Вожди белых армий - В. Черкасов-Георгиевский

«Получивши это назначение, я вместе с тем получил приказание ехать в Ставку для того, чтобы получить секретные инструкции, касающиеся моего назначения и командования в Черном море. Я поехал сперва в Петроград и оттуда в Могилев, где находилась Ставка, во главе которой стоял ген. Алексеев, начальник штаба Верховного главнокомандующего. Верховным главнокомандующим был бывший государь. По прибытии в Могилев я явился к ген. Алексееву. Он приблизительно в течение полутора или двух часов подробно инструктировал меня об общем политическом положении на нашем западном фронте. Он детально объяснил мне все политические соглашения чисто военного характера, которые существовали между державами в это время, и затем после этого объяснения сказал, что мне надлежит явиться к государю и получить от него окончательные указания.

Указания, сделанные мне Алексеевым, были повторены и государем. Они сводились к следующему: назначение меня в Черное море обусловливалось тем, что весною 1917 г. предполагалось выполнить так называемую Босфорскую операцию, т. е. произвести удар на Константинополь».

Поддерживал выдвижение Колчака на эту должность генерал Алексеев во многом, наверное, и потому, что из флотских знаменитостей тот был одним из отчаяннейших «младотурков». В немалом будет сходен и дальнейший белогвардейский путь этих генерал-адъютанта и вице-адмирала. Поэтому знаменательно, что еще тогда, когда о Колчаке подавляющее большинство говорило лишь лестное, как и об Алексееве, уже проявлялись недостатки его натуры, приведшие к провалам в белом адмиральском будущем. Инициативнейший Колчак, как ни странно, на взгляд некоторых, выглядел ненадежным творцом своих идей — и в этом весьма схожий с правой военной рукой государя Алексеевым.

Вот что писал в то время по поводу Колчака его сослуживец А. А. Сакович адъютанту морского министра:

«Колчак А. В. с задатками военного человека, но… и в этом «но» все: он прежде всего не оператор, не творец военной идеи, а только честный начальник-исполнитель. Колчак потому прежде всего не оператор, что он абсолютно не признает системы там, где без нее не обойтись, оттого, что он слишком впечатлителен и нервен, оттого, что он совершенно не знает людской психологии. Его рассеянность, легкомыслие и совершенно неприличное состояние нервов дают богатейший материал для всевозможных анекдотов. Такой человек, как он, не может оказать благотворное влияние на общий ход событий, потому что его деятельность спорадична, очень редко обоснованна и почти всегда всем крайне неприятна».

Господин Сакович, очевидно, не выносил Колчака и постарался сгустить краски, но неврастению Александра Васильевича отметил верно. Впрочем, такой оттенок психопатичности отличает многие незаурядные личности.

Когда Колчак прибыл на Черноморье, российская Кавказская армия, благодаря полководческому гению командовавшего ею генерала от инфантерии Н. Н, Юденича, овладела Эрзрумом и Трапезундом. Русские войска в этом районе и по всему здешнему театру войны остро нуждались в морском транспорте, но наши порты и морские пути постоянно подвергались налетам турецко-германского флота, с которым российский не справлялся.

Основными палачами императорского флота являлись исключительно мощный германский крейсер «Гебен» и так же превосходящий русских в скорости крейсер «Бреслау». Многочисленное современное вооружение — подлодки немцев — делали что хотели, поставив под угрозу полного уничтожения русскую транспортную флотилию. С середины 1915 года по середину 1916 года они уничтожили 19 ее пароходов.

Так вышло, что в первый же день прибытия адмирала Колчака в Севастополь и принятия им командования ЧФ разведчики доложили: «Бреслау» вышел из Босфора в Черное море в неизвестном направлении. Адмирал тут же хотел устремиться на его поиски, но задержали организационные непорядки по тралению, не позволяющие выходить ночью в море.

Колчак вывел свой флот утром, сам шел на флагман-линкоре «Императрица Мария». Около четырех часов дня он настиг «Бреслау», идущего к Кавказскому побережью. «Императрица Мария» ринулась на врага и с девяноста кабельтовых ударила залпом по германцу. Снаряды накрыли крейсер! «Бреслау» поспешно выпустил дымовую завесу и, пользуясь быстроходностью, бросился прочь. Русские преследовали его до вечера.

С этих пор коронные крейсера противника «Бреслау» и «Гебен» перестали ходить к российскому побережью. А позже Колчак стал систематически минировать Босфор, трассы у турецкого побережья, где «Гебен» наконец подорвался, вышел из строя. Угробились на русских минах здесь в дальнейшем и шесть германских подлодок.

Колчаковский флот стал господствовать на Черном море. Подлодки противника оказались заперты на базах, другие турецко-германские корабли из-за минной «политики» Александра Васильевича тоже лишились возможности нападать на российские плавсредства, прибрежные базы и пункты.

26 февраля 1917 года А. В. Колчак получил на Черноморском флоте телеграмму председателя Государственной думы М. В. Родзянко о переходе власти к Временному правительству. Вице-адмирал Колчак приказал прекратить всякое общение подведомственных ему частей с остальной Россией «до выяснения положения». Он вывел основные силы флота в море, чтобы самому контролировать и доводить до сведения экипажей все сообщения о происходящих в стране событиях.

Матросы на кораблях заволновались, пришлось снова к берегу причаливать. 4 марта в Севастополе начался всеобщий митинг. Командующий ЧФ стал на нем самым популярным оратором. Колчак говорил о том, что признает новую власть, о войне до победного конца, сохранении дисциплины и так далее в духе, например, так же действовавшего в эти дни командира Гвардейского Флотского экипажа великого князя Кирилла Владимировича. Тот в Петрограде 1 марта, нацепив красный бант себе на грудь, привел в Государственную думу свою команду.

Колчак первым дал присягу Временному правительству, широко провел эту процедуру на флоте. 5 марта он организовал молебен и парад по случаю победы революции. Позднее вице-адмирал присоединился к предложению о торжественном перезахоронении останков одного из руководителей Севастопольского восстания 1905 года, поднявшего красный флаг на крейсере «Очаков», лейтенанта в отставке П. П. Шмидта и активно участвовал в данном мероприятии. Все это потом Колчак комментировал так:

«Когда совершился переворот, я получил извещение о событиях в Петрограде и о переходе власти к Государственной думе непосредственно от Родзянко, который телеграфировал мне об этом. Этот факт я приветствовал всецело. Для меня было ясно, как и раньше, что-то правительство, которое существовало предшествующие месяцы, — Протопопов и т. д. — не в состоянии справиться с задачей ведения войны, и я вначале приветствовал самый факт выступления Государственной думы как высшей правительственной власти…

Я приветствовал перемену правительства, считая, что власть будет принадлежать людям, в политической честности которых я не сомневался, которых знал, и поэтому мог отнестись только сочувственно к тому, что они приступили к власти. Затем, когда последовал факт отречения государя, ясно было, что уже монархия наша пала, и возвращения назад не будет… Присягу я принял по совести, считая это правительство как единственное правительство, которое необходимо было при тех обстоятельствах признать… Я считал себя совершенно свободным от всяких обязательств по отношению к монархии и после совершившегося переворота стал на точку зрения, на которой я стоял всегда, — что я, в конце концов, служил не той или иной форме правительства, а служу Родине своей, которую ставлю выше всего, и считаю необходимым признать то правительство, которое объявило себя тогда во главе российской власти.

Для меня было ясно, что монархия не в состоянии довести эту войну до конца, и должна быть какая-то другая форма правления, которая может закончить эту войну».

Бывший председатель «младотурецкого» кружка Колчак стал на прочные антимонархистские, февралистские позиции. Республиканство Александру Васильевичу было ближе, но, как и Алексеев, и Деникин, и ряд других белых вождей, он довольно туманно видел дальнейшие перспективы и связывал определение будущего государственного устройства России с созывом Учредительного собрания, которое в Сибири потом назовут Народным собранием. Как и они, военный профессионал Колчак был непрофессионален политически. Так и должно быть у людей в погонах, во всех государствах призванных лишь исполнять приказы власти.

Другое дело, когда прежней власти нет, а новая не родилась. В такой смуте даже офицерство высшего эшелона идейно довольно беспомощно. И тогда типичны в их среде школьно-прописные разговоры типа: «Служу Родине своей». Ведь не констатировать факт требуется, а непредвзято выбирать для Родины правильную будущность. Какую? Эти «передовые», наиталантливейшие офицеры, прямо или косвенно послужившие падению единственно осмысленно действовавшей тогда власти государя императора, сами, увы, плохо себе представляли нужное политическое развитие страны. Как и при императорских эполетах, они надеялись, что кто-то эту непривычную им задачку решит.