Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 2, 1926-27 годы) - Павел Лукницкий

16.04.1926

Летом 20 г. встреча с Николаем Степановичем (шел из Зуб. института на Преображенке) на Невском, а Шилейко, Чуковский говорили о Сибири - вздор.

Просил Г. Иванова надписать книги Мосолову (Мосолов в Новоржеве) - он то-то и то-то, ему не верят. Он столько знает, обожая, о том, как АА первый раз читала стихи у Вячеслава Иванова. АА отсюда и решила про Мосолова (оттого так и мне советовала пойти).

После Николая Степановича в 21 атака на АА Г. Иванова - раз пять заходил, звал... просил прийти в Цех. "Я все отговаривалась, говорила, что больна". Наконец, на Рождество 21 года пришла на Почтамтскую; оказалось, что Цеха нет, потому что Г. Иванов - ссора с Одоевцевой. Были Г. Иванов, Оцуп, Адамович и Вагинов. Очень мило. Читали стихи: Г. Иванов - о кувшине роз, Адамович - пушкинское, Оцуп - ..., Вагинов - о маркизах (Г. Иванов язвит: вот великосветские стихи...).

"Я не помню, читала ли я. Потом Оцуп провожал по Невскому - под руку (первый раз было, что я с ним разговаривала)".

"Разрешите мне прочитать Вам стихи..." Прочел. Потом заговорил о Расине и о других, о теории, о классической... (называл классиками Мандельштама и АА).

(А К. Вагинов ушел, ему не по пути было.) Тут как-то Эльза Яковлевна Радлова, жена Николая Радлова, заходила к АА, пригласила (с Радловым АА очень давно знаком, но за годы революции почти не встречались), и 1 января 1922 года АА пошла к ним обедать. Говорили о стихах... "Было очень натянуто, скучно, они - веселящиеся, разные люди". АА заговорила о том, как она не любит, когда из нее вытягивают мнение о чужих стихах... И рассказала об Оцупе. А через десять дней узнала, что Эльза Радлова - любовница Оцупа...

Потом звали еще в Цех. Не пошла (а потом уже все на отлете были). Но перед отъездом Оцуп (уехал первым) зашел - нет ли поручений.

Оцуп - низкий человек, еще хуже Г. Иванова (продавали при жизни, а потом продавали - мертвого); взятка с Кельсона за знакомство с Николаем Степановичем.

Анна Николаевна (Энгельгардт) согрешила с Г. Ивановым, - рассказывала АА, - а ей Лурье фамилию сказал. Николай Степанович упрекал А. Н. Э. за то, что поссорила с лучшим другом.

Кузмина письмо в редакцию.

Алянский.

Очень дружна была (видела отношение Блока), вполне доверяла... Тихий, скромный, заботливый. Раньше издателем не был. Во время революции решил - на Блока. Здесь "Алконост". Контракт на 1000 рублей (за "Белую стаю"?); должен был - в течение недели со дня выхода. Книга вышла, и он выплачивал год (и то через Рабиновича), по грошам, по несколько долларов.

Заручившись согласием АА на переговоры относительно изданий (но не больше, чем по 6000 экземпляров) и по поводу контрафакции Эфрона, - получит деньги. И не имея права соглашаться больше, чем на 6000 экземпляров, воспользовавшись тем, что Блох имеет преимущественные права на издание книги АА, он продал ему по восемь с половиной тысяч тиража каждую и написал письмо АА, что так заключено. АА здесь советовали послать телеграмму, но она решила, что телеграмма уже ничего не изменит, потому что все уже сделано.

Приехав сюда, Алянский был у Замятиных, и там же была АА. Он очень много рассказывал о своих трудах с Эфроном и что ничего не вышло. А когда Замятин спросил его - а как Блохом, как вам удалось продать за 15% автору (что очень много тогда), - ответил: "Я Ахматову куда угодно устрою так". А о восьми с половиной тысячах тиража - молчал.

АА была у Рыбаковых (на блинах) весной 25 года. Были и Сергеев, третий (на букву "Р"), Софья... (мать), Лидия Яковлевна и другие. Пили. АА сказала об Алянском, что он "не лучше других издателей" (имея все основания к тому, чтоб быть недовольной). Больше ничего. Р. пошел домой, выпил еще шампанского в Европейской гостинице и, придя, сказал брату Алянского, что Ахматова портит карьеру Алянскому, осуждая его при его начальнике - Сергееве. Через несколько дней к АА пришел Замятин и заговорил о неприятной истории ("Я бы не взяла на себя такого поручения - идти писателю от издателя - к поэту"), сказал, что Алянский (...) о том, что АА не получила с него денег и т. д. и что он требует третейского суда.

Очень гнусно и неприятно. АА со мной вернулась (с прогулки с Тапом), на столе письмо. Прочла - от Алянского. "Прошу подтверждений получения денег и подтверждений, что я честен"... Грубое письмо.

АА очень расстроилась. Это большое значение для болезни было. Совсем слегла... Приходил Каплан... АА физически не могла к третейскому суду и очень жалела об этом. Написала на пишущей машинке ответ, что деньги все получила (но уж не написала про то, что не через неделю, а через год и через Рабиновича; если Алянский подл, то АА не нужно быть некорректной). "А после того письма, что вы мне написали, я думаю, что моральная оценка ваших действий вас интересовать не может". (Замятина отдавала переписывать на машинке.) Послала.

Никто никогда так гадко не поступал с АА, как Алянский. Это единственный случай.

Книга, изданная Алянским, в течение недели разошлась в двух тысячах, и попросили в Москве еще тысячу (или наоборот). Он был доволен.

"Подорожник". АА за него получила столько, что ничего не купила для себя - все деньги ушли на уголь, на картошку, на такое - и их хватило на три недели.

"Anno Domini" (Блох) - 6500 экземпляров. (АА получила деньги за такое количество.) Разошлись в течение четырех месяцев. Зашла в магазин Petropolis'а. Спросила продавщицу: "Нет?" - "Как нет? Сегодня тысячу экземпляров из типографии получила" (не сказала АА, конечно, об этом Блоху), - т. е. уже 7500 экземпляров есть, а сколько еще таких "тысяч" могло быть?

Сказала, что Клюев, Мандельштам, Кузмин - люди, о которых нельзя говорить дурное. Дурное надо забыть.

Говорит, что А. Блок потому так приблизил к себе Алянского перед своей смертью, что (по-видимому) смутно чувствовал (полубессознательно) в Алянском последнюю материальную опору.

Говорила о творчестве Клюева. Отметила, что два эпитета первых вариантов стихотворений в последующих вариантах у Клюева часто сливаются в один, двойной: например, "белые крылья" - "белокрылия". Таким способом Клюев часто делает стихотворение "более славянским".

"Огненный столп" - 5000 экземпляров.

Издания Блока - посмертно на газетной бумаге (Алянский прогорел). 10 000 экземпляров.

Блок охотно читал стихи.

"Г. Иванов дотянуться не мог и злился..." Недоброво, Лозинский, Гумилев, АА, Шилейко - пафос, друг к другу большое чувство - и насмешничали совсем по-иному, из патетических чувств друг к другу. Насмешничанье было только очень поверхностным, внешним покровом у них, а у Г. Иванова ничего иного не было.

О современном положении - пишет о добродетельной жизни (как по-мещански - при живой вдове). Рыбаков - печальные глаза - что же будет? Массовое в молодежи блудство. Сегодня в газете - о последователях Есенина. Железная экономия.

Пастернак рассказывал о Г. Иванове в Берлине (Париже?) - девицы в розовых чулках и прочее...

О Шилейко. Открестил десять яиц. Красит первый глобус. Четыре тысячи лет до Р. Х. Черепа.

"Шилейко оборванный, а книги приносит. Я уверена, что есть книги по сто рублей. Но на книги не жалко - он их читает, а потом такой доклад, открытие делает.

А Щеголев - за полторы тысячи картину купил, дал вексель, тот принес Рыбакову; Рыбаков отказался учитывать, так что через три месяца платит. Беспринципность - на картину, в которой он фигу понимает, - когда денег нет. Он докатился. А мне жалко его. Я все-таки люблю его, Елисеича.

Маня и Г. Иванов пришли в "Аполлон" к... Тот выдал им несколько комплектов. поехали продали. Лозинский узнал - за голову схватился". 1913.

17.04.1926

АА получила телеграмму от Инны Эразмовны о том, что она завтра приезжает. В пять часов АА позвонила мне специально, чтоб сказать мне об этом. Ее волнует приезд Инны Эразмовны - и из-за устройства ее здесь, и из-за того, как ей удастся устроить отъезд на Сахалин, и из-за здоровья Инны Эразмовны, и из-за денег, которых нет...

Около двух часов дня сегодня, когда АА собиралась уходить из Мраморного дворца и была уже в шляпе и была взволнована только что полученной телеграммой от Инны Эразмовны и расстроена чем-то, о чем мне не сказала, к АА явился какой-то тип - один из кузминских "юрочек" прежнего времени 1913-14 гг., который приехал из Пскова и узнал ее адрес у Фромана. Вошел жеманный и неприятный.

Стал просить у АА разрешения прочесть ей стихи, которые он написал за десять лет (АА удалось отвлечь его от этого обещанием, что она ему позвонит через неделю, если будет свободна). Хвастливо рассказывал ей о том, что он сейчас "секретарь Корнея Ивановича Чуковского" (а Чуковский любит по временам привлечь к себе какого-нибудь "мальчика", чтобы тот был у него на побегушках, и держать при себе, пока не высосет из него все соки. Так было с Евгением Шварцем, например. Чуковский делает это с исключительным талантом). Надоедал АА рассказами о себе, о своих стихах, обо всем, что никому не может быть интересно.

АА с трогательной незлобивостью, только с большим юмором рассказывала мне о нем.