Чужой, посторонний, родной - Татьяна Туринская

Посягать на хозяйскую спальню он не был намерен. В первые же минуты определил, что их с Витькой комната нынче безраздельно принадлежала Ирине. Та же, в которой привык видеть родителей, превратилась в детскую. А потому Владимиру пришлось довольствоваться проходной комнатой, так называемой залой, которая, как он теперь прекрасно знал, на залу не походила даже с очень большой натяжкой. Светло-бежевые полосатые обои, правда, чуть расширили пространство. Раньше стены были белыми, в крупных бледно-красных маках с зелеными листами, совсем не похожими на маковые. Маме очень нравилось, как они перекликаются с собственноручно вышитыми ею маками на шторах и декоративных подушечках-думках, выложенных горкой на диване.

А вот из мебели поменялся разве что диван: тот, прежний, еще пятнадцать лет назад безжалостно вписался пружинами в мягкие места сидельцев. Кресла же остались прежними — узкими, неудобными, но подходящими скромными своими габаритами под размер комнатки. И шкаф в углу все тот же, трехстворчатый и почему-то ярко-рыжий. А вот зеркало на нем потемнело. Или и раньше таким было, просто он не замечал?

Разбудили Володю бесцеремонные шатания мимо него Ирины и Арины. Надо же было так по-дурацки назвать ребенка — запутаться можно: Ирина, Арина…

Смертельно хотелось спать, но в нос бил запах вчерашней картошке, обжаренной в масле, звяканье посуды и хлопки дверей раздражали.

— Между прочим, десять минут восьмого, — раздался над ухом укоризненный голос хозяйки. — Ты теперь и на работу на такси будешь ездить?

На работу… Какая к черту работа в такую рань?! Он раньше десяти никогда не просыпается. Потом чашечка кофе и просматривание электронной почты, отслеживание рейтингов продаж, и только после этого Владимир открывал документ и приступал к…

К работе. Ну да, все верно. Это там, в Москве, он приступал к написанию очередной сцены. Вернее, к нему приступал Владимир Альметьев. А Виктор Конкин должен вставать в семь часов, или раньше? Пить утренний кофе, или чай? И через полгорода тащиться на работу.

Так вот что ее взбесило. Ей не понравилось, что он приехал вчера на такси. Так мы, оказывается, еще и скупердяйки? Ну-ну. Отличный портретец вырисовывается. Нужно будет прописать ее так, чтоб мало не показалось. Как всегда, чуть более утрированно — Владимир уже неоднократно имел возможность убедиться, что без некоторого перебарщивания яркий, аппетитный персонаж может выйти сухим и даже "картонным", то есть нежизнеспособным, нереальным.

Пришлось вставать — ни к чему ей знать, что ни на какую работу он не собирается, так как Виктор уже ищет подходящую вакансию в Москве. Умыться и привести себя в порядок оказалось нелегким делом: попробуй-ка побриться под рукомойником! Эх, где его борода? Пришлось расстаться — иначе Ирина сразу почуяла бы подвох. Очередная жертва ради искусства. Может, снова начать отращивать? Или еще помучиться немного? По сути, побриться утром куда легче, чем заново отрастить бороду: стоит только представить, что опять придется терпеть этот зуд и колкость еще не отросших волосинок…

Наскоро хлебнув жидкого чаю, Владимир выскочил из дому — как бы "жена" не заставила отводить Аришку в садик. Да и вдруг за ним увяжется на остановку, чтобы вместе ехать? Тащиться в переполненном автобусе в час пик не было ни малейшего желания. А потому, выскочив из сеней, он спрятался за углом в ожидании, когда Ирина с Ариной уберутся отсюда подальше.

Утренняя прохлада не способствовала сну — после возвращения в дом заснуть не удалось. Володя позавтракал остатками картошки — в холодильнике не нашлось ничего к ней, кроме капусты, которую он с детства терпеть не мог. Даже пары-тройки завалящих яиц не оказалось, а он как раз с яйцами и любил картошку больше всего, особенно желток — это казалось ему царской едой.

Потынявшись по комнатами, Владимир решил навестить могилки родителей. Когда еще выпадет такая возможность? Скорее всего, никогда — не к кому ему сюда возвращаться. Не к этой же мегере, Ирине.

К полудню, пока Володя добрался до городского кладбища, зарядил мелкий противный дождик. И без него погода не радовала: конец октября, мрачно, на деревьях кое-где проплешинами держались рыжие пожухлые листья. Теперь же и вовсе хотелось выть от безысходности под унылым дождем.

Пробираясь заросшей тропинкой между оградками, зацепился взглядом за одинокий каштан. Породу хилого, невысокого деревца можно было определить только по плодам, щедро украшавшим тонкие ветки: ни одного резного листа, хотя бы желтого, скрученного, на нем не наблюдалось, лишь темно-коричневые колючие каштаны висели заколдованными яблоками. Владимир пожалел, что не пишет фэнтези: вокруг такого необычного деревца можно было развернуть забавный сюжетец. Одно странно: каштаны уже в начале сентября должны опадать и перекатываться неровными глянцевыми боками под ногами у прохожих. А эти отчего-то задержались едва ли не на два месяца. Может, окружающая обстановка способствовала? Жизнь здесь, на кладбище, протекала крайне замедленно. Если слово "жизнь" в данном контексте не выглядит слишком издевательски.

Мамин памятник, ажурный крест из металлического прутка, угрожающе завалился на бок. Отцовский, такой же бесхитростный, держался стойко, хотя вкопан был на десять с лишним лет раньше. Владимир ругнул себя, что не догадался прихватить из дому ни тряпки, ни лопату. Достал из кармана носовой платок, тщательно выглаженный Натальей Станиславовной, и протер замызганные портреты в овальных рамочках из нержавейки. Металл местами все-таки поддался коррозии и на фотографиях под стеклом проступили мелкие пятна ржавчины. Надо будет поменять портреты на керамические. И памятники поменять, гранитные плиты установить. Или мраморные. В конце концов, может он, известный автор детективов, поставить родителям приличные памятники?! Например, высечь в цельном камне мамину фигуру, склонившуюся над вышивкой. Отца… ну, допустим, можно ограничиться бюстом — не изображать же его в полный рост с вилами или водительской баранкой.

Богатая фантазия уже неслась куда-то вдаль, рисуя в воображении прекрасные монументальные надгробия для родителей. Володя осекся: стоп, ни о каких шикарных памятниках не может идти и речи: вандалов вокруг кишмя кишит, только дай чего-нибудь из земли вывернуть, над чужой могилой надругаться. Памятники поменять, конечно, стоило, но новые должны быть скромны и неприметны, дабы никакая сволочь не посмела потревожить покой усопших. Но это потом, когда он "рассекретится", когда Витька вполне официально оформит документы на развод. А пока надо бы покрасить старые, подправить мамин, чтоб совсем не упал. Да по оградке хорошо бы пройтись кисточкой: вон, ржавая вся, грязная. Ох уж эти оградки, кто их только придумал? При жизни друг от друга за заборами да замками хоронятся, и после смерти то же: понаставили оград в человеческий рост, еще и калитки проволокой прикручивают намертво. То ли чтоб чужие не вошли, то ли чтоб свои не сбежали…