Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи - Жан Флори

Джонатан Шепард, со своей стороны, также отвергает версию о подлинности этого предложения, поскольку Боэмунд, по его утверждению, прекрасно осознавал, насколько сложна осада Константинополя[235]. Однако игра стоила свеч, и Боэмунд мог рассчитывать на пособничество норманнов уже в самом городе. К тому же, возможно, что он надеялся убедить с помощью Готфрида и других франкских предводителей, приближавшихся к месту назначения. Алексей Комнин прекрасно осознавал степень риска, что доказывает его политика раздельных переговоров. В другой своей превосходной статье Шепард подчеркивает, что Алексею пришлось проявить весь свой дипломатический талант, чтобы не допустить сговора латинских вождей, способных в последнем случае захватить Константинополь[236]. Угроза была вполне реальной.

Я не разделяю мнения тех, кто считает, что подобного предложения от Боэмунда не исходило, поскольку не вижу причин, которые побудили бы Альберта Ахенского выдумать этот эпизод. Зато причины, заставившие умолчать о нем норманнского Анонима, ясны. Заметим, что Ордерик Виталий, повторивший, однако, Бальдерика Бургейльского (который и сам опирался на «Деяния франков»), упоминает и об этом посольстве, и о предложении совместного нападения. Обо всем этом он узнал из источников, которые нам неизвестны. Это дополнительное указание на вероятное существование послания недавно было принято Томасом Эсбриджем, который в своих выводах основывается на сведениях Альберта Ахенского и Анны Комниной[237].

Историки, отрицающие реальность эпизода с посланием к Готфриду, как мне кажется, умаляют дипломатическое мастерство Боэмунда, отказывая ему в общем политическом видении. Последний мог надеяться, что союз с армией Готфрида мог бы позволить ему — или по крайней мере Боэмунд мог на это надеяться — захватить то, что он упустил десятью годами ранее. Став хозяином империи, Боэмунд способствовал бы успеху священной войны, и ему не пришлось бы при этом вверять свою судьбу доброй воле императора и греческой армии, к которым он не питал ни малейшего доверия. Кроме вопроса о датах и расхождениях с рассказом Анны Комниной ничто не позволяет нам отбросить этот эпизод, который, на мой взгляд, напротив, целиком и полностью соответствует политической стратегии Боэмунда.

Поскольку из-за отказа Готфрида затея с нападением на империю сорвалась, Боэмунд направил свои силы на то, чтобы успокоить Алексея, разыгрывая карту дружеского сотрудничества[238]. В данном вопросе я полностью согласен с точкой зрения Джонатана Шепарда — с той лишь разницей, что произошло это лишь после того, как Боэмунд узнал об отказе Готфрида. С того момента он столь явно стал демонстрировать свою «грекофилию», что она удивляла и приводила в негодование его приближенных — Танкреда, автора «Деяний франков» и многих других, если верить Раулю Канскому. Так произошло — и явно не случайно, — что посланцы вернулись к Боэмунду около 20 февраля, как раз в то самое время, когда имел место серьезный инцидент, который мог закончиться столкновением войск Боэмунда и Алексея и разрывом «мира». Однако Боэмунд повел себя в высшей степени благородно, что сильно отличалось от его прежних жестоких действий.

Упомянутый инцидент произошел 18 февраля 1097 года. Норманнский Аноним, один из немногих, кто упомянул об этом эпизоде, воспользовался им, чтобы подчеркнуть невероятное великодушие Боэмунда. В то время как последние отряды его войска еще переправлялись через реку Вардар, на них напала «императорская армия», как пишет Аноним. Речь, безусловно, идет о боевых отрядах, посланных Алексеем для того, чтобы «окружить» прибывших, не дав им разбрестись по окрестным землям, «проводить» их и навести на них страх своим появлением… с риском раззадорить их, как уже не раз происходило.

Нам неизвестно, каковы были причины этого происшествия. По словам Анонима и Рауля Канского, подробно рассказавшего о подвигах Танкреда, последний, узнав о нападении, поспешно вернулся назад и, бросившись в реку с войском в 2000 человек, обратил нападавших в бегство. Взяв в плен многих из них, он привел их к Боэмунду. Тот отнесся к ним доброжелательно, удивляясь лишь их враждебному к нему отношению: «Почему вы, негодные, убиваете народ Христов и мой? У меня нет никакой распри с вашим императором»[239]. Узнав, что они действовали по категорическому приказу басилевса, благородный и великодушный предводитель отпустил их восвояси «безнаказанно». Поразительно и непостижимо…

Отождествление армии Боэмунда с войском Христовым, несправедливо подвергшимся нападению греческих войск по наущению бесчестного императора, бесспорно, носит признаки пропаганды. Автор «Деяний франков» обращал внимание на этот эпизод в 1105 году, когда Боэмунд намеревался набрать во Франции рыцарей, чтобы продолжить свою войну против Алексея. Ничто не обязывает нас верить в то, что вышеуказанные события действительно происходили: данный инцидент упомянут лишь автором «Деяний франков» и его «плагиаторами». К тому же, как справедливо заметил Джонатан Шепард, крайне маловероятно, что Алексей отдавал такой приказ[240]. Если же вышеупомянутые события действительно имели место, то каковы могли быть причины для подобного нападения? Ответ на предшествующие тому бесчинства норманнской армии?[241] Как бы то ни было, намерение Анонима приукрасить действия Боэмунда очевидно: поэтому, с одной стороны, автор либо выдумал, либо чрезмерно раздул историю о нападении греков, а с другой — подчеркнул мирную и благородную снисходительность Боэмунда.

Множество упоминаний об этих великодушных поступках Боэмунда относится ко времени после 18 февраля, первого дня поста. Аноним рассказывает о снисходительности Боэмунда, беспрестанно успокаивавшего свои войска, взбешенные поведением населения и кознями «неправедного императора»[242]. В конце февраля, когда Танкред задумал взять штурмом укрепление, в котором, как казалось, хранились обильные запасы провизии, Боэмунд отказался пойти на этот шаг, сославшись на христианский статус этой земли и «слово, данное императору», что в тот момент могло означать лишь обещание, данное Боэмундом Алексею или его послам[243]. Предводитель норманнов сурово отчитал Танкреда, и их отношения испортились. На следующий день жители города устроили настоящую процессию, выйдя из города с крестами в руках; они были приняты Боэмундом, который позволил им вернуться домой с радостью и ликованием. Спустя несколько дней, в Серресе, добравшись наконец до Эгнатиевой дороги, Боэмунд в присутствии двух императорских чиновников пообещал не трогать земли и вернуть домашний скот, «украденный» его войсками[244]. Далее, вплоть до 1 апреля, норманнская армия, казалось, продвигалась без каких-либо происшествий. Все это, на мой взгляд, является следствием изменения политики Боэмунда в отношении Алексея, в ответ на отказ Готфрида вступить в союз. Знал ли он арабскую пословицу «Целуй руку, которую ты не можешь отрубить»? Во всяком случае, он следовал именно такой политике, ибо хозяином положения на тот момент являлся Алексей.

«Мудрость» Боэмунда принесла свои плоды: 2 апреля, согласно Вильгельму Тирскому, едва разбив лагерь вблизи Руссы, он получил от императора письмо, предлагавшее ему прибыть в Константинополь раньше своей армии, чтобы как можно скорее встретиться с императором с глазу на глаз. Рауль Канский, относившийся к Алексею крайне враждебно, воспроизводит это послание в своей манере, называя его «соблазнительным»; по его мнению, оно обмануло бдительного Боэмунда. Вильгельм Тирский тоже воссоздает это послание, снабжая его уточнениями, но утверждает, что Боэмунд, напротив, держался настороже, ожидая со стороны императора какой-нибудь ловушки[245].

Безусловно, можно сомневаться в дословном сходстве оригинала послания с его реконструкцией в хронике Вильгельма Тирского, однако у нас нет приемлемых доводов, способных оспорить его содержание. Оно вполне допустимо и соответствует политике Алексея, принятой им в отношении всех предводителей крестоносцев. Она заключалась в том, чтобы оторвать каждого из них от своего войска, представлявшего прямую угрозу, и провести переговоры один на один. Великолепие дворца и пышность двора должны были произвести впечатление на этих военачальников; следовало также завоевать их дарами и обещаниями. Короче говоря, император использовал традиционные, многократно проверенные временем методы византийской дипломатии. Такой способ полностью оправдал себя в случае с Гуго де Вермандуа; сработал он и в случае с Готфридом. Теперь Алексей намеревался поступить таким же образом с Боэмундом. Его противник, конечно, был более изворотлив, но басилевс мог надеяться на то, что ему удастся завоевать норманнского вождя лестью, потакая его амбициям, жажде признания, алчному стремлению обогатиться, то есть тем характерным качествам, которые греки единодушно приписывали латинянам в целом и норманнам в частности.