Вероника решает умереть - Пауло Коэльо

Само появление этой молодой женщины в лечебнице отразилось на многих пациентах, включая и саму Мари. Вначале Мари старалась ее избегать, боясь, что пробудит в ней желание жить. Было бы лучше, если бы в девушке осталась решимость умереть, поскольку избежать смерти она уже не могла. Доктор Игорь не счел нужным от кого-либо скрывать, что, несмотря на ежедневные инъекции, состояние девушки ухудшается на глазах и спасти ее вряд ли удастся.

До пациентов дошел этот слух, и они держались от обреченной девушки на расстоянии. Но – непонятно почему – Вероника начала бороться за свою жизнь, и только два человека были здесь близки ей – Зедка, которую завтра выписывают и с которой особо не поговоришь, и Эдуард.

Мари нужно было поговорить с Эдуардом: к ней он обычно прислушивался. Неужели он не понимал, что возвращает Веронику в этот мир? И что нет ничего хуже для человека, которого нет надежды спасти?

Она обдумала тысячу возможностей объяснить Эдуарду суть происходящего, но в каждом случае пришлось бы вызвать у него чувство вины, а этого Мари ни за что бы не стала делать. Мари немного подумала и решила оставить все идти своим чередом. Она уже не была адвокатом и не хотела подавать дурной пример, создавая новые законы поведения там, где должна царить анархия.

Но присутствие здесь Вероники оказало влияние на многих, и некоторые были готовы пересмотреть свою собственную жизнь. На одной из встреч Братства кто-то пытался объяснить происходящее: смерть в Виллете приходила либо внезапно, никому не давая времени о ней подумать, либо после долгой болезни, а в этом случае смерть – всегда благо.

Случай же с этой девушкой был драматическим – ведь она была молода, ей вновь хотелось жить, а все знали, что это невозможно. Некоторые задавались вопросом: “А если бы такое случилось со мной? У меня есть шанс жить. Использую ли я его?”

Некоторые даже не пытались ответить на этот вопрос. Уже давно они отказались от подобных попыток и жили в мире, где нет ни жизни, ни смерти, ни пространства, ни времени.

Но многие всерьез задумались, и Мари была одной из них.

Вероника оторвалась от клавиш и посмотрела на Мари за окном, вышедшую в ночной холод в легкой накидке. Она что, хочет умереть?

Нет. Это я хотела умереть.

Она снова заиграла. В последние дни жизни она наконец осуществила свою великую мечту: играть от сердца и от души, играть, сколько хочет и когда хочет. И не важно, что ее единственный слушатель – юноша-шизофреник. Главное, что он любит музыку. Только это и было важно.

У Мари никогда не возникало мыслей о самоубийстве. Наоборот, когда пять лет назад в том же кинотеатре, где она была сегодня, ее просто потряс фильм об ужасающей нищете в Сальвадоре, она впервые задумалась о том, какой бесценный дар – ее собственная жизнь. Теперь, когда дети уже повзрослели и определились в профессиональном отношении, она решила бросить бесконечно скучную службу адвоката и посвятить остаток своих дней работе в гуманитарной организации. В стране изо дня в день ширились слухи о предстоящей гражданской войне, но Мари в это не верила: Европейское Сообщество ни за что бы не позволило разразиться новой войне у самого своего порога.

На другом же краю мира трагедий было хоть отбавляй. И среди этих трагедий был Сальвадор, где дети голодали на улицах и были вынуждены заниматься проституцией.

– Какой ужас, – сказала она мужу, сидевшему рядом в кресле.

Он кивнул в знак согласия.

Мари давно уже собиралась поговорить с ним, и сейчас, похоже, был подходящий момент.

Ведь у них уже было все, чего только можно пожелать от жизни: образование, прекрасный дом, высокооплачиваемая работа, замечательные дети. Почему бы теперь не сделать что-нибудь ради ближнего? У Мари были связи в Красном Кресте, и она знала, что во многих уголках мира крайне необходима помощь добровольцев.

Она так устала бороться с бюрократами и судебными исками, не имея возможности помочь людям, которые нередко тратили годы своей жизни на решение проблем, не ими созданных. Работа же в Красном Кресте приносила бы непосредственные и зримые результаты.

Она решила, что после киносеанса сразу же пригласит мужа в кафе и там обсудит с ним эту идею.

На экране показывали какого-то сальвадорского правительственного чиновника, который с самым смиренным видом каялся в допущенной им оплошности, и вдруг Мари почувствовала, что сердце колотится как сумасшедшее.

Она тотчас сказала себе: ничего страшного. Наверное, ей просто стало душно от спертого воздуха в зрительном зале. Если не станет лучше, можно выйти отдышаться в вестибюль.

Но новости на экране шли своим чередом, а сердце колотилось все сильнее и сильнее, и тело покрылось холодным потом.

Теперь она по-настоящему испугалась и попыталась сосредоточиться на фильме, стараясь отогнать страх. Однако следить за происходящим на экране было все труднее. Мелькали кадры, и Мари казалось, что она вошла в совершенно иную реальность, где все чуждо, нелепо, неуместно, – в мир, где она никогда ранее не бывала.

– Мне плохо, – сказала она мужу.

Она с трудом решилась-таки произнести эти слова – ведь это означало признать, что с нею в самом деле что-то не в порядке. Но тянуть она больше не могла.

– Наверное, надо выйти, – ответил муж. – Ну-ка, идем.

Помогая Мари подняться, он обнаружил, что ее рука холодна как лед.

– Я не смогу добраться до выхода. Пожалуйста, скажи, что со мной такое?

Муж испугался. Ее лицо было в поту, а глаза лихорадочно блестели.

– Успокойся. Я позову врача.

Мари охватила невыносимая паника. Слова сохраняли смысл, но все остальное – этот кинозал, погруженный во мрак, зрители, сидящие локоть к локтю и словно загипнотизированные светящимся экраном, – все обрело какой-то зловещий подтекст. Она была уверена, что жива, могла даже потрогать жизнь, которая ее окружала, словно та была чем-то твердым. Никогда ранее с ней подобного не происходило.

– Не бросай меня здесь одну. Я сейчас встану, я выйду вместе с тобой. Только иди помедленней.

Поднявшись с кресел, они стали пробираться в конец ряда, к выходу. Теперь сердце Мари колотилось так, что, казалось, готово было выскочить из груди, и она не сомневалась, что вот сейчас, вот здесь, в этом зале, и закончится ее жизнь. Все ее движения и жесты, все, что бы она ни делала, – едва передвигала ноги, бормотала «разрешите», «извините», судорожно цепляясь за руку мужа и хватая ртом воздух, – все это казалось чем-то механическим и ужасало.

Ни разу в жизни она не испытывала такого страха. Вот здесь я и умру, прямо в зале.

В голове стучала одна-единственная мысль – жуткая догадка: много лет назад одна из ее знакомых умерла в кинотеатре от инсульта.

Мозговая аневризма подобна бомбе замедленного действия. Происходит небольшое расширение кровеносных сосудов, напоминающее образование воздушных полостей в износившихся автопокрышках; с этим человек может жить долгие годы, и никто не подозревает ни о какой аневризме, пока она вдруг сама не обнаружится, например, при рентгеноскопии мозга или во время самого разрыва. Тогда все заливается кровью, человек сразу же входит в кому и обычно вскоре умирает.

Пока Мари, как сомнамбула, двигалась к выходу, из головы не выходила мысль о покойной подруге. При этом наиболее странным было то, как нынешний приступ подействовал на восприятие: казалось Мари перенеслась на другую планету и словно впервые видела привычные вещи.

И – необъяснимый, невыносимый страх, паника оттого, что ты одна на чужой планете. Смерть.

Нужно немедленно взять себя в руки. Убедить себя, просто сделать вид, что все в порядке, и все будет в порядке.

Она героическим усилием воли попыталась успокоиться, как будто ничего не произошло, и чувство заброшенности в пугающе чуждый мир, кажется, начало отступать. Эти несколько минут были самыми страшными минутами в ее жизни.

Однако когда они выбрались в залитое светом фойе, паника вернулась. Краски были слишком яркими, уличный шум, казалось, раздирал уши, все представлялось совершенно нереальным. Мари механически отметила одну странную особенность: поле зрения сузилось до области вокруг болезненно-резкого фокуса в его центре, а все остальное словно утонуло в тумане.

Она знала: все, что она видит вокруг себя, – не более чем зрительный фантом – сама условность, сама иллюзия, созданная внутри ее мозга электрическими сигналами посредством световых импульсов, проходящих сквозь два стеклянистых тела, которые почему-то называются «глаза».

Нет. Никак нельзя об этом думать. Если дать себя увлечь таким мыслям, можно просто сойти с ума.

К этому моменту страх перед возможной аневризмой уже прошел. Мари все-таки выбралась из кинозала живой, тогда как подруга даже не успела двинуться с кресла.

– Я вызову скорую, – сказал муж, с тревогой вглядываясь в мертвенно-бледное лицо и обескровленные губы жены.