниз по Панкратьевскому переулку.

Маргитка смотрела ему вслед, закусив губы. В уголках ее глаз дрожали слезы.

Домой Илья возвращался в сумерках и, едва свернув на Живодерку, понял: во дворе Большого дома что-то происходит. Казалось, там собралась вся улица: старая ветла была облеплена мальчишками, народ сидел на заборах и крышах, у калитки стояла целая толпа. Илье едва удалось протолкаться к дому. Подойдя, он услышал восхищенные крики:

– Давай-давай, работай!

– Живей, курчавая!

– Уже двадцать минут есть!

– Что такое? – недоуменно спросил Илья у Митро, который стоял у забора.

– Где Кузьма? – мрачно поинтересовался тот вместо ответа.

Илья смущенно развел руками:

– Убег. Чуть только отворотился...

– Так и знал. Да ладно, ты ни при чем. Он у меня-то сбегал тыщу раз. Теперь раньше Петрова дня не дождемся. Тьфу, вот проклятье на мою жизнь!

– Что там случилось-то? – снова кивнул Илья на двор.

Митро неожиданно усмехнулся:

– А... Протолкайся, взгляни. Девки перепляс устроили. Моя Маргитка уже двадцать минут без перерыва выкомыривает.

– Двадцать?! – поразился Илья, хорошо знавший, что такое пляска даже в течение пяти минут.

– Да. А спор был – на полчаса. И, кажется, еще не повторилась ни разу.

Илья присвистнул и с удвоенной силой раздвинул локтями толпу.

Двор был полон цыган. У крыльца стайкой сбились молодые парни и девчонки, на ступеньках примостились те, кто постарше. На столе под огромной старой вишней дымился самовар, и вокруг него с кружками чая сидели цыганки. Среди них Илья увидел и Настю. Посреди двора лежала огромная деревянная крышка от бочки, и на этой крышке растрепанная, тяжело дышащая, но все-таки улыбающаяся Маргитка отплясывала «венгерку». Увидев Илью, она улыбнулась еще шире, блеснув зубами, – словно он и не говорил ей недавно обидных, резких слов. На ней было то же малиновое ситцевое платье, косы почти расплелись, прыгая по спине и груди, и черные курчавые волосы вставали над головой плясуньи буйным нимбом. Серьги-полумесяцы метались из стороны в сторону, каблучки выбивали мерный, четкий ритм «венгерки». Чуть поодаль стояли девчонки-танцовщицы, переговариваясь восхищенно и завистливо. Аккомпанировал Маргитке Яшка, который едва касался гитарных струн, лишь задавая ритм. Рядом с ним на крыльце сидела Дашка. Илья еще не успел подойти, а дочь уже подняла голову и протянула руку:

– Отец?

Он сел рядом.

– Что это у вас делается?

Дашка рассказала. Началось все с того, что «лютая врагиня» Маргитки Катька Трофимова похвасталась, будто на крестинах у цыган из Марьиной Рощи она плясала десять минут без перерыва. Маргитка тут же заявила, что десять минут – это сущая ерунда и она сама берется проплясать, не останавливаясь и не повторяясь, полчаса. Тут же кликнули Яшку с гитарой, притащили из-за дома крышку от бочки, позвали свидетелей, чтобы все было честно, – и перепляс начался. Попробовать свои силы захотели и другие плясуньи, но через пять-семь минут все до одной, включая Катьку, сошли с круга. Осталась Маргитка, которая плясала как заведенная и даже не думала останавливаться. Уже весь Большой дом высыпал во двор, старые цыганки отвлеклись от чаепития, цыгане помоложе охрипли от восторженных воплей, Катька разревелась от досады, а Маргитка все плясала и плясала.