Король шутов - Жерар де Нерваль

– Да кто тебе говорит о душе твоей? Бери жену, я ставлю только одно условие: ты убежишь с нею как можно дальше, и смотри, чтобы она больше никогда не видела герцога Орлеанского.

– О, клянусь вам смертью! Будьте уверены, но время не терпит.

– Ах, да! Бедный ты мой! Иди же за мной.

– Пешком?

– Нет, в повязке, с моими чертями, они все добрые ребята.

– Но я полагал, что вам стоит сказать одно слово, чтобы мы все перенеслись туда, или чтобы жена моя очутилась здесь.

– Устарело! Не годится! Ад теперь действует только естественными средствами. Ну, идем.

Сир де Кони пошел за сатаной, но в уме говорил сам себе:

– Что за странность: господин сатана ходит точно, как я, и ни смолой, ни серой от него не пахнет. Ну, да что за беда, лишь бы сдержал обещание.

XI

МАРГАРИТА ДЕ ГЕНО.

«С походкой царственной, сияя красотойИ нежным голосом чаруя и лаская,Прекрасна ты была, и взор глубокий твойВсех привлекал к себе, суля блаженство рая».

Между Венсенским лесом и городком Ножаном, в получасовом расстоянии от того и другого, возвышался словно великан обширный замок де Боте, с толстыми серыми стенами.

Построенная во времена феодальных неурядиц, высокая башня, на верх которой, казалось рукой великана, державшего над головой тяжелое каменное ядро, готовое раздавить неосторожного врага, дерзнувшего сюда подступиться, взгроможден был закругленный обломок скалы. Толстые стены заключали в себе зубчатую основу с прорезами на все четыре стороны горизонта. Узкие бойницы глядели кругом точно глаза хищной птицы. Подступ к замку был сверх того защищен широким и глубоким рвом, но подъемный мост опускали только тогда, когда принц находился в замке. В поле можно было выйти через подземелье, конец которого терялся среди кучи колючих кустарников. Тайна этого подземелья известна была герцогине Неверской, которой герцог Орлеанский дал золотой ключик от входа в него, и она пользовалась этим ключом каждый раз, как ей приходило желание прервать подвиги благочестия в находившемся недалеко от замка монастыре св. Сатурнина, который она иногда посещала, проводя там по несколько дней. Здесь проживали монахини, еще не принявшие большого пострига, и знатные дамы, приезжавшие сюда справлять девятидневные молитвы и развлекаться на манер герцогини. В монастырь, как на мельницу, вход был совершенно свободен. Это был также настоящий увеселительный загородный дом. Венсенский лес был весьма удобным местом для любовных интриг, а также для охоты. Веселые кающиеся особенно любили осень; на борзом коне и с соколом на руке, они скакали по полю и по лесу, благодушно спуская соколов на хорошеньких жаворонков, со свистом реявших в облаках.

А с вершины башни, высившейся над замком де Боте, охотник – никто иной как герцог Орлеанский – высматривал время от времени скачущих Диан-охотниц и выпускал на прекраснейшую, вместо кречета, одного из пажей, который накидывал бархатную сетку на прелестную птицеловку – теперь уже становившуюся дичью – и почтительно проводил ее через подземелье. По правде сказать, дичь не слишком старалась вырваться.

Интерьер замка был традиционен, как и всех домов той эпохи, но залы его были лучше обставлены и украшены некоторыми произведениями искусств, которые принц очень любил.

Зала куда мы вводим читателя, более длинная, чем широкая, но достаточно обширная, чтобы устроить банкет для сотни рыцарей, была, кроме богатой мебелировки, украшена еще портретом Изабеллы Баварской, рисованным на стекле Жеаном де Море. Здесь был изображен ее въезд в Париж, 20 августа 1389 г., по словам Фруассара, в тот момент, когда самый красивый и самый ловкий из труппы короля шутов, одетый ангелом, с помощью хитрого снаряда, поднялся на башню Парижской Богоматери и оттуда спустил ей на голову прекрасный венок. В глубине на известном расстоянии был представлен народ, а посредине толпы двое всадников на одной лошади, и их не пускают сержанты, вооруженные длинными палками, которыми они бьют без разбора и лошадь, и всадников. Всадники эти были сам король и Савуази. Карл VI сказал своему шамбеллану: «Прошу тебя убедительно, Савуази, садись на хорошую лошадь и возьми меня с собой, и мы оденемся так, чтобы нас не узнали, и поедем посмотреть на въезд моей жены».

Савуази, подгоняемый королем, в свою очередь пришпорил коня, но сержанты, которые не знали ни короля, ни его шамбеллана, били по ним своими палками, и король получил несколько здоровых тумаков, а вечером при дворе об этом узнали и стали смеяться, и король сам тоже смеялся. Карл VI пожелал, чтобы живописец воспроизвел кистью эту сцену, позабавившую его, хотя он и был побит. Замок де Боте собственно принадлежал королеве. Позднее, она подарила его герцогу Орлеанскому, не подозревая, конечно, что он предназначит его для своих любовных похождений, а ради них он и велел вырыть вышеупомянутый подземный ход.

В минуту, когда мы начинаем прерванный рассказ, в этой самой зале, называемой Рыцарской, лежала на диване молодая женщина. Она спала, но сон ее был беспокойный: какие-то лихорадочные грезы волновали ее. Иногда она как будто просыпалась, вскакивала с места, а минуту спустя опять падала и засыпала тревожным сном. Вдруг картина, изображавшая въезд Изабеллы, которой замаскирована была потайная дверь, повернулась сама собой и пропустила какой-то воздушный образ. Картина опять стала на место и совершенно прикрыла своей рамой отверстие, произведя этим не больше шуму, чем бабочка, когда она целует розу.

В зале стояло прелестное существо, стройное, гибкое и грациозное, как эльф. Волосы странного белокурого оттенка, иногда, при бледном свете огня, чарующе отливали огнем и золотом. Матово-бледная кожа была так прозрачна, что тончайшие жилки сквозили через нее голубой прозрачной сеткой. Это была точно поверхность лазури и алебастра, которую не бороздила ни одна морщинка, не пестрило ни малейшее облачко; бархатистые щечки не пострадали от скорой ходьбы через поле и только ускоренно бьющееся сердце и волнующаяся грудь говорили об усталости: руки поражали своей белизной. Женщина эта являла собой торжество всемогущего резца, шедевр божественного художника, глаза Маргариты де Гено, герцогини Неверской – это была она – казались шедевром этого шедевра.

Представьте себе длинные, выгнутые ресницы, опускающиеся над бархатом и огнем. В этих глазах выражалась непередаваемая смесь чистоты и страстности, что так редко встречается. Когда эти глаза освещались улыбкой, они бросали молнии чувства и удовольствия. Рот был прекрасно очерчен, розовые, свежие, немного чувственные губы выказывали два ряда белых ровных жемчужин, таких белых и правильных, что даже хотелось, чтобы они укусили вас до крови. Что касается рук, то это были такие ручки, что герцог Орлеанский становился на колени, чтобы целовать их. Такова была телесная оболочка души не менее прекрасной, не менее любящей, чем душа языческой Венеры.