Восемнадцать часов дурдома - Владислав Картавцев

– Отлично! – Андрей улыбнулся, – хоть Перельман и подпортил ему настроение под самый конец, но дело, судя по всему, не займет много времени. Андрей быстро оформит вводную и сопроводительную, проведет наружный осмотр и распрощается с пациентом, а того отведут в палату номер 6 – специально для таких, как он.

Кто-то может решить, что название блока, где отсиживали срок особо буйные пациенты, пошло от знаменитой Чеховской «Палаты номер шесть», и ошибется. Хотя, конечно, с черным юмором у врачей всегда было всё в порядке, но в данном конкретном случае шестерка просто завершала череду цифр, ей подобных – начиная с единицы. Хотя, положа руку на сердце, она все-таки стояла особняком – отдельно.

И если, вдруг, читатель увидит логическую неувязку между фразой: «шестерка просто завершала череду цифр, ей подобных – начиная с единицы», и: «хотя, положа руку на сердце, она все-таки стояла особняком – отдельно», то пусть не переживает и не пытается найти в этом какой-то глубинный смысл, а просто плывет дальше по течению – ему все разжуют.

Дело в том, что под больницей (о чем местные жители совершенно не догадывались) располагалось еще пять подземных этажей. Андрей (да и весь медперсонал) называл их казематами. В свое время здесь была секретная пересыльная тюрьма, потом – филиал городской марксистско-ленинской библиотеки, потом – казармы роты СМЕРШ и, наконец, хранилище противогриппозных сывороток – стратегического запаса страны.

Само собой, под каждый отдельный вид деятельности подземные помещения переоборудовали, что, впрочем, никак не влияло на атмосферу, царившую в казематах. Любой, спускавшийся в подвал, испытывал неподражаемые чувства страха и безысходности (даже во времена недолгого хранения безобидных уколов).

Страна советов успешно развивалась, население росло, и вскоре пространства для содержания пациентов в клинике наверху стало не хватать. Времена, когда обходились только одним корпусом (обозначавшимся в документах кодовой шифровкой СЛОН – Специализированный Личностный Оперативный Надзор), канули в лету, так что срочно пришлось решать проблему с расселением больных.

В итоге постоянной нервотрепки, нескончаемых заявок на расширение площади в министерство и докладов на самом высшем уровне лет через пять-таки наверху приняли постановление расконсервировать подвалы и оборудовать в них комфортабельные номера для проживания больных.

Не стоит и говорить, что после заполнения подвалов психами, к страху и безысходности добавились безумие, душевная нищета, нерациональное мышление и боевой гопак, которым особенно страдали ненормальные хохлы.

И еще ощутимое давление болезни и абсурда от всего происходящего, которые поселились здесь навсегда.

Итак, подвал! Почти как: «Итак, она звалась Татьяной!»

Подвал был разделен на поэтажные зоны. Всего их было пять. Самый ближний этаж к поверхности назывался «Зоной слабого рассудка» (ЗСР). Его обитателей звали «засранцами»;

Второй этаж – «Зона угрюмого безудержного горя», населяли его «зубры»;

Третий – «Зона психов» – «зипуны»;

Четвертый – «Зона вечерних сумерек» – «завсегдатаи»;

Пятый этаж был разделен на две половины – «Шлюзовая камера» – «школьники», и собственно палата номер шесть или по-другому – «Зона беспробудной тьмы» – «шестерки» или «заботливые».

«Школьниками» называли пациентов, находящихся в переходном состоянии – которых можно лечить, можно не лечить, все равно, их судьба зависит только от них самих. Ну а с «шестеркой» понятно и так – здесь вообще ничто ни от чего не зависело.

Нетрудно догадаться, какой контингент сидел на пятом этаже – ведь даже самые бесшабашные санитары и фельдшеры спускались туда с содроганием и каждый раз истово крестились, если целыми и невредимыми возвращались на свет божий.

На пятый этаж вел отдельный лифт с двумя бронированными дверями в палец толщиной и единственной огромной красной кнопкой на панели управления, которая при нажатии уносила лифт в преисподнюю. В центре лифта была оборудована отдельная клеть – в случае чрезвычайной опасности можно было в ней забаррикодироваться и выдержать напор кромешников в течение минут пятнадцати. Этого времени обычно хватало, чтобы подоспела помощь, а если нет – уж не обессудьте, никто не застрахован от несчастных случаев на производстве!

На двери лифта висел огромный железный щит, но котором был изображен барельеф оскаленной безумной морды и надпись: «Два раза подумай, прежде чем туда лезть, где тебя могут съесть!»

Морда была очень страшная – неизвестный художник воспроизвел ее с такой точностью и с таким чувством, что каждый раз подходя к лифту, Андрей вздрагивал и непроизвольно закрывал глаза – смотреть на своё потенциальное будущее совсем не хотелось.

А как раз сегодня ему предстоял осмотр – ровно в три часа. Так сказать, на закуску! С первого по пятый этаж.

– Вот он, зверюга! – Перельман втолкнул в дверь высокого, как палка, и такого же худого пациента, с лица которого смело можно было писать портрет Малюты Скуратова-сотоварищи. Его челюсть была перехвачена тесьмой, а лоб плотно прикрывал капюшон – что в совокупности оставляло доступным для обзора только половину лица. Но и этого хватало – Андрей сразу понял, что перед ним – маньяк, и возможно – кровавый маньяк, сбежавший на грешную землю прямиком из ада.

Дело Сивгородичевского Иммануиллла Саммуиловича (именно такое было у больного ФИО – запоминающееся, приходится признать) Андрей отложил в сторону, про себя отметив, что после знакомства с СИС ему нужно пересмотреть отношение к собственным фамилии, имени и отчеству и перестать считать их чем-то из ряда вон.

Особенно имя – Иммануиллл (с двумя буквами «М» и тремя «Л» в конце). Таким именем мальчика могли наградить только родители не в своем уме, ведь это – первый признак ненормальности. Немудрено, что Иммануиллл в итоге-таки двинулся, да еще и до состояния буйнопомешанного – аж до «шестерки».

– Что мы имеем? – с фотографии на титульном листе на Андрея смотрела физиономия Сивгородичевского без тесемок и капюшона (или «без намордника» – как это называлось на профессиональном сленге). – А имеем мы то, что и должны иметь в подобных случаях: фрустрацию личности, кроваво-маниакальный синдром и эффект Кашпировского во взгляде!

– Ну-с, расскажешь анекдот? – Андрей криво усмехнулся, достал из портфеля чистый лист бумаги и принялся заполнять форму. Дело нехитрое – тягомотины минут на пятнадцать – и гулять.

– Да, батенька! Эк тебя жизнь-то перекосила! Знаешь, а ведь ты молодец! С таким ФИО – и не одного доказанного убийства, одни только мутные эпизоды с поджогами! Но поскольку все спаслись, то и обвинять тебя особенно не в чем, а можно смело утверждать, что ты для общества не опасен и вполне подходишь для палаты номер шесть! В противном случае тебя бы отправили в Козельск, а там знаешь, как несладко! Почти как в аду, из которого ты убежал! Впрочем, чего я тебе рассказываю? Ты ведь все равно живешь в своем измерении! Ты, кстати, на русском-то то умеешь говорить или только по-своему – на демоно-диалоге?

СИС молчал. У него были пустые глаза, смотреть в которые не хотелось. Андрею вдруг стало его жалко. Он отложил ручку и бумагу в сторону:

– Ладно, братан! Извини меня – что-то настроение испортилось, вот я и сорвался! А хочешь, я тебе песенку спою, меня бабушка научила! Она очень хотела, чтобы я стал врачом, и вот – я здесь перед тобой, а ты передо мной!

Баю-баюшки-баю!Не ложися на краю!Придет злобненький бабайИ утащит за Можай!

А потом придет Яга!Отобьет тебе рога!А потом продаст за рупь!Спи мой мальчик, не балуй!

А потом придет Кащей,Наведет с собой бл…ей,Будет с ними водку пить,Спи мой мальчик, не шуми!

Баю-баюшки-баю!Не ложися на краю!Придет серенький волчок,В прошлом красный стукачок.

Спи мой мальчик, засыпай,Баю-баю-баю-бай!Солнышко давно зашло,В Норильлаге хорошо!

– Понравилось? – ответом Андрею было молчание, – зря ты так, я ведь к тебе всей душой, я же по-человечески хотел, а ты? Впрочем, как знаешь! – Андрей вновь взял дело и принялся старательно вписывать на последнюю страницу сопроводительную.

– Итак, поступил, бла-бла-бла, такой-то-такой-то, признаков жизни, кроме прямохождения, не подает, молчит, глазными яблоками не вращает, на раздражительные звуки, интонации и крики внимания не обращает! Не поет, не подпевает, не зевает, ответа на вопросы не дает! Золото, а не пациент, просто гриб-боровик в кадке!

– Всё! – Андрей победно откинулся на стуле, обратив внимание, что Сивгородичевский стоит, прижавшись лбом к стене.

– Изучаешь! Ну-ну! – Андрей позвонил в колокольчик, и в дверях возник Перельман.

От Гриши разило дешевым тройным одеколоном – каждые два часа санитар тщательно обрызгивал себя, утверждая, что только так можно отогнать злых духов, которые, как известно, сидят на плечах психов – на правом и левом – и так и норовят переметнуться на сладенькое – т. е. на нормальных людей.