Танец с жизнью. Трактат о простых вещах - Олеся Градова

Я последний раз взглянул в ее зеленые глаза, обращенные куда-то в небо, как будто там, в выцветшей сини, было что-то удивительно красивое, и пошел в ту сторону, откуда доносился дымный запах шашлыка.

Так я нарушил третий пункт договора. Потому что остекленевший и чужой взгляд некогда обращенных с такой нежностью на меня глаз вызывал чувство безнадежной жалости, но не любви.

— Черт, вы не представляете, это же случается раз в жизни — встретить кошку-оборотня, а еще и подстрелить ее! — Товарищ гордо и победоносно бросил рыжую в полосках тушу возле костра. — Только не пугай меня, что она говорила с тобой человеческим голосом! А то знаешь, всякое народ рассказывает, бывает, что она охотников сума сводит, а они потом жить не могут, а если покусает — таг. в крови остается «дикий яд», после чего человек становится «полузверем».

— Да ладно байки травить, не фига она не разговаривала, — пытался соврать я. — Мне вообще показалось, что она ручная, из цирка, знаешь, как медведей дрессированных выпускают на охоту для губернаторов, чтобы порадовать вери импортант пёрсонз…

— Вот потому и оборотень, что смотрит своими глазами и гипнотизирует. Ты же абсолютно нереальный был, когда я тебя нашел. Есть ее мясо нельзя, вредное, можно только на чучело пустить.

Господи, как же далеко может зайти человек в желании сохранить свидетельства своих невероятных подвигов. Показывать кичливо трофеи и рассказывать охотничьи байки на манер легендарного Барона из Боденвердера.

— Слушай, а она тебя точно не покусала… не пьешь, не ешь, — заволновались друзья.

— Это он от шока, не может поверить, что живой остался.

Пластиковый стаканчик наполнился правильной жидкостью, и воспоминания минувшего дня постепенно уходили на задний план. Голова стала мутной, несмотря на качественный напиток, в висках прощупывался пульс. Угли меняли накал, как будто костер переключили в температурный режим «минимум», и кто-то тронул струны гитары, вспоминая лейтмотив из «Юноны» и «Авось». Я не видел этой рок-оперы, или как нынче говорят, «мюзикл», и не понимаю, почему он в таком надрыве говорит своей любимой: «Ты меня никогда не забудешь, ты меня никогда не увидишь…».

Какие такие обстоятельства, кроме смерти, могут разлучить сердца? Разве есть такая сила, которая может преодолеть гравитацию двух тел, словно Создателем заточенных друг под друга до полного совпадения по резьбе и по группе крови? Зачем исполнять страдательные песни, если можно бросить все и просто быть рядом? Не расставаться. Не уезжать, не трястись в прокуренном вагоне, не «полуплакать, полуспать»… Не расставаться…

Дикая кошка, ты понимаешь, что наделала? Я же никогда не думал, что можно «не расставаться», просто хранить то, что есть, как реликвию Эрмитажа, как найденную при раскопках золотую монету. А не навешивать инвентарный номер и сдавать в пыльный архив, увлекаясь какими-то новыми безделушками.

— Ты куда?

— Отойду, надо справить нужду.

— Да ладно, иди за палатку, все свои… Эй, а ружье зачем берешь?

— А вдруг еще кто нападет… — Я прикидывал, как далеко надо уйти, чтобы они не услышали выстрела.

— Не валяй дурака, писай здесь и иди спать, а то на уток надо рано подниматься.

Подниматься на уток… А если у меня болит голова, а желудок хочет выпрыгнуть наружу через горло? Паленая все-таки водка на бруньках оказалась. Я залез в палатку, вытряхнув оттуда пару жужжащих кровососов, и рухнул между спящими товарищами. Первый раз на охоте, и такая фигня, а говорят — хорошее мужское дело…

Часть 4 Любовь

Мы лежали на траве и целовались. Смейтесь, смейтесь. Да, всего лишь лежали и целовались. Сейчас вы, молодежь, делитесь друг с другом своими телами, забавляетесь ими, отдаетесь целиком, а нам это было недоступно. Но знайте: при этом вы жертвуете тайнами драгоценной робости. Вымирают не только редкие виды животных, но и редкие виды чувств.

Сегодня должен приехать Иван. Последние дни я постоянно изобретала отговорки для того, чтобы избежать неминуемого выяснения отношений. Но его дневной звонок застал меня врасплох — я не успела ничего придумать.

Не знала, как себя вести, что говорить? Если признаться, то в чем — что я встречаюсь с мужчиной, но между нами ничего нет? Это как раз тот случай, когда правда выглядит хуже вымысла. Полюбила другого?.. Да, наверное, это ближе к истине… Схожу с ума от иного…

Понимая, что он может почувствовать произошедшие во мне перемены, я приготовилась играть. Отыграть хотя бы половину партии и дать себе возможность собраться с мыслями. Паркуя машину во дворе, я старалась войти в состояние имитации наших привычных отношений.

Он встретил меня у плиты. В сковороде что-то шипело и ароматно пахло. На столе стояли букет цветов и блюдо с горкой клубники. Я обняла его.

— Я соскучился.

— Я тоже.

— Ты очень много работаешь, выглядишь усталой.

— Да, очередной тендер, мы готовили документы всю неделю. Очень важный для меня проект.

— Ты все время говоришь о работе.

— Такой период. Сам понимаешь — новое руководство на фирме, надо проявить себя.

Я пытаюсь как-то объяснить свой рассеянный взгляд и ответы невпопад. Впрочем, в этом городе уже давно никто никого не слышит. Мы привыкли к этому состоянию и снизили уровень взаимных претензий.

— С тобой ничего не приключилось? Мне приснился плохой сон.

— Плохой сон? А что тебе приснилось?

— Какой-то кошмар. Будто ты попала в страшную аварию. Машина была вся искорежена, и тебя не могли достать из груды разбитого железа.

— Милый, это только сон…

— Езди аккуратней. Я же знаю, как ты гоняешь.

— Представляешь, меня даже гаишники перестали останавливать. Наверное, я еду на такой скорости, что радары не фиксируют.

— Ты просто низко летишь.

— Надо посмотреть, что у меня там с подвеской. Машину стало бросать.

— Давай пригоним на сход-развал. Возможно, нужна регулировка. В какую сторону тянет?

— Да, кажется влево.

— Тебя всегда тянет влево.

— Вкусный салат. Как тебе удается всегда что-то придумать? У меня так не получается.

— Сегодня была в больнице?

— Я езжу через день. Завтра поеду «колоться».~ Что говорят врачи?

— А что они могут сказать?.. Все будет хорошо, «накопительный эффект». Но вроде стало лучше. Надо только бросить курить.

— Я бросил ради тебя, а ты продолжаешь.

— Сейчас нервы, очень устаю. Прости, вот все это закончится, и я обязательно брошу.

«Ну почему он такой положительный, — думала я. — Даже рассердиться на него не могу. Я не могу ничего придумать, чтобы выкроить себе несколько недель, чтобы разобраться с собой».

— Возможно, мне придется уехать в командировку.

— Куда?

— В Киев. Недели на две-три. Ты же сам понимаешь, здесь уже не нужны политтехнологи, в России не осталось политики… А там есть и деньги, и спрос на черный пиар, для меня это последняя попытка остаться в профессии. А то придется заниматься продвижением йогуртов и соленых крекеров. Страшнее для меня ничего нет. Мне нужен масштаб, акции народного протеста, марши сексуальных меньшинств, в конце концов… Короче, такие, как я, там нужны.

— Когда летишь?

— Недели через две.

— Я тебя провожу в аэропорт.

— Мне дадут служебный автомобиль.

Он хороший. Но никогда не заглянет вглубь, потому что боится увидеть бездну. Романтик, он видит во мне только женщину и только те качества, которые хочет увидеть, — нежность, спокойствие, надежность. Неужели это про меня?

Я подыгрываю этому образу в силу колоссальной способности подстраиваться под обстоятельства. Но я, как спящий вулкан, — рано или поздно тонны горящей лавы вырвутся на поверхность, сметая утлые постройки на склоне холма. Селевой поток, который внезапно возникает в горной лощине и несется с гор, превратит все вокруг меня в руины. Сколько я еще смогу возводить эти плотины, сдерживающие страсть, похоть, жажду нереальных наслаждений? Избавь меня, о Господи, от меня самой…

Он пытается быть ласковым, обратить все в привычную для нас двоих любовную игру. Находит самое нежное «кошачье место» на спине между лопатками, прикосновение к которому молниеносно настраивает меня на эротический лад. Но я выворачиваюсь.

— Иван, я устала сегодня. Засыпаю на ходу, тыне обидишься, если я лягу спать?

— Тогда я просто посижу с тобой, пока ты не уснешь.

— Тебя уже, наверное, ждут дома. — Прозрачный намек и довольно грубый для человека, который знал меня в лучшие времена.

— Да, я поеду в десять, зайду в магазин, надо купить молоко и хлеб.

Все как всегда — обычные, плоские, бытовые вещи. Он видит, что мне плохо, что меня выворачивает наизнанку, но готов поверить, что это усталость.