Секрет Сабины Шпильрайн - Нина Абрамовна Воронель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наступило лето. Павел Наумович опять устроил Еву в летний пионерский лагерь, и мы с Сабиной остались одни. Мама Валя никогда даже и не пыталась отправить меня в какой-нибудь летний лагерь – она очень боялась, что при проверке моих документов могут обнаружить мою настоящую фамилию. Но мы с Сабиной не скучали – мы часами гуляли в парке, разговаривали по-немецки и обсуждали книги, которые она приносила мне из библиотеки для взрослых.
– Ты уже переросла эти детские глупости, – объявила она, протягивая мне первую книгу для взрослых: «Оливера Твиста» английского писателя Диккенса.
В тот день с утра накрапывал мелкий дождик, и мы не пошли гулять. Сабине что-то нездоровилось, и она прилегла отдохнуть, а я утонула в приключениях забавного мальчишки Оливера Твиста. Вдруг я услышала, как кто-то осторожно скребется в нашу дверь – именно не стучит, а так тихо-тихо царапается. Я рассердилась, что мне мешают читать, и не пошла проверять, кто там скребется, – может, мне просто послышалось? Но царапанье повторилось опять и опять, так что я рассердилась еще больше – зачем царапать дверь, если есть звонок?
– Линочка, – крикнула из своей комнаты Сабина, – пойди посмотри, кто там скребется!
Делать было нечего, я аккуратно заложила страницу закладкой и пошла отворять дверь. На площадке стояли двое незнакомых – взрослый мужчина и взрослый мальчик. Мужчина был обыкновенный, разве что слишком вежливый, но мальчик был особенный, рыжий, как морковка. Я никогда ни у кого не видела таких рыжих волос, даже у рыжего в цирке, куда Сабина однажды водила нас с Евой. Я так уставилась на этого рыжего, что застряла в дверях и загородила им дорогу.
– Сабина Николаевна у себя? – спросил вежливый очень вежливо, но я не успела ответить, что она спит, как она выскочила из комнаты и крикнула шепотом:
– Эмиль, ты? Зачем ты пришел? Ведь мы же договаривались!
Эмиль не дал ей договорить, а вежливым плечом втолкнул ее в комнату:
– Если я пришел, значит, есть причина.
Дверь захлопнулась, и я осталась в коридоре с рыжим. Он оказался очень нахальный.
– Раз меня с тобой оставили, ты должна меня развлекать, – объявил он и без спросу вперся в нашу комнату. Первое, что он увидел, была моя книжка. – Ты что, читаешь «Оливера Твиста»? Это ж надо, какая интеллигентность!
Я не знала, что значит «интеллигентность», но поняла, что он хотел меня обидеть. И сказала по-немецки из Рейнеке Лиса, медленно и гордо, как иногда говорит Рената, когда сердится:
– Незваный гость должен вести себя скромно в чужом доме!
Мальчишка от восторга повалился на мамывалину кровать и взвыл от смеха:
– Да ты настоящее чудо природы! Как тебя зовут?
Чтобы он не вообразил о себе слишком, я вместо ответа спросила:
– А тебя?
Он не стал развозить слюни, а сразу сказал:
– Меня зовут Эвальд Эмильевич Шпильрайн. Шикарное имя, правда?
Я вспомнила, что на какой-то книжке Сабины видела надпись «Сабина Шпильрайн», и простила Эвальду его нахальство.
– Меня зовут Лина. – Я почувствовала, что Сталина нам будет ни к чему.
– А не найдется ли у тебя корочки хлеба для бедного странника, милая Лина? – пропел рыжий нахал. – Мы с папашей так долго тащились в этом грязном поезде без крошки во рту.
Я заглянула в кастрюльку, оставленную мне на обед, там на горке гречневой каши лежали две котлеты.
– Надеюсь, вы не откажетесь разделить со мной трапезу? – ответила я из Рейнеке Лиса.
– Не надейся, не откажусь, – хоть он и понял мой немецкий, но ответил по-русски. Небось у него немецкий был похуже моего, как и у Евы.
Мы быстро очистили кастрюльку, не тратя времени на тарелки. Так что мне пришлось поторопиться, запихивая кашу в рот, а не то этот рыжий нахал съел бы все сам.
– Не слишком сытно для бедного странника после долгой дороги, – пожаловался он. – А что, больше ничего нет?
– У меня нет, но можно попросить у Сабины.
– Это у тетки, что ли? Кому лучше туда к ним сунуться – тебе или мне?
Я не собиралась нарываться на неприятности:
– Конечно, тебе, раз ты ее племянник.
– А ты ей кто, собственно?
– Я никто, просто соседка.
– Ах, так ты и есть знаменитая Сталина?
– Я и не знала, что я знаменитая.
– Тогда лучше тебе, ведь ты ее главная любимица.
– Ни за что! – отрубила я. – Это ты хочешь есть, а не я.
Эвальд Эмильевич вздохнул и подошел к Сабининой двери. Было заметно, что он не уверен, стоит ли ему туда впереться или нет. Но, как видно, есть ему хотелось здорово, потому что он наконец решился и приоткрыл дверь. Однако ничего попросить ему не удалось: из комнаты донеслись странные звуки, похожие на собачий лай. Мы оба застыли в ужасе, и вдруг до меня дошло – это рыдала Сабина. Я как раз недавно узнала, что рыдать – значит громко плакать в полный голос, хотя этот страшный лай не был похож на голос Сабины.
Мы отскочили от двери и уставились друг на друга, и я вдруг тоже начала рыдать, сама не зная почему. Эвальд Эмильевич страшно испугался, он обнял меня и начал гладить по голове, как ребенка.
– Тише, тише, дурочка, ты всех мышей распугаешь, – бормотал он, и я почувствовала, что он сам тоже готов зарыдать. И чтобы этого не случилось, он повернул мое лицо к себе и поцеловал в губы, так, как взрослые целуются в кино. От этого мне стало немного легче, и, может быть, мы бы продолжали целоваться, если бы из двери не выскочил Эмиль Шпильрайн. Он даже не заметил, чем мы занимались, мне кажется, он вообще ничего не замечал, а двигался, как слепой.
– Скорей, Эвальд, – заторопил он, – нам пора! Мы опаздываем на поезд! – И припустил ко входной двери, а рыжий отцепился от меня (по-моему, неохотно) и бросился за ним. Они уже мчались вниз по лестнице, когда я крикнула им вслед:
– Куда вы?
– На Кудыкину гору! – ответил Эвальд Эмильевич, совсем как когда-то мама Валя из окна Лешиного грузовика.
8. Врезка
Эвальда Эмильевича Шпильрайна я
