Oh, Boy! - Мари-Од Мюрай

— Почему тебя привязали? — негодующе вскричала Венеция.

Симеон оглянулся на Барта.

— Ты им ничего не объяснил?

— А чего объяснять? — удивился тот.

Барту и в голову не приходило, что вид изможденного, лежащего под капельницей брата может испугать девочек. Симеон быстро расставил все по местам:

— По этой трубочке течет лекарство. Оно поступает мне прямо в кровь, потому что у меня болезнь крови.

— Оно ее очищает? — сообразила Моргана.

— Вот именно, — улыбнулся Симеон. — Но очистка крови — дело очень утомительное.

— А, вот почему ты лежишь, — сделала вывод Венеция.

Несмотря на объяснение, девочки были подавлены. Больничный запах, пугающая худоба Симеона, какая-то печаль, витающая надо всем… Барт так и стоял у приоткрытой двери, словно часовой.

— Ты не сядешь? — спросил младший брат, испугавшись, что Барт сейчас уйдет.

— Нет, нет. Вдруг не услышу, когда Мария засвистит «Братца Якова».

Симеон уставился на брата, не уверенный, что правильно понял.

— Это сигнал, если придет Твойвуазен, у которого аллергия на маленьких девочек, — объяснила ему Венеция. — Мария не знает «Отец нашел мне муженька». А я знаю. Хочешь, я ее научу?

Симеон уже стал специалистом по разоблачению Барта.

— Ты меня обманул? Тебе не разрешили привести девочек?

— Не то чтобы не разрешили… Но вот же они, Симеон. У нас всего несколько минут. Девочки, что-нибудь важное имеете сказать Симеону?

— Я тебя люблю в три сердца! — закричала Венеция.

Она протянула брату рисунок, изображающий Зорро. Симеон закрыл глаза. Чувствовать, что тебя любят, было почти больно.

— Симеон, — послышался дрожащий, очень несчастный голосок, — я получила ноль.

— Ох нет, Моргана, — запротестовал Барт, — не надо опять об этом!

— Нет, надо, — заупрямилась Моргана. — Я получила ноль.

— За что? — спросил Симеон.

— За средневековую фортификацию, — призналась Моргана.

— Это очень трудная тема, — утешил ее Бартельми. — Я часто получал нули за средневековую фортификацию.

Но девочка ждала вердикта Симеона.

— Ты должна быть первой по всем предметам, — напомнил ей брат.

— Да, — сказала Моргана, неотрывно глядя ему в глаза.

— Ни одной оценки ниже девяти, никогда. Поняла?

— Поняла.

Казалось, у нее с души свалилась огромная тяжесть. Чего нельзя было сказать о Барте, которому то и дело чудились первые такты «Братца Якова». С каждой минутой его страх возрастал в геометрической прогрессии.

— Ну все, девочки, пойдем!

— Уже? — закричали сестренки.

В отчаянном порыве души, слишком редко дающей себе волю, Моргана опустилась на колени и поцеловала правую руку Симеона, своей второй половинки. Но тут до Барта совершенно отчетливо донесся «Братец Яков». Профессор Мойвуазен иногда по вечерам обходил палаты своих пациентов, прощаясь с ними на ночь. К несчастью, Барт не успел определить, справа или слева прозвучал сигнал, и не знал, с какой стороны путь к отступлению свободен. Он приоткрыл дверь чуть пошире. Oh, boy! Профессор Мойвуазен был уже совсем близко. Вид у него был усталый и недовольный. Он взялся было за ручку двери напротив, словно собирался войти в 118-ю палату. Потом передумал, пересек коридор и открыл дверь 117-й. Барт попятился, сестры прижались к нему. Венеция даже зарылась лицом в куртку брата, как страус, прячущий голову в песок.

— Что это такое? — спросил профессор, почти не удивившись.

— Мои младшие сестры, — ответил Симеон, готовый взять все на себя.

— Очень неразумно, — огорченно сказал профессор.

Он был так чем-то озабочен, что даже забыл рассердиться. Рассеянно взглянул на Моргану. Ее некрасивое личико с горячими и умными черными глазами вызвало у него улыбку. Профессор мягко отцепил вторую девочку от Бартельми, чтобы рассмотреть и ее. Он с трудом сдержал вздох сострадания. Бедняжка, такая маленькая, такая хорошенькая!

— Давайте-ка все на выход, — коротко сказал он.

Барт не заставил себя долго упрашивать. Мойвуазен внушал ему все большее почтение. Словно отец — строгий, даже, пожалуй, грозный, которому надо нравиться, а главное — повиноваться. Направляясь с девочками к выходу, Барт услышал властный оклик:

— Бартельми!

Мойвуазен закрыл за собой дверь палаты и направлялся к Барту.

— Мне надо с вами поговорить. Без малышек. Оставьте их с Марией и приходите ко мне в кабинет.

Это было сказано тоном, не допускающим возражений. Барт беспрекословно подчинился. И вот он снова сидел в роскошном кабинете профессора. Цветы были уже другие, но движение, которым профессор отодвинул букет, то же.

— Я очень обеспокоен состоянием Симеона, — начал он без предисловий. — Лечение продолжается уже три недели, а улучшения нет. Мы с Жоффре посоветовались и решили сменить метод.

— Вот как? — отозвался Барт, сердце у которого тревожно сжалось.

— Да. Беда в том, что у Симеона опасный дефицит тромбоцитов, и велик риск геморрагии, — продолжал Мойвуазен на медицинском жаргоне, который обезличивает боль. — При таком положении дел мы не можем двигаться дальше.

— Не можете?

— Нет.

Мойвуазен взял со стола очки и, как и в первый раз, оценивающе посмотрел на Барта. С нескрываемым неудовольствием.

— Вы, я полагаю, часто меняете партнеров?

— Партнеров? — эхом повторил Барт, гадая, не снится ли это ему.

— Вы поняли мой вопрос?

— Да-да. Нет. Да, понял. Нет, не часто… ну, не так часто.

Барт ждал хоть какого-нибудь знака одобрения со стороны Мойвуазена. Губы профессора непроизвольно дрогнули, что было, скорее, признаком раздражения.

— Эта серьга у вас… как давно вы ее носите? Меньше полугода?

— Да это так, по детской дури. Мне тогда было всего шестнадцать.

— Я не прошу вас оправдываться, — сказал Мойвуазен, которого разговор начинал забавлять. — Заболевания, передающиеся половым путем, у вас когда-нибудь были? На СПИД регулярно проверяетесь? Наркотики употребляете?

Барт, словно оглушенный, только кивал или отрицательно мотал головой. Мойвуазен мысленно делал пометки в своем вопроснике.

— Татуировки в последнее время делали? Нет? Поездок в тропики не совершали? Нет? Сердечные проблемы возникали?

— О, сколько угодно!

— Я имею в виду, в кардиологическом плане.

— А, тогда нет, до этого еще не дошло, — поправился Барт.

— Вы понимаете, почему я задаю вам эти вопросы?

— А я должен что-то понимать?

— Я спрашиваю все это, потому что Симеону необходимо переливание тромбоцитов. Так что нужен донор. Здоровый.

— А, вон что!

— Да.

Как только тот или иной разговор принимал слишком серьезный оборот, у Барта заклинивало мозги. Как если бы он отказывался что-либо понимать. Не подозревая об этой особенности молодого человека, профессор Мойвуазен начал лекцию:

— Во избежание реакции отторжения, донора выбирают по признаку совместимости с реципиентом. Если я пошлю запрос в национальную картотеку доноров, у меня один шанс на шестьдесят тысяч найти подходящего, а если такой и найдется, он может оказаться недосягаем. Шансы найти совместимого донора значительно повышаются, если искать среди родственников. Вы понимаете, почему я в первую очередь обратился к вам?

— Да-да, — пробормотал Барт, совершенно сбитый с толку.

— Если тест на совместимость даст положительный результат, вы, полагаю, согласитесь стать донором?

Бартельми ответил жестом, который можно было истолковать как «без проблем».

— Прекрасно. Благодарю вас, — заключил Мойвуазен, вставая. — Сейчас я позову Эвелину, пойдете с ней, сдадите кровь на анализ.

— Что сдам?

Но Никола уже был за дверью и звал медсестру.

Кровь Барта в двадцать четыре часа проверили на все что только можно и не нашли у него ни герпеса, ни гепатита, ни СПИДа. Более того, можно было подумать, что тут вмешалось само провидение: тесты показали идеальную совместимость с кровью Симеона. Профессор Мойвуазен, в халате нараспашку, руки в карманах, поспешил к Жоффре.

— Мы сможем вытянуть Симеона! — объявил он.

— Есть, однако, небольшая проблема, — охладил его пыл Жоффре при всем своем врожденном оптимизме. — Дело в том, что «Барт» упал в обморок, когда у него брали кровь на анализ. По-видимому, он не выносит вида крови.

Говоря о Бартельми, Жоффре не мог скрыть своего к нему презрения. Мойвуазен нахмурился.

— Это было бы уж слишком глупо, — пробормотал он. — Когда он приходит, в два?

— Педик-то? Да.

Никола хотел было что-то сказать, но только шумно втянул носом воздух.

В два часа Барт прошмыгнул в 117-ю палату, не имея большого желания попадаться на глаза Мойвуазену. Обычно Симеон ждал его, полусидя в постели с подложенными за спину подушками. В этот раз он лежал и дремал с полузакрытыми глазами. Его лицо напоминало посмертную маску. Барт испуганно попятился к двери.