Фаэтон со звездой - Константин Петрович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я обещал быть с тобой щедрым. Я не обманул. Не вздумай обмануть меня ты. Ты любишь деньги, Хораз. Возьми! Но если ты меня предашь — я убью тебя! Убью твою красивую жену! Убью сестру и мать... Я это сделаю! Даже если ты спрячешь их в крепости. — Курширмат был пьян, тяжело дышал и говорил отрывисто. Он сорвал темные очки и вперился в лицо Николая единственным глазом сквозь прищур желтых, не тронутых загаром век. — О том, как я мщу изменникам, ты конечно, знаешь?
— Я знал, на что шел, — тихо ответил Ушаров. — Я буду вам верно служить. — Он с достоинством медленно протянул руку к мешочку и почувствовал его тяжесть.
Из горла Курширмата вырвался клокот. Курширмат смеялся.
— Спасибо, ваше сиятельство!.. Мне лучше бы до темна добраться до города.
— Тебя проводят до Яр-Мазара. Ты свободен... Помни о фаэтоне с красной звездой! Собирай для меня патроны, храбрый Петух, любящий золотые зерна. Я помогу тебе набить живот золотом, ха-ха! Мне срочно нужно много-много патронов.
«А что, если тебя сейчас задушить? — мелькнула отчаянная мысль. — Схватить за шею — и задавить!»..
Исаметдин взял шкатулку и положил себе на колени.
— Разрешите идти, ваше сиятельство!
— Ступай... Петух!.. Да, в случае крайней нужды обратись к чайханщику. Ему можно доверять. Не забудь — патроны!
Глава IX
ОПЕРАЦИЯ ГОТОВИТСЯ
Шла вторая половина октября. В раскрытые окна кабинета Паскуцкого виднелись начавшие желтеть разлапистые листья серебристых тополей. Листья умирали не все сразу, а поодиночке, как солдаты, убитые в ружейной перестрелке.
— Гражданская война в Туркестане подходит к концу, — сказал Паскуцкий. — Но тем злее недобитый враг. Вокруг Курширмата сжимается кольцо Красной Армии. В кишлаках его шайкам все более решительное противодействие оказывают дехкане, возглавляемые Советами. Этому способствуют и успехи Бухарской революции.
Паскуцкий прошелся по кабинету вдоль распахнутых окон, подобрал занесенный ветром на мраморный подоконник золотой лист, положил его на узкую длинную ладонь, закончил неожиданно: — А ведь осень, друзья мои! Осень... Это значит, что Курширмату нужно уходить, уводить остатки войска из долины. От разгрома и голодной зимы... Вот почему нужны Курширмату патроны: он собирается с боями прорваться из окружения. И может быть, рассчитывает собрать силы из контрреволюционных элементов.
— Патроны для него — дороже воздуха, — согласился Ушаров. — Не зря он так настойчиво напоминал мне о том, что ему надо их много. Как бы ему «помочь?».
— Да, надо ему «помочь», — согласился и Богомолов. — Но его на мякине не проведешь...
— Надо обдумать все тщательно, — сказал Паскуцкий. — Давайте пить чай с курагой... Больше угощать нечем...
Он вернулся к столу, вытер пыльный тополевый лист о край скатерти, достал из ящика горсть янтарно прозрачной исфары[19], положил горкой на лист.
— А что, если... Да нет, чепуха! — сказал Ушаров.
— Ну, ну! Что ты там? — подбодрил Павел Михайлович, — выкладывай!
— Нужно заманить самого Курширмата в ловушку, — нерешительно начал Николай.
— Сама идея ловушки, западни — неплоха, — заметил Паскуцкий. — Но как его заманить? Его завлечь можно только одним — возможностью захвата боеприпасов, так?..
— Может спровоцировать его напасть на крепость? — предложил Ушаров и сам отверг этот вариант. — Этот орешек ему не по зубам. Иначе давно бы напал...
— А что, если организовать для Курширмата транспорт с оружием? — высказал предложение Паскуцкий.
— С настоящим оружием? — переспросил с сомнением Богомолов.
— С настоящим... Нет, не с настоящим. В этом уже вроде есть что-то дельное, а?
— Транспорт — это хорошо! Но с транспортом по логике вещей будет огромный эскорт. Курширмат побоится напасть, — заметил Ушаров.
— Да, побоится, — согласился Ходаровский.
— А может не побоится. И мы его р-раз! — оживился Богомолов. Он прихлопнул ладонью откатившуюся к краю стола урючину. — Вот так!
— Значит, транспорт в принципе подходит, — резюмировал Паскуцкий. — Но нужен транспорт без большой охраны. Так?
— Так, Николай Антонович! — согласился Богомолов, а Ушаров добавил: — Лучше, чтобы была возможность скрыто от противника сосредоточить на пути к грузу большое войско... Может... Железная дорога? Железнодорожная станция!
— А ведь это уже то, что надо! — оживился Паскуцкий. — Ну-ка, давайте изобразим на бумаге нашу станцию и окрестности, поглядим, как это выглядит.
Три головы: рыжеватая — Богомолова, темно-русая — Ушарова и темная, тронутая сединой — Паскуцкого — склонились над листом бумаги.
— Здесь — станционное помещение... так... рядом пакгауз. Вот он. Дальше, извините меня, сортир. Хорошее строение из жженного кирпича. А вот там сад. И дома работников станции.
— Куда поставим вагоны? — уточняли они получасом позже. — И сколько их подгоним под погрузку? Трех хватит? Поставим четыре. И пару платформ.
Когда все было оговорено в деталях, дотошный Богомолов усомнился в успехе:
— И вдруг он, злодей, не пойдет на станцию? Что если он нападет на штаб? Или на казармы?
— Предусмотрим и этот вариант, — согласился Ходаровский. — Так что, товарищи, доложим Петерсу и командующему?
Они пошли в аппаратную. Николай подготовил текст. Телеграфист застучал ключом... Вскоре был получен ответ.
— Паскуцкому и Ушарову, — сообщил дежурный телеграфист и освободил место у аппарата Ушарову.
«Ждите указаний, решаю вопрос штабе, не уходите аппарата. Петерс» — прочел про себя, а потом вслух Николай. И опять потянулись минуты ожидания.
Вновь застучал аппарат, отчеканивая на ленте тире и точки. Николай читал, потом сам отстукал подтверждение о получении телеграммы.
— Ну, что, Коля, — наклонился Паскуцкий над плечом Ушарова. — Что он пишет?
— Сейчас... Пойдемте...
В коридоре Николай прочел вполголоса ответ Петерса.
— Одобрили! — облегченно вздохнул Богомолов.
— Значит, сам приедет завтра! Ну, завертелось.
— Теперь надо продумать все в деталях. Чтобы было правдоподобнее, — предложил Ходаровский. — Выспаться успеете.
Сам он, похоже, никогда не хотел спать, хотя вряд ли ему удавалось выспаться досыта.
Вскоре они были готовы доложить командованию о плане самым подробным образом.
Уже перед тем, как задуть десятилинейную лампу под зеленым абажуром, Паскуцкий спросил:
— Кто
