Повести о Глассах - Джером Сэлинджер

Лейтенант все еще стоял у книжной полки. Он перелистывал какую-то книжку и, по-видимому, был совершенно поглощен ею. (Я так и не узнал, что это была за книга.) Миссис Силсберн уже явно пришла в себя, вид у нее был свежий, а толстый слой грима нанесен заново. Она сидела на кушетке, отодвинувшись в самый угол от дядюшки невестиного отца. Она перелистывала журнал.

– О, какая прелесть! – сказала она «гостевым» голосом, увидев поднос, который я только что поставил на столик. Она улыбнулась мне со светской любезностью.

– Я налил только чуточку джина, – соврал я, размешивая питье в кувшине.

– Тут стало так прохладно, так чудесно, – сказала миссис Силсберн. – Кстати, можно вам задать один вопрос?

И она отложила журнал, встала и, обойдя кушетку, подошла к письменному столу. Подняв руку, она коснулась кончиком пальца одной из фотографий. – Кто этот очаровательный ребенок? – спросила она.

Под мерным непрерывным воздействием кондиционированного воздуха, в свеженаложенном гриме она уже больше не походила на измученного заблудившегося ребенка, каким она казалась под жарким солнцем у дверей кафе на Семьдесят девятой улице. Теперь она разговаривала со мной с тем сдержанным изяществом, которое было ей свойственно, когда мы сели в машину около дома невестиной бабушки, тогда она еще спросила, не я ли Дикки Бриганза.

Я перестал мешать коктейль и подошел к ней. Она уперлась лакированным ноготком и в фотографию, вернее, в девочку из группы ребят, выступавших по радио в 1929 году. Мы, всемером, сидели у круглого стола; перед каждым стоял микрофон.

– В жизни не видела такого очаровательного ребенка, – сказала миссис Силсберн, – знаете, на кого она немножко похожа? Особенно глаза и ротик.

Именно в эту минуту виски – не все, а примерно с один палец – уже начало на меня действовать, и я чуть не ответил: «На Дикки Бриганзу», но инстинктивная осторожность взяла верх. Я кивнул головой и назвал имя той самой киноактрисы, о которой невестина подружка еще раньше упоминала в связи с девятью хирургическими швами.

Миссис Силсберн удивленно посмотрела на меня:

– Разве она тоже участвовала в программе «Умный ребенок?»

– Ну как же. Два года подряд. Господи боже, конечно участвовала. Только под настоящей своей фамилией. Шарлотта Мэйхью.

Теперь и лейтенант стоял позади меня, справа, и тоже смотрел на фотографию. Услыхав театральный псевдоним Шарлотты, он отошел от книжной полки – взглянуть на фотографию.

– Но я не знала, что она в детстве выступала по радио! – сказала миссис Силсберн. – Совершенно не знала! Неужели она и в детстве была так талантлива?

– Нет, она больше шалила. Но пела не хуже, чем сейчас. И потом она удивительно умела подбадривать остальных. Обычно она сидела рядом с моим братом, с Симором, у стола с микрофонами, и как только ей нравилась какая-нибудь его реплика, она наступала ему на ногу. Вроде как пожимают руку, только она пожимала ногу.

Во время этого краткого доклада я опирался на спинку стула, стоявшего у письменного стола. И вдруг мои руки соскользнули – так иногда соскальзывает локоть, опирающийся на стол или на стойку в баре. Я потерял было равновесие, но сразу выпрямился, и ни миссис Силсберн, ни лейтенант ничего не заметили. Я сложил руки на груди.

– Случалось, что в те вечера, когда Симор был особенно в форме, он даже шел домой прихрамывая. Честное слово! Ведь Шарлотта не просто пожимала его ногу, она наступала ему на пальцы изо всей силы. А ему хоть бы что. Он любил, когда ему наступали на ноги. Он любил шаловливых девчонок.

– Ах, как интересно! – сказала миссис Силсберн. – Но я понятия не имела, что она тоже участвовала в радиопередачах.

– Это Симор ее втянул, – сказал я. – Она дочка остеопата, жили они в нашем доме, на Риверсайд-Драйв. – Я снова оперся на спинку стула и всей тяжестью навалился на нее отчасти для сохранения равновесия, отчасти чтобы принять позу старого мечтателя у садовой ограды. Звук моего голоса был удивительно приятен мне самому.

– Мы как-то играли в мячик… Вам интересно послушать?

– Да! – сказала миссис Силсберн.

– Как-то после школы мы с Симором бросали мяч об стенку дома, и вдруг кто-то – потом оказалось, что это была Шарлотта, – стал кидать в нас с двенадцатого этажа мраморными шариками. Так мы и познакомились. На той же неделе мы привели ее на радио. Мы даже не знали, что она умеет петь. Нам просто понравился ее прекрасный нью-йоркский выговор. У нее было произношение обитателей Дикман-стрит.

Миссис Силсберн засмеялась тем музыкальным смехом, который наповал убивает любого чуткого рассказчика, и трезвого, как стеклышко, и не совсем трезвого. Очевидно, она только и ждала, чтобы я кончил, – ей не терпелось задать лейтенанту мучивший ее вопрос.

– Скажите, на кого она похожа? – спросила она настойчиво. – Особенно рот и глаз. Кого она напоминает?

Лейтенант посмотрел на нее, потом на фотографию.

– Вы хотите сказать – на этой фотографии? В детстве? Или теперь, в кино? О чем вы говорите?

– Да, пожалуй, и тогда, и теперь. Но особенно на этой фотографии.

Лейтенант рассматривал фотографию довольно сурово, как мне показалось, словно он никоим образом не одобрял, что миссис Силсберн – женщина и притом невоеннообязанная – заставила его изучать какую-то фотографию.

– На Мюриель, – сказала он отрывисто. – Похожа тут на Мюриель. И волосы, и все.

– Вот именно! – сказала миссис Силсберн. Она обернулась ко мне: – Да, именно не нее! – повторила она. – Вы знакомы с Мюриель? Я хочу сказать – вы ее видели в такой прическе, знаете, волосы заколоты таким пышным…

– Я только сегодня впервые увидел Мюриель, – сказал я.

– Тогда просто поверьте мне на слово. – И миссис Силсберн выразительно постучала по фотографии указательным пальцем. – Эта девочка могла бы быть двойником. Мюриель в те годы. Как две капли воды.

Виски упорно одолевало меня, и я никак не мог воспринять эту информацию полностью и, уж конечно, не мог предугадать все возможные выводы из нее. Я вернулся к столику – чересчур, должно быть, стараясь идти по прямой, и снова стал перемешивать коктейль. Когда я очутился по соседству с дядей невестиного отца, он, стараясь привлечь мое внимание, приветствовал мой приход, но я был настолько поглощен высказанным предположением о сходстве Мюриель с Шарлоттой, что не ответил ему. Кроме того у меня немного кружилась голова. Появилось неудержимое желание смешивать коктейль, сидя на полу, но я удержался.

Минуты две спустя, когда я начал разливать напиток, миссис Силсберн снова обратилась ко мне с вопросом. Она почти что пропела его, так мелодично прозвучал ее голос:

– Скажите, а это будет очень-очень нехорошо с моей стороны, если я спрошу про тот случай, о котором упоминала миссис Бервик? Я про те девять швов, помните, она рассказывала? Ваш брат, наверно, нечаянно толкнул ее или как?

Я поставил кувшин – он мне показался необычайно тяжелым и неудобным – и посмотрел на нее. Как ни странно, несмотря на легкое головокружение, я почувствовал, что даже дальние предметы ничуть не туманятся в глазах. Наоборот, миссис Силсберн, стоявшая в центре комнаты, назойливо, словно в фокусе, выделялась из всего окружающего.

– Кто такая миссис Бервик? – спросил я.

– Моя жена, – ответил лейтенант несколько отрывисто. Он смотрел на меня, словно комиссия из одного человека, призванная проверить, почему я так медленно наливаю коктейль.

– Да, да, конечно, – сказал я.

– Что это было – несчастный случай? – настаивала миссис Силсберн. – Он ведь не нарочно? Или нарочно?

– Что за чушь, миссис Силсберн!

– Как вы сказали? – холодно бросила она.

– Простите. Не обращайте внимания. Я немного опьянел. Выпил на кухне лишнее, минут пять назад.

Я вдруг оборвал себя и резко повернулся. В коридоре под знакомыми решительными шагами загудел не покрытый ковром пол. Шаги стремительно двигались, надвигались на нас – и через миг невестина подружка влетела в комнату.

Она ни на кого не взглянула:

– Дозвонилась наконец, – сказала она удивительно ровным голосом, без малейшего нажима, – чуть ли не час дозванивалась. – Лицо у нее напряглось, покраснело – вот-вот лопнет. – Холодное? – спросила она и, не останавливаясь, не ожидая ответа, подошла к столику. Она схватила тот единственный стакан, который я успел налить, и жадно, залпом выпила его. – В жизни не бывала в такой жаркой комнате, – сказала она, ни к кому не обращаясь и ставя пустой стакан. Она тут же схватила кувшин и снова налила стакан до половины, громко звякая кубиками льда.

Миссис Силсберн сразу оказалась у столика.

– Что они сказали? – нетерпеливо спросила она. – Вы говорили с Рэей?

Невестина подружка сначала выпила, поставила стакан и потом сказала: – Я со всеми говорила. – И слова «со всеми» она подчеркнула сердито, хотя и без обычной для нее театральности. Взглянув сначала на миссис Силсберн, потом на меня, а потом – на лейтенанта, она добавила: – Можете успокоиться – все хорошо и благополучно.