Абсолютное соло - Роман Сенчин

Гаврилов шелестел клавишами в давно неиспытываемом упоении и очнулся лишь, когда увидел, что набрано целых пять страниц. Тряхнул головой и отвалился на спинку стула.

– Хватит мелочей! – приказал себе. – Пора за главное дело.

Заварил кофе покрепче (кофеварка стояла здесь же, в кабинете, на краю письменного стола) и с чашечкой пересел на кушетку… Отключиться от только что посланного в «Форум» не получалось; чтобы настроиться на труд, имелся еще один верный способ – прочтение страницы-другой из нужного произведения. Особенно подходила для этого русская литература начала прошлого века – тех времен, когда в воздухе уже пахло скорым приходом «мужика с обагренной кровью дубиной».

Гаврилов забегал взглядом по корешкам книг.

Что же?.. Бунин «Окаянные дни», рассказы и очерки Шишкова, томик Венедикта Ерофеева, Астафьев, Маканин, Горький… (Надо бы расставить наконец авторов в хронологическом порядке!) Давыдов, «Тьма в конце туннеля» Юрия Нагибина, Михаил Булгаков, Шукшин (его чудики – наглядный пример убогости попыток проникновения низового слоя в сферу деятельности интеллигенции). Так, еще… Повести Чехова, среди которых хрестоматийнейшая – «Мужики»; Чапыгин, Замятин, Вольнов, враждебный, но полезный Савинков… Внежанровые, зато классические Василий Васильевич Розанов и Василий Витальевич Шульгин… А, вот, Пришвин! Пришвин сейчас как нельзя кстати.

Станислав Олегович вскочил, чуть не расплескав кофе, снял тощую книжечку со стеллажа, снова уселся.

Книжечка раскрылась сама собой, стоило только качнуть ее на ладони в левую сторону; да, послушно раскрылась там, где нужно. На испещренных пометами страницах, потемневших, зачитанных… И Гаврилов тут же, забыв прикладываться к чашке с душистым кофе сорта арабика, забыв о нераскуренной сигарете, прилип к строчкам, читал, читал, будто пил родниковую воду в знойный июльский полдень: «Еще при жизни старика пошли несогласия между братьями из-за баб. «Напрасно старик большой дом выстроил, – говорили дальновидные люди, – не жить им вместе».

Помер старик. Словно предчувствуя беду, сильно убивалась старуха. Где уж ей теперь справиться, удержать вместе такую семью! Одна надежда осталась теперь на Гаврилу (Станислава Олеговича вдруг покоробило от этого, столь близкого ему имени), к которому переходила отцовская власть, и на большуху Степаниду.

Братья кое-как держались, но жёнки так и шипели: «Кончился лиходей наш, комом ему земля, не работал, а только распоряжался хозяйскими деньгами. Теперь хоть свет увидим. Вот когда бы только эта змея кончилась». Но старуха отлично понимала, что ей не справиться с ними, и передала хозяйство Степаниде».

«Так-так, – Станислав Олегович потер руки, пробегая взглядом несколько малоинтересных абзацев. – Так, вот!»

«Тут уж все подумали: «Не жить вместе».

Пришли домой, сели поужинать молча. Словно гроза собиралась. Протянул было Мишутка большухин ложку к ухе, а меньшуха как его по руке ударит! Всех так и взорвало. Стали ругаться, кричать, собрались в кучу, не расходятся. У кого в руках кочерга, у кого скалка, у кого нож.

– Начинай!

– Нет, ты начинай!

– Ну, тронь!

– Тронь ты!»

«Семе-ейка, – как всегда на этом месте подумалось Гаврилову. – А нам патриотисты всё преподносят: патриархальные устои, домострой, порядок. Вот он, ваш домострой…»

«Бывало и так, что схватят двое-трое одного и тянут в разные стороны. Раз люльку с ребенком в окно вышвырнули, так что ребенок на всю жизнь остался с кривым ртом. И много было всякого греха.

Наконец решили делиться.

Разделили соленое лосиное мясо, рассыпали рожь, развесили муку, поделили скот, сено, солому, горшки – всё разделили. Неразделенным остался только дом…»

– Стас, ты слышишь? Можно войти? – вернул его в сегодняшнюю реальность голос жены. – Ста-ас…

– Конечно, конечно, Лен! – Гаврилов положил книжку на стол, потер глаза. – Зачитался Пришвиным.

– Пришвиным?!

– Да, именно! Это для большинства он автор сказок про зайчиков, белочек, а на самом деле у него такое есть!.. Ну, вот послушай. – Станислав Олегович снова схватился за книжку, собираясь зачитать жене кусок посочнее.

– Стас, прости, у меня проблема.

– А? – Он моментом остыл, потускнел, предчувствуя бытовуху. – Какая?

– Плита опять отказала.

Станислава Олеговича захлестнула волна досады и захотелось вскричать: «Ну и что?! Я-то что сделать могу? Я не мастер по плитам! Завтра вызовем, пусть чинят!» Но он, конечно, сдержался, да и жена вовремя объяснила причину, по которой так экстренно его побеспокоила:

– Все ничего бы, на завтрак есть что покушать, только я тесто поставила, собиралась сейчас пироги с джемом испечь, дети их обожают… А перекиснет – хоть выбрасывай. – И нашла выход: – Может, Стас, соседа попросим? Он ведь электрик…

Дело в том, что плита ломалась не первый раз. С полгода уже преследует эта перманентная неприятность. И не просто… как их? – ну, в народе их «блинами» называют, – перегорали, а что-то в самой проводке или в реле.

После жэковского мастера плита проработала недели две и снова отключилась. Елена, встретив на лестничной площадке соседа-электрика, попросила его посмотреть. (Самого Гаврилова тогда дома не было, и он, узнав, естественно, отругал жену, разъяснил, какой опасности она подвергла себя и детей, впустив домой малознакомого, да к тому же такого – из низового слоя, явного алкоголика.) Так или иначе, сосед плиту починил и вот месяцев пять не знали хлопот…

Понимая, что Елена, как большинство уверенных в своей правоте – не глобальной правоте, а мелкой, сиюминутной и потому на первый взгляд первостепенной, – не отступит, а спор может привести лишь к скандалу, Гаврилов направился в прихожую, для вида сопротивляясь:

– Ничего это не даст… Снова на месяц-другой… Какой он работничек… Вчера вечером, через стену слышал, у них опять пьянка-гулянка была. Песни горланили, ржали, не давали сосредоточиться… Вообще, пора новую плиту покупать…

Беспристрастно осмотрел себя в зеркале. Вид приличный, бородка со времени утренней подбривки еще сохранила цивилизованный вид, волосы гладко уложены, одет тоже на зависть любому – новенький блестящий тренировочный костюм «Reebok», на ногах шлепанцы с белым мазочком – знаком фирмы «Nike».

– Ты, пожалуйста, сама поговори, – полувелел, полупопросил жену, – а я рядом… Ты же знаешь, не могу я общаться с такими…

Еще бы, Елена лучше всех в мире знала его позицию и откровенно была рада хотя бы тому, что Станислав Олегович решился сопроводить ее до соседской двери…

Открыла, видимо, супруга электрика. В застегнутом на одну пуговицу вылинявшем халате (рыхлая, желтая грудь, заплывшие жиром ноги на всеобщее обозрение), волосы, седоватые и сухие, растрепаны; и дверь распахнула широко, морщинистое лицо искажено улыбкой. Но увидела соседей, ойкнула и толкнула дверь на них. Исчезла, как привидение.

Станислав Олегович, подавив приступ тошноты, тем более острый, что из квартиры несло чем-то протухшим, с трудом заставил себя не убежать домой. Укоризненно взглянул на Елену, она в ответ, виновато и умоляюще, на него…

Дверь распахнулась вновь. Супруга электрика была уже более-менее в человеческом виде – по крайней мере халат застегнула.

– Извиняюсь, что я так… Здравствуйте! – затараторила. – А я думала, это мой. Уж так, по-семейному… Еще раз пардону!

– Мы, собственно, гм, – перебил Гаврилов, – к вашему мужу. Так его нет?

– Должен вот с минуты быть на минуту. Он вообще-то аккуратно приходит.

– Тогда простите за беспокойство. – И Станислав Олегович развернулся к приоткрытой двери своей уютной квартиры.

– А что случилось-то? – вдогон голос супруги электрика. – Может, передать чего?

– Да нет, спасибо, – бросил Гаврилов через плечо.

И тут жалобно встряла Елена:

– У нас, понимаете, плита опять отказала. Ваш муж ее как-то ремонтировал, может, как придет – посмотрит. А? Мы рассчитаемся…

«И речь до чего изменилась! – поморщился Станислав Олегович. – Да, приучены мы под этих мимикрировать. И не отличишь».

– А, ну это! – перекрыл его мысли почти вскрик соседки, беззастенчиво жадный (калым почуяла!). – Я уж думала… Ясно, скажу. Чего же…

– Спасибо! – заунижалась дальше Елена. – Так мы ждем?

– Аха, я сразу пошлю, как явится.

– Спасибо вам, спасибо огромное!..

У порога Гаврилов пропустил жену вперед, вошел сам, захлопнул обитую дерматином с обеих сторон, тяжелую дверь. Елена, чувствуя, что муж на взводе, юркнула к детям.

Он постоял в прихожей, отдышался, огляделся. Вроде все как обычно. Порядок, чистота, в воздухе легкий аромат освежителя. Доносятся радостные голоса играющих сына и дочери. Но спокойствия нет, пальцы подрагивают, в горле застрял горький шершавый комок… Чтобы успокоиться, Гаврилов еле слышно прошептал свои любимые стихотворные строчки нелюбимого, в целом, поэта: