Катушка синих ниток - Энн Тайлер

И встала. Она была полностью одета, причем весьма тщательно – в половине десятого утра в субботу! Это, если задуматься, не входило в ее привычки. Но даже волосы она уже заколола и выглядела необычайно внушительно.

– Вчера вечером он сидел на краю кровати в пижаме, – заговорила она, – и я увидела сзади его шею – такую хрупкую, тоненькую, как стебелек! И меня вдруг как будто ударило в самое сердце. Я подумала: ведь нигде на всей нашей планете не найдется человека, который посмотрит на эту его шейку и не захочет обнять его. Знаешь, как это бывает? Тебя так и тянет коснуться собственного ребенка? Ты прямо обмираешь, глядя на него, и можешь часами не отрываться, и все удивляешься, до чего же он трогательный и невероятно, непостижимо прекрасный. Но ничего такого никогда не будет у Дугласа. Потому что на всем белом свете не осталось никого, кто считал бы его особенным.

– Черт возьми, Эбби…

– Не смей мне тут чертыхаться, Ред Уитшенк! Мне это нужно! Я обязана! Я не могу, глядя на эту шейку, этот стебелек, спокойно бросить ребенка одного в бескрайнем страшном мире. Я не могу! Я скорее умру!

Мэнди, Джинни и Денни появились в дверях кухни. Ред и Эбби одновременно это почувствовали. Дети еще не переоделись и все трое, одинаково распахнув глаза, тревожно смотрели на родителей. Потом кто-то тихо зашлепал в коридоре. Дети, обернувшись, расступились, и Дуглас встал посреди них.

– Я описался, – сообщил он Эбби.

Они не усыновили его. Не сообщили в соцопеку. И даже ничего не сказали своим друзьям. Все шло как и прежде. Дуглас по-прежнему был О’Брайан, но у него появилось прозвище – Эбби взяла привычку называть его «мой маленький Стем»[19]. Иногда и соседи говорили: «Стем Уитшенк», но исключительно по рассеянности, не подумав.

У посторонних складывалось впечатление, что ребенок гостит в доме, пока его мать разбирается со своими делами. (Или другой какой-нибудь родственник? Болтали всякое.) Однако прошло какое-то время, и почти все стали считать мальчика сыном Уитшенков.

Всего через несколько недель он начал звать Реда и Эбби папой и мамой, но не потому, что ему так велели. Просто он подражал другим детям и точно так же подражал Эбби, даже к взрослым обращаясь «солнышко», пока не подрос и не разобрался, что к чему.

Стем делался все разговорчивей, правда, очень постепенно – никто не мог бы точно указать день, когда он вдруг превратился в обыкновенного общительного мальчишку. Одежду он теперь носил по размеру и жил в отдельной комнате, бывшей спальне Джинни, а ее переселили к Мэнди, поскольку Стема, разумеется, нельзя было оставить с Денни, невзлюбившим новоявленного брата. И в конце концов все устроилось благополучно: Мэнди свыклась с постоянным присутствием Джинни, а та и вовсе умирала от восторга, что делит комнату со старшей сестрой, чей комод сплошь завален косметикой.

Над кроватью Стема висела черно-белая фотография в рамке – Одиночка со стаканом «Будвайзера» в руках. Снял его один из рабочих Реда в день окончания очередного проекта. Эбби горячо верила, что Стема нужно поощрять чаще и с любовью вспоминать отца. И мать тоже – хоть и не похоже, что он ее помнит. Мама ушла, потому что страдала, убеждала ребенка Эбби, а вовсе не потому, что не любила его. Нет, она очень его любила, и он обязательно это поймет, если она вернется. Эбби показывала Стему страницу в телефонной книге, где год за годом рядом с номером Уитшенков печаталось его имя: «О’Брайан, Дуглас А.», для того чтобы мама с легкостью могла его найти. Стем слушал внимательно, но молчал. А со временем стало казаться, что и отца он забыл. В десятый день рождения Стема Эбби спросила, вспоминает ли он о папе, и Стем ответил:

– Голос вроде бы помню.

– Голос! – воскликнула Эбби. – Он что-то говорит?

– Нет, кажется, он мне пел, когда укладывал спать. Какой-то дядя пел.

– О, Стем, как замечательно! Колыбельную?

– Нет, песню о козлике.

– Вот как… И это все? А лицо ты помнишь? Вы вместе что-то делали?

– Кажется, нет, – сказал Стем без особых эмоций.

Мудрый не по годам, говорила о нем Эбби знакомым. Это человек, который умеет приспособиться к трудным обстоятельствам и жить дальше.

В школе он отучился без потрясений, средненько, зато всегда выполнял все задания. И казалось бы, просто не мог не служить мишенью для всяких хулиганов, ибо поначалу был слишком маленьким для своих лет, однако нет, ничего подобного. Спасибо то ли его исключительному дружелюбию, то ли редкой невозмутимости, то ли склонности видеть в людях одно хорошее. Так или иначе, он все одолел. А окончив школу, сразу пошел в «Уитшенк Констракшн», где работал неполный день, пока не достиг совершеннолетия; он утверждал, что колледж ему не нужен. Женился он на той единственной девушке, в которую по-настоящему влюбился, и у них один за другим родилось трое детей. Стем никогда не смотрел на сторону, не искал чего-то получше и в этом куда сильнее других походил на Реда. Даже походка такая же – размашистый шаг, лбом вперед – и долговязость, пусть и не «окрас». Стем казался Уитшенком, выбеленным на солнце: волосы не черные, а светло-каштановые, глаза не сапфировые, а светло-голубые. Линялый, но все-таки Уитшенк.

«Больше Уитшенк, чем я» – так сказал Денни, услышав, что Стем теперь трудится в семейной фирме. Правда, раньше, еще подростком, когда жил дома, Денни как-то спросил у Эбби:

– Что этот типчик у нас делает? Ты его к нам пристроила, а чем вообще думала? Почему нашего разрешения не спросила?

– Разрешения! – воскликнула Эбби. – Он же твой брат!

Но Денни отрезал:

– Никакой не брат. Даже близко не родственник. А ты говоришь, как… как… недоделанная либералка! Из тех, знаешь, которые якобы в упор не видят, черная у человека кожа или белая. У них что, глаз нет? А у тебя? Думаешь, сотворила вселенское добро? Может, и да, только тебе наплевать, хорошо это для твоих собственных детей или плохо!

Эбби лишь пролепетала:

– Ох, Денни.

Ох, Денни.

В воскресенье утром дверь кабинета – там спал Денни – была закрыта и все уговаривали детей не шуметь.

– Идите играть на веранду – сказала им Нора после завтрака. – Только тихо. Не разбудите дядю.

Мальчишки, стараясь изо всех сил, с преувеличенной осторожностью крались на цыпочках из кухни, но все равно являли собой картину полного хаоса и разрушения: толкались, пихались локтями, тыкали друг друга пальцами, спотыкались о штанины собственных пижам, а Хайди носилась вокруг, словно обезумев. Бренда, лежа на полу в углу, подняла голову, посмотрела им вслед, застонала и опять уронила морду на лапы.

Ред тоже долго не вставал, и узнать, как прошла встреча на станции, не представлялось возможным.

– Я пыталась их дождаться, – пожаловалась Эбби, – а сама взяла и задремала. Все, я уже не способна читать в кровати! Нужно было сидеть и ждать внизу. Еще кофе, Нора?

– Я сама сделаю, мама Уитшенк. А вы отдыхайте.

Да, им требовалось время, чтобы решить, кто за что отвечает. Утром Эбби, по обыкновению, подала тосты и хлопья, но потом спустилась Нора и, не сказав ни здрасьте ни до свидания, взбила для омлета целую упаковку яиц.

Стем еще расхаживал в пижаме, а Эбби в халате, Нора же успела одеться в платье, белое, хлопчатобумажное, с узором из синих веточек; босоножки подчеркивали гладкость загорелых ног. На завтрак она съела больше всех остальных, вместе взятых, но до того медленно и изящно, что, казалось, не ела вовсе.

– Я вот думаю, – заговорила Эбби, – не пригласить ли девочек с мужьями и детьми на ланч? Они ведь захотят повидаться с Денни.

– Только можно попозже? – попросила Нора. – У нас с мальчиками церковь.

– Да, конечно. Пожалуй, сядем за стол в… час, скажем? И я, наверное, сделаю мясной рулет.

– Если вы поставите рулет в печку, то я, когда вернусь, быстренько приготовлю остальное.

– Нора, я пока еще в состоянии накормить обедом семью.

– Конечно, – безмятежно согласилась Нора.

Стем сказал:

– Я куплю что нужно из продуктов.

– Папа купит, – возразила Эбби.

– Мам. Я затем и здесь.

– Ну хорошо… только иди тогда к Эдди. Там запишешь все на наш счет.

– Мам.

К счастью для Эбби, которая не выносила споры из-за денег, в этот миг вошел Ред. На нем был потрепанный старый халат и шлепанцы, которые шаркали, как метла, а в руках – стакан с Фредом Флинтстоуном, куда Ред наливал воду на ночь.

– Всем доброе утро, – произнес он.

– Доброе! – Эбби начала отодвигать стул, но Нора уже несла к столу кофейник. – Денни нормально добрался? – поинтересовалась Эбби.

– Угу. – Ред сел.

Стем спросил:

– Поезд пришел по расписанию?

Ред либо не расслышал, либо не счел нужным отвечать. И потянулся за тарелкой с омлетом.

– Вот тост, – предложила Эбби. – Цельнозерновой.

Ред взял довольно много омлета и передал тарелку Норе: она тоже решила повторить.