Рай где-то рядом - Фэнни Флэгг

— Безусловно, — с улыбкой подтвердила та.

Элнер изумленно покачала головой:

— Вот ведь странное дело: столько лет люди бьются, ищут смысл жизни, — а надо просто радоваться, и все.

— Правильно, — кивнул Реймонд. — Видите ли, миссис Шимфизл…

— Зовите меня, пожалуйста, Элнер.

— Спасибо. Видите ли, Элнер, жизнь намного проще, чем кажется людям.

— Точно! — весело отозвалась Дороти. — Проще не бывает.

Реймонд повернулся, снял со стены большую картину с изображением карнавала — сотни цветных огней вдруг засияли на полотне, зазвучала живая музыка — и продолжал:

— Понимаете, Элнер, жизнь похожа на американские горки: то вверх, то вниз, то ухаб, то поворот.

— А-а! — подхватила Элнер. — Значит, надо вдохнуть поглубже и получать удовольствие.

Реймонд поддержал ее:

— Вот именно. Только вот в чем дело… большинству людей кажется, будто они за рулем, и они так стараются управлять, что пропускают все самое интересное.

Элнер повернулась к Дороти:

— Жаль, Норма вас не слышит. Вот уж кто вцепился в руль мертвой хваткой. Не мешало бы ей расслабиться чуток.

— Совершенно верно. — Реймонд стал сворачивать картину. — Ну как, — поинтересовался он, — озадачил я вас? Совсем не такого ответа вы ждали?

— Пожалуй, нет… Я догадывалась, что на самом деле так и есть, но не знала точно. С курицей и яйцом промахнулась — зато здесь я была на верном пути. Вы нам желаете счастья.

— А как же! — согласился Реймонд. — Разве стали бы мы так стараться, чтобы сделать людей несчастными, Дороти?

— Нам такого труда стоило все это придумать! — добавила та. — Все большое и тяжелое создал, конечно, Реймонд: планеты, горы, океаны, слонов. А я — пруды, озера, мелких зверушек. Собаки и кошки — мое произведение… правда, здорово вышло?

— Просто прелесть! — воскликнула Элнер. — Старина Сонни мне не дает скучать ни днем ни ночью, и я всем твержу, что лучшее лекарство от хандры — завести котенка. Когда у Тотт Вутен сдали нервы, я ей подарила котенка, и через неделю тоску как рукой сняло.

Дороти подхватила:

— Да уж, котята удались на славу, не сочтите за хвастовство. А Реймонд создал воздух, воду, все минералы: железо, уголь, медь… что еще, милый?

— Серебро, золото. — Реймонд взглянул на Дороти и с гордостью добавил: — Зато она изобрела цветы, музыку, искусство… Я бы ни за что не додумался.

— Я на твои творения не устаю дивиться, — перебила Дороти. — Солнце, Луна… Честное слово, ты гений.

Реймонд смутился:

— Полно, Дороти…

— Так и есть. Правда, Элнер?

— Я согласна, Реймонд. Солнце и Луна — уже только за них вы достойны зваться гением. А кто же из вас придумал людей?

— Оба! — хором ответили Реймонд и Дороти, переглянулись и рассмеялись.

Дороти повторила:

— Оба. Реймонд создал химическое строение, клетки, ДНК и прочее, а в целом это было совместное творчество, и потрудиться пришлось немало.

Реймонд согласился:

— Над каждой мелочью пришлось поработать: колени, локти, не говоря уж о глазах и пальцах. А сколько хлопот большой палец доставил!

— Кстати! — встрепенулась Элнер. — Меня всегда изумляло: как удалось придумать столько разных отпечатков пальцев?

Реймонд оживился:

— Отличный вопрос! Сейчас покажу.

Он достал листок бумаги, набросал на нем контур большого пальца и показал Элнер.

— Видите ли, Элнер, если брать повторяющиеся узоры и видоизменять их по определенным правилам…

Дороти прервала его:

— Милый, совершенно ни к чему углубляться в такие дебри.

Элнер засмеялась:

— И вправду, слишком уж мудрено, зато вам есть чем гордиться.

— Ну ладно. — Реймонд отложил карандаш. — Итак, — улыбнулся он, — скажите, Элнер, что вам больше всего нравилось в жизни?

— Дайте подумать… Я любила природу, птиц, и диких и домашних, и насекомых тоже.

У Реймонда загорелись глаза.

— И я! Какое у вас любимое насекомое?

— Сейчас соображу… колорадские жуки, кузнечики, мотыльки, хрущи, муравьи, улитки… Постойте, а улитки — тоже насекомые?

— Нет, моллюски, — поправил Реймонд.

— Моллюски так моллюски, но я их всегда любила, и стрекоз тоже, и светлячков, и гусениц, и пчел. — Элнер подняла глаза на Реймонда — Вы уж не обижайтесь, но ос я разлюбила.

— И есть за что, — сказала Дороти.

Элнер продолжала:

— Любила я и церковное пение, и все праздники: Рождество, День благодарения… а особенно — Пасху. Нравилось мне и детство, и взрослая жизнь — свой дом, замужество; еще нравился кофе, а от бекона я и вовсе была без ума, мы с соседом Мерлом даже записались в клуб любителей бекона (Норме, разумеется, молчок). — Элнер вздрогнула, сообразив, что проболталась. — Ой, это мне зачтется как ложь — то, что я промолчала?

Чуть поразмыслив, Реймонд отвечал:

— По-моему, это ложь из разряда «меньше знаешь — крепче спишь». Как считаешь, Дороти?

— Согласна.

— Уф-ф! Вот и хорошо, потому что от Нормы я много чего скрывала, — облегченно вздохнула Элнер. И продолжила: — Нравилось домашнее персиковое мороженое… ореховое у меня на втором месте, но его сейчас почти не делают, а еще зелень репы, картофельное пюре, спаржевая фасоль, жареная окра[5] — Элнер перевела взгляд на Дороти. — И пироги, и торты, конечно!

— Столько всего! — одобрил Реймонд.

— И печенка с луком… все от нее носы воротят, а я люблю. А еще рисовый пудинг… Могу и дальше перечислять, если хотите.

— Нет, достаточно, Элнер, — сейчас ваш черед задавать вопросы.

— Я всегда хотела знать, зачем на свете блохи?

Дороти прикрыла рот рукой, едва сдерживая смех.

Реймонд откинулся на спинку кресла, заложил большие пальцы за отвороты жилета, откашлялся.

— Понимаете ли, Элнер, у обезьян — как и вообще у приматов — сложная система ритуалов и ухаживаний, и ловля блох — важная часть общения.

Дороти искоса глянула на мужа:

— Реймонд!

Тот вздохнул:

— Ну не знаю я, какая от них польза. Для чего-то я их задумал, а для чего — забыл.

— Говорила я тебе, что она умница! — вставила Дороти.

— Забудьте про блох, — успокоила Реймонда Элнер. — Вы же знаете, я так любила ваши закаты, восходы, звезды и луну, и дождь, и летние грозы, и осень… да что там — все времена года одно другого краше.

— Спасибо, Элнер, рад вам угодить. Мы старались придумать побольше всего хорошего, чтобы уравновесить плохое, — а его в жизни, увы, предостаточно.

— И о всяком несчастье мы горько жалеем, — вздохнула Дороти.

Элнер сказала:

— Раз уж речь зашла о несчастьях, людям хочется знать, откуда берется зло.

Глаза Реймонда засветились участием.

— Я все понимаю, и винить людей не за что, но чтобы наделить их свободой воли, пришлось установить жесткие причинно-следственные связи, иначе ничего бы не вышло. — Он пожал плечами: — Выбора у меня не было, что мне еще оставалось делать?

— Знаете, Реймонд… — задумчиво произнесла Элнер, — мне, конечно, куда проще рассуждать, ведь я ни за что не в ответе, но вы все-таки подумайте, не отменить ли свободу воли? Взять, к примеру, Лютера Григза: когда он поступает как ему вздумается, всякий раз нарывается на неприятности.

Реймонд кивнул:

— Понимаю, и поверьте, Элнер, над свободой воли я долго голову ломал, но мы не хотим ни к чему принуждать людей.

Дороти прибавила:

— И насильно им мил не будешь, и друг друга любить не заставишь.

Реймонд согласился:

— Верно. Зато мы их снабдили всем самым нужным: логикой, разумом, состраданием, чувством юмора… а вот пользоваться этими дарами или нет, они решают сами. Нам остается их любить и надеяться на лучшее. — Он бросил взгляд на Дороти. — Это было для нас, пожалуй, самое трудное — дать им право на ошибки…

— Самое трудное, — подтвердила Дороти.

Реймонд обратился к Элнер:

— У вас ведь тоже так: знаешь, что надо выпускать своих чад из гнезда, но до чего нелегко это дается!

— Понимаю, — подхватила Элнер. — Когда Линда стала жить отдельно, Норма слегла на полгода с головной болью.

На кухне что-то звякнуло, Дороти подскочила:

— Пирог готов! Сейчас, достану из духовки.

При слове «пирог» Элнер встрепенулась.

Пасторша

Вдоволь наплакавшись об Элнер, Ирен Гуднайт взяла себя в руки, заказала у Невы по телефону цветы и задумалась, чем бы помочь Норме. Бедняжке, наверное, так тяжело, любая помощь будет кстати. Надо бы приготовить съестного и отнести ей. Скажем, тушеную курицу, запеканку из стручковой фасоли, макароны с сыром и кекс. Только ни лука, ни перца. Ничего острого. В горе пища нужна простая, пресная. Прежде чем идти на кухню стряпать, Ирен решила позвонить преподобной Сюзи Хилл из Церкви единства, которую посещала Норма. Ирен набрала домашний номер Сюзи.