Переписка 1826-1837 - Александр Пушкин

и

„Коснуться хочет одеяла“,

впрочем прелестная пиеса сия позволяется напечатать.

5) Фауст иМефистофель позволено напечатать, за исключением следующего места:

„Да модная болезнь: она„Недавно вам подарена.

6) Песни о Стеньке Разине, при всем поэтическом своем достоинстве, по содержанию своему не приличны к напечатанию. Сверх того церковь проклинает Разина, равно как и Пугачева.

Уведомляя вас о сем, имею честь быть с совершенным почтением, милостивый государь ваш покорнейшей слуга А. Бенкендорф

№ 1937. 22 августа 1827. Его высокоб[лагороди]ю А. С. Пушкину.

343. П. А. Плетнев — Пушкину. 27 августа 1827 г. Петербург.

27 авг. 1827.

От генерала Бенкендорфа я получил два отношения на твое имя. Препровождаю при сем случае копии обоих:

I. „Представленные вами новые стихотворения ваши государь император изволил прочесть с особенным вниманием. Возвращая вам оные, я имею обязанность изъяснить следующее заключение. 1) Ангел к напечатанию дозволяется; 2) Стансы, а равно 3) и третия глава Евгения Онегина тоже. 4) Графа Нулина государь император изволил прочесть с большим удовольствием и отметить своеручно два места, кои его величество желает видеть измененными, а имянно два стиха: Порою с барином шалит и Коснуться хочет одеяла; впрочем прелестная пиеса сия позволяется напечатать. 5) Фауст и Мефистофель позволено напечатать, за исключением следующего места: Да модная болезнь: она Недавно вам подарена. 6) Песни о Стеньке Разине пр[и] [110] всем поэтическом своем достоинстве по содержанию своему неприличны к напечатанию. Сверх того церковь проклинает Разина, равно как и Пугачева“.

II. „На письмо ваше о перепечатании г. Ольдекопом Кавказского Пленника вместе с немецким переводом мне не остается ничего другого вам ответить, как то, что родителю вашему объявлено было теми местами, от которых это зависело. Перепечатание ваших стихов вместе с переводом вероятно последовало с позволения цензуры, которая на то имеет свои правила. Впрочем, даже и там, где находятся положительные законы на счет перепечатания книг, не возбраняется издавать переводы вместе с подлинниками“.

Я уже приступил к печатанию Онегина. Напиши, по чем его публиковать? Следующую главу вышли мне без малейшего замедления. Пока ей надобно будет перейти свое цензирование, наступит срок и печатания ее. Хоть раз потешим публику оправданием своих предуведомлений. Этим заохотим покупщиков.

Какое сделать употребление из Нулина, когда ты пришлешь новые два стиха, в замену непропущенных?

Для Северных Цветов осталось у меня совсем готовых только две пиесы: Ангел иСтансы. Постарайся скорее доставить в Фауста два стиха, коими бы заменить непропущенные. Тогда и Фауст пойдет к Дельвигу.

Присланную тобою после Элегию я думаю представить для цензирования вместе с 4-ою Главою Онегина, а то не стоит беспокоить ею одною. Когда ее пропустят, тогда и отдам Дельвигу. Впрочем не дашь ли ему еще кой-чего в замен не одобренных Песень о Разине?

Прошу тебя, отвечай мне аккуратнее на все эти вопросы по порядку. Поэтические письма, т. е. не дельные, вредны там, где идет дело о скором приобретении денег. Кстати о деньгах. Не отставай от работы своего романа. Это вернейший капитал, который у тебя перед глазами.

Прилагаемое письмо получил я на твое имя из Москвы.

344. M. П. Погодину. Вторая половина (не позднее 30) августа 1827 г. Михайловское.

ОТРЫВОК ИЗ ОНЕГИНА. [111]

   В начале жизни мною правилПрелестный, [милый] хитрый, слабый пол;Тогда в закон себе я ставилЕго единый произвол;Душа лишь только разгоралась,И сердцу женщина являласьКаким-то чистым божеством.Владея чувствами, умом,Она сияла совершенством.Пред ней я таял в тишине,Ее любовь казалась мнеНедосягаемым блаженством.Жить, умереть у милых ног —Иного я желать не мог.

*

   То вдруг ее я ненавидел,И трепетал и слезы лил,С тоской и ужасом в ней виделСозданье злобных, тайных сил;Ее пронзительные взоры,Улыбка, голос, разговоры,Всё было в ней отравлено,Изменой злой напоено,Всё в ней алкало слез и стона,Питалось кровию моей…То вдруг я мрамор видел в нейПеред мольбой ПигмалионаЕще холодный и немой,Но вскоре жаркой и живой.

*

   Словами вещего поэтаСказать и мне позволено:Темира, Дафна и ЛилетаКак сон забыты мной давно.Но есть одна меж их толпою…Я долго был пленен одною…Но был ли я любим и кем,И где, и долго ли?… за чемВам это знать? не в этом дело;Что было, то прошло, то вздор;А дело в том, что с этих порВо мне уж сердце охладело;Закрылось для любви оно,И всё в нем пусто и темно.

*

   Дознался я, что дамы сами,Душевной тайне изменя,Не могут надивиться нами,Себя по совести ценя.Восторги наши своенравныИм очень кажутся забавны;И право с нашей стороныМы непростительно смешны.Закабалясь неосторожно,Мы их любви в награду ждем,Любовь в безумии зовем,Как будто требовать возможноОт мотыльков иль от лилейИ чувств глубоких [112] и страстей!

—

Что вы делаете? что наш Вестник? Посылаю вам лоскуток Онегина ему на шапку. Фауст и другие стихи не вышли еще из-под ц.[арской] цензуры; коль скоро получу, перешлю к Вам. Я убежал в деревню, почуя рифмы.

   Пока не требует поэтаК священной жертве Аполлон,В заботах суетного светаОн малодушно [113] погружон;Молчит его святая лира;Душа вкушает хладный сон,И меж детей ничтожных мира,Быть может, всех ничтожней он.

   Но лишь божественный глаголДо слуха чуткого коснется,Душа поэта встрепенется,Как пробудившийся орел.Тоскует он в забавах мира,Людской чуждается молвы,К ногам народнаго кумираНе клонит гордой головы;Бежит он, дикий и суровый,И звуков и смятенья полн,На берега пустынных волн,В широкошумные дубровы…

Назовите эти стихи да и тисните. Vale [114].

Что делает мой бедный Байбак? где он?

345. M. П. Погодину. 31 августа 1827 г. Михайловское.

Победа, победа! Фауста царь пропустил, кроме двух стихов: Да модная болезнь, она Недавно вам подарена. Скажите это от меня господину, который вопрошал нас, как мы смели представить пред очи его высокородия такие стихи! Покажите ему это письмо и попросите его высокородие от моего имени впредь быть учтивее и снисходительнее. Плетнев доставит [115] вам Сцену, с копией отношения Бенкендорфа. Если моск.[овская] цензура всё-таки будет упрямиться, то напишите мне, а я опять буду беспокоить государя императора всеподданнейшею [116] просьбою и жалобами на неуважение выс.[очайшей] его воли. [117]

Теперь обратимся к другому предмету. Вы хотите издать Уранию!!! et tu, Brute!! [118].. Но подумайте: на что это будет похоже? Вы, издатель европейского журнала в азиатской Москве, Вы, честный литератор между лавочниками литературы. Вы!..… Нет, вы не захотите марать себе рук альманашной грязью. У Вас много накопилось статей, которые не входят в журнал; но каких же? Quod licet Uraniae, licet [119] тем паче М.[осковскому] Вестнику; не только licet, но decet [120]. Есть и другие причины. Какие? деньги? деньги будут, будут. Ради бога не покидайте Вестника; на будущий год обещаю Вам безусловно деятельно участвовать в его издании: для того разрываю непременно все связи с альманашниками обоих столиц. Главная ошибка наша была в том, что мы хотели быть слишком дельными; стихотворная часть у нас славная; проза м. б. еще лучше, но вот беда: в ней слишком мало вздору. Ведь верно есть у вас повесть для Урании? давайте ее в Вестник. К стати о повестях: они должны быть непременно существенной частию журнала, как моды у Телеграфа. У нас не то, что в Европе — повести в диковинку. Они составили первоначальную славу Карамзина; у нас про них еще толкуют.