Собрание Сочинений в двух томах. Том Первый. Стихотворения - Иван Елагин

ОТСВЕТЫ НОЧНЫЕ

Напротив, на стене, мои соседиВисят в тяжелых рамах под стеклом.Вот женщина задумчивая, в пледе,А вот студент за письменным столом.

Поодаль две скучающих девицыБессмысленно в стекло уткнулись лбом.И через год мой каменный альбомОткрою я на этой же странице.

Здесь дом стоял. И тополь был. Ни дома,Ни тополя. Но вдруг над головойЯ ощутил присутствие объема,Что комнатою звался угловой.

В пустом пространстве делая отметки,Я мысленно ее воссоздаю:Здесь дом стоял, и тополь был, и веткиПротягивались в комнату мою.

Вот там, вверху, скрипела половицаИ лампа вбок была наклонена,И вот сейчас выпархивает птицаСквозь пустоту тогдашнего окна.

Прошли года, но мир пространства крепок,И у пространства память так свежа,Как будто там, вверху, воздушный слепокПропавшего навеки этажа.

Здесь новый дом построят непременно,И, может быть, посадят тополь тут,Но заново отстроенные стеныС моими стенами не совпадут.

Ничто не знает в мире постоянства,У времени обрублены концы,Есть только ширь бессмертного пространства,Где мы и камни — смертные жильцы.

Снова дождь затеял стиркуКрыш, деревьев, кирпичей.Дни ложатся под копиркуАнтрацитовых ночей.

А во сне — в ночном походе, —На путях каких — Бог весть,День наш в сонном переводеМы пытаемся прочесть.

Ночью каменноугольной,Ночью грузной и большой,Пробираясь, точно штольней,Нашей узкою душой.

Там в скитаньях непрестанныхНа мгновенье зажженыНа мятущихся экранахЗашифрованные сны.

Все удачи, все печали,Всё, что было позади,Всё, что за день настучалиУндервуды и дожди.

Но рассвет, войдя в квартиру,Выхватит издалека,Возвратит дневному миру,Сны срывая по пунктируТелефонного звонка.

Комары толклись у водоема,Где-то птица крикнула в листве,И закат прошел, как Монтигомо,Перья пронося на голове.

Уходя по золотым канавкам,С темнотой еще ведя войну,Запустил он в небо томагавкомМстительно блеснувшую луну.

И когда, стеной ночною заперт,Он замел последние следы,Вместе с ним ушли на Дальний ЗападКраснокожей осени сады.

Мне не знакома горечь ностальгии.Мне нравится чужая сторона.Из всей — давно оставленной — РоссииМне не хватает русского окна.

Оно мне вспоминается доныне,Когда в душе становится темно —Окно с большим крестом посередине,Вечернее горящее окно.

* * *

Отпускаю в дорогу, с Богом!Отдаю тебя всем дорогам,Всем обманывающим и сулящим,По которым мы жизни тащим.Отдаю и реке, и саду,И скамье, где с тобой не сяду,И кусту отдаю, и оврагу,И траве, где с тобой не лягу,И предутреннему перрону,Где, прощаясь, тебя не трону.

Отдаю всем заливам синим,Где мы в воду камней не кинем,Всем перилам и всем оградам,Где с тобой не застынем рядом.

Отпускаю в дорогу с Богом!Отдаю тебя всем дорогам,Всем тревожным привалам нашим,На которых свистим и пляшем,На которых поем и плачем…Всем удачам и неудачам.

Отдаю тебя на порукиВетру, счастью, дождю, разлуке —Тем, что будут с тобой повсюдуТам, где я никогда не буду.Отдаю тебя службам жадным,Лифтам, лестницам и парадным,Коридорам и кабинетам,Разговорам, кивкам, газетам.Папкам, подписям и печатям.Так мы порознь жизнь растратимЗа казенным и за поденнымСумасшествием телефонным.За столами и за дверямиС именами и номерами…

Отдаю тебя всем соблазнам,Встречам легким, веселым, праздным,И печальным горячим встречамВ час, когда защититься нечем.

Вселенная! Так вот твоя изнанка!..Едва рванули ткань твою по шву —И поднялась гигантская поганкаОткуда-то из ада в синеву.

И зарево ударило по тучам,Полгорода внизу испепеля.Так вот каким заправлена горючимНесущаяся в космосе земля.

Еще в поту мы эту землю пашем,Еще и воздух не отравлен весь,Но с той поры грохочет в сердце нашемТоски и гнева взрывчатая смесь.

Внизу, в пространстве, осажденномДомами с четырех сторон,Неслись пожарные со звономИ заворачивал фургон.

Там люди толпами спешили,И в узком уличном пленуПолзли гуськом автомобили,Как аллигаторы по дну.

И там, в автомобильном гуде,Там, в разноликой суете,Пространство распинали людиНа этом уличном кресте.

И одержим каким-то трансом,Я услыхал в секунду ту,Как изможденное пространствоОплакивало пустоту.

Дождь бежал по улице на цыпочках,Дождь бежал то тише, то слышней,Дождь бежал, асфальт вечерний выпачкавМасляными красками огней.

Под ногами, точно в черном озере,Светофора вспыхивал рубин.Отсветы неоновые ерзалиВ темноте асфальтовых глубин.

Точно все огни земные плакалиВ бесконечных прорезях дождя.Ночь под землю уносила факелы,Улицы с собою уводя.

Вот он, город мой неузнаваемый,Город каменной моей судьбы,Под тобой оранжевыми сваямиСветовые движутся столбы.

Я и сам о том уже не ведаю,Что ищу я в шуме городском,За какими отсветами следуюИ в пространстве двигаюсь каком.

Я уже не ощущаю хлесткостиНаискось летящего дождя.Где-то рядом, в вертикальной плоскости,Плоский сам, проскальзываю я.

Может быть, из всех объемов вынутыйВ измереньях двигаясь иных,Я теку, в асфальте опрокинутый,Отсвет — среди отсветов ночных.

Небоскребы упрятались в марево.Зажигали огни самолеты.В отдалении сумрак вымарывалГородского пейзажа длинноты.

Понемногу окрестности вызаряИз какой-то заоблачной зыби,Как угарный экран телевизора,Задымилась луна на отшибе

И опять, не звана и не прошена,Тень моя обозначилась рядом,И скользит удлиненно и скошенноПо ночным мостовым и фасадам.

Тень моя, отщепенцем ты кажешьсяМежду грузной стеной и цистерной,В этом мире объема и тяжестиЧто ты делаешь, призрак двумерный?

Я и сам, обтекаемо-выгнутый,Закругленный и мягкий в овале,Как попал я сюда, где воздвигнутыЭти каменные вертикали?

Эти кубы, параллелепипеды,И углы, и бетонные плиты!Тень! С тобой из орбиты мы выбиты,Тень! В чужую орбиту мы вбиты.

Тень! Нам кто-то с тобой позавидовал,Нам, которые криво летели.Нас втолкнули в темницу Эвклидову,За решетки прямых параллелей.

Пробегают такси по соседнему парку,И рекламная осень пестра и шумна.Пролетающий лист, как почтовую марку,Ветер лепит с размаху на угол окна.

Я не думал о вас. Ваше русское имяНа туманном стекле написалось само.Я и осень моя со стихами моимиС этих пор адресованы вам, как письмо.

Нежность, видно, родилась заикой —Ей слова даются тяжело.Ей бы медвежонком в чаще дикойНа заре обнюхивать дупло.

Ей бы грызть заостренный и горькийЛист брусничный, да лежать во мху,Слушая, как ветер на пригоркеТреплет тонкоствольную ольху.

А ее просили сесть в гостиной,И была хозяйка с ней мила,Оттого, что нежность чинно-чинно,Очень хорошо себя вела.

Столь необычайное смиреньеДаже озадачило кота:Кот изобразил недоуменьеЗнаком вопросительным хвоста.

Кот нашел, по-видимому, страннымТо, что нежность так себя ведет:Кот в любви был старым ветераном,Помнил, что такое нежность, кот.

Знал, что не унять ее томлений,И умел он на своем векуТкнуться мордой в милые колени,Ухом почесаться о щеку.

Исчезают, как в водовороте,Выплески однообразных дней.Вы, наверно, так и не придетеНа свиданье с нежностью моей.

Всю ночь мигает вывеской отель,И дождь шуршит в каменьях и железе.Я понял всё. Вы — Биче Сениэль,А я искал смеющуюся Дэзи.

Мой мир для вас был темною стеной,А мне сказать хотелось вам так много,И думал я, что вам вдвоем со мнойНе будет скучной темная дорога.

Что такое зыбь?

Мелким почерком ветер писал по воде.

Что такое зыбь?

Промчался ветер, в травах просвистя,И заводь зябко сжалась от испуга.Ты — судорог и сумерек дитя —Вечерняя озерная кольчуга.

Что такое зыбь?

И вдруг мне показалось, что водаНесет гигантских пальцев отпечатки.О, это дело рук Твоих, Господь.Ты уличен. Ты создал этот мир.

Звуки тончайшей выточкиСоскальзывали с плеча,Как будто тянул он ниточкиИз солнечного луча.

Лежала на скрипке щека еще,Дрожала еще рука,И звук всплывал утопающийЗа соломинкою смычка.

И ноту почти паутиннуюОн так осторожно сужал,Что скрипка казалась миною,Которую он разряжал.

Еще рассвет. Еще туманный хаос.Еще, передрассветно колыхаясь,Деревья — еле видимые в дымкеПохожи на рентгеновские снимкиЕще рассвет. Но из туманных грядокВесь город выпадает, как осадок.Выходят, как из мутного раствора,И памятник, и выступы собора.И дом обозначается за домом,Чтоб стать на небе каменным изломом,Чтоб стать на небе четкой и упрямойИзвечной городской кардиограммой.

Над мальчишкой крепким и румянымНа скамейке суетится мать.Вырастет и станет хулиганом,Будет грабить, жечь и убивать.

А быть может (колесом раздавлен!),Мальчуган поселится в раю,Будет Богом в ангелы поставлен,Чтобы жизнь замаливать мою.

Я это молчание выбил, как пробку,И залил бумагу лиловым вином…Веселого месяца тонкую скобкуПовешу над самым высоким окном!

И только рукою взмахну я надменно,И город столпится у этой реки, —Смотри — на балконах стоят джентльменыИ к звездам бросают свои котелки!

И небо прожектором залито синим,И, кажется мне, я по крышам иду.Какая-то женщина в платье павлиньемПо небу ночному летит, как по льду!

И рвутся ракеты, и гаснет каскадомЗа красной струей золотая струя…Ну что ж, ты довольна своим маскарадом,Ответь мне, бессонная совесть моя?

Мы все столковаться с тобой не умеем,Я спорил с тобою до боли в висках,Водил по театрам, таскал по музеямИ скрипками мучил в ночных кабаках!

Мне все в этом мире казалось забавой,Зачем же, и мир от меня заслоня,Прощальные слезы ирландки картавой,Как капельки лавы, сжигают меня.

Пятнадцать тысяч ночейМеня приходили проведать,И всё до последней звездыОни приносили мне.

Пятнадцать тысяч ночей —Земное богатство моё.Хочешь, тебе отдамВсё до последней звезды?

Вот черного мрамора ночьВ белых прожилках звёзд, —Ты выстроишь из неёСонные города.

А хочешь вокзальную ночь,Железнодорожную ночь,Забившую в прорезь мостаЗаклепанный болт луны?

Возьми океанскую ночь,Ночь плавающих звёзд,Ночь шатких, черных зеркал,Вздохов соленых ночь.

Я дам тебе белую ночьВ городе над Невой.И ты ощутишь звезду,Как ощущают укол.

Есть еще у меняНочи — ты их не тронь —Ночи, когда я хотелПонять, что такое смерть.

Такие ночи темнейКаменноугольных шахт.

Снова смерть дала мне поводУбедиться и понять,Что земную жизнь, как провод,Надо где-то заземлять.

Слишком много было молний,Ударяющих в пути,В глубь кладбищенских безмолвийНадо молниям уйти.

И очистившись от гнева,Наконец смирясь во всём,Мы сверкающее небоВ гроб с собою унесём.

Хлопочет сердце где-то в глубине.Как моль в шкафу, оно живет во мне.

От жизни, как от старого сукна,Осталась только видимость одна.

Всё перетлело, чтобы жить моглоЗаносчивое маленькое зло.

Сколачивали тучи в складчинуВ горах вечернюю грозу,Весь потемневший и взлохмаченный,Лес беспокоился внизу.

И там, где камни наворочены,Там, над дорогою кривой,Осины сбились у обочины,Тряся испуганной листвой.

По небу отсветами плещетсяЖар-птицы молнии перо.Пошло трещать, земля-помещица,Твое зеленое добро!

И над бобровою запрудою,Ворвавшись в мертвый бурелом,Как будто палицей орудуя,Прошел многоэтажный гром!

И вновь, вверху, собравшись с силами,По тучам с грохотом полез,И наконец, ударив, выломилВорота всех семи небес.

И сразу, через все пробоины,Сверкая, зыблясь и галдя,Пошли, колоннами построены,Косые полчища дождя.

Всё это там, где крайний ряд лачугИ новые дома, что узкогрудоИ робко выступают из-под спудаЛесов, чтоб видеть, где начнется луг.

Весна всегда там теплится чуть-чуть,В бреду подходит лето к этим доскам,Неможется деревьям и подросткам,И осень лишь повеет чем-нибудь

Далеким, примиряющим: зарюТам нежно плавит вечер на равнине,И брезжит стадо, и пастух в овчинеК последнему прижался фонарю.

Деревца горят в оконных рамах,Как пирамидальные костры.В застекленных параллелограммахБлещут свечи, бусы и шары.

Посмотри, вверху над небоскрёбомВстала Вифлеемская звезда.Даже небо кажется особым,Сделанным из голубого льда.

Мы пойдем бродить с тобой без толкуЗа веселой цепью огоньков,Всю тебя осыплю я, как ёлку,Золотым дождем моих стихов.

Вот он снежный, уличный, старинный,Радостный рождественский уют.И витрин высокие каминыЗаревом прохожих обдают.

Вот и ты застыла изумленно,Бронзовым окном поражена,Точно там не звери из нейлона,А блистает клад с морского дна.

Закипает вечер снегопадомСветятся снежинки на бегу.У окна стоят с тобою рядомАнгелы босые на снегу.

В горячей и пыльной столицеТы книгу Толстого открой.И вдруг с типографской страницыЗапахнет землею сырой.

Как будто проходим мы лугом,Как будто мы полем идём,Как будто он вспахивал плугомВот этих страниц чернозём.

Бродильные крепкие соки,Пахучие соки земли,Вот в эти толстовские строкиТяжелым составом вошли.

Пускай они кажутся грубы,Но плотно друг в друга войдя,Сколочены фразы, как срубыОдним топором без гвоздя.

Толстому ль вколачивать ровноИскусства заржавленный гвоздь.Он слов непокорные бревнаС размаху сбивал на авось.

Героя по-своему строя,С него он соскабливал грим,Что толку в типичном герое,Он должен быть неповторим.

Зачем приукрашенность Анне,Наташе к чему ореол?Толстой их не вывел в романе,А просто на землю привел.

НЕБО