Авторитет Писания и власть Бога - Том Райт

Что же означает в таком контексте обращение к авторитету Писания? Это выражение иногда используется, чтобы сказать: «Чума на всю вашу науку. Мы просто верим Библии». Но подобные заявления совершенно безосновательны. Если бы не ученые, составившие греческие словари и сделавшие на их основе переводы, мало кто сегодня смог бы прочесть Новый Завет. Если бы не исторические исследования, показавшие, что представлял собой мир в первом веке нашей эры, немногие смогли бы его понять. Это становится особенно очевидным, когда люди, не имеющие необходимых знаний, пытаются читать Библию вслух, да еще и толковать ее. Определенная научная база присутствует всегда, но протест, к сожалению, зачастую означает, что говорящий предпочитает держаться давно усвоенных и якобы общеизвестных истин, не желая пробудиться от интеллектуального сна и начать думать по–новому. Все чаще приходится убеждаться, что результаты более ранних исследований, наряду с прежними толковательными традициями, содержат в себе массу недостатков или нуждаются в дополнении. Конечно же Писание неизменно, но этот факт не освобождает нас от необходимости постоянного стремления к совершенству и непрестанных попыток лучше его понять. Мой собственный опыт показывает, что такие попытки нередко оказываются весьма плодотворными. В результате нам открывается глубокий и многосторонний смысл прочитанного текста, и любое усилие в этом направлении вознаграждается новыми идеями, полезными в проповеди и пасторском попечении. Утверждая авторитет Писания, ни в коем случае нельзя говорить: «Мы знаем, о чем говорится в Писании, и у нас нет больше невыясненных вопросов». Напротив, каждое новое поколение христиан должно с удвоенной силой стремиться к более полному постижению Писания и реализации его истин на практике, даже если это приведет к разрушению привычных традиций. Это становится особенно актуальным, когда традиции, о которых идет речь, называются «библейскими». Всегда есть люди, готовые, услышав новое толкование, вновь обратиться к Писанию, чтобы проверить, верно ли оно (Деян. 17,11). Но найдутся и другие, чья реакция на новые идеи будет прямо противоположной. «Поскольку великие проповедники и учителя прошлого уже разъяснили смысл того или иного отрывка, — скажут они, — нет никакой необходимости добавлять еще что–то», сочтя саму попытку нового прочтения греховной и самонадеянной. И вновь нет сомнений в том, что сказал бы на это Мартин Лютер.

Те, кто отказывается по–новому взглянуть на Библию, зачастую ограничиваются рамками одной конкретной разновидности западного мировоззрения, обязанной своим происхождением Просвещению, — фундаментализма. При этом многое в Евангелиях и Посланиях Павла остается без внимания, даже если считается библейским. Среди таких исключений оказался политический оттенок, несомненно присутствующий в Новом Завете, а также мессианство Иисуса. Фундаменталисты, как правило, связывают слово «Христос» не с его первоначальным значением «Мессия», а с божественностью Иисуса, в доказательство которой в Новом Завете приводятся совсем другие аргументы. Их протест против либерализма так называемой модернистской библеистики (которая часто принимала вид религии, но отрицала ее силу) — не более чем конфликт двух точек зрения, так или иначе впитавших в себя идеи Просвещения. Прискорбно взирать на этот раскол. Остается только находить утешение в мрачной иронии по поводу крайней закоснелости людей, которые, восприняв либеральные взгляды тридцать или сорок лет назад, полагают, будто, повторяя их, как мантру, остаются столь же либеральными и современными.

Буквальный и переносный смысл

Вышеупомянутое противостояние иногда выражается в разделении на сторонников и противников буквального толкования. Как мы уже успели убедиться, такое использование слова «буквальный» и подобных ему терминов значительно отличается от того, которое было принято в XVI веке, и люди, называющие себя сторонниками буквального понимания текста в современном смысле этого слова, не должны думать, будто могут рассчитывать на поддержку реформаторов. Более того, за такими обозначениями могут стоять не просто различные герменевтические подходы, а (в особенности в США) целые системы взглядов. Это практически исключает возможность серьезного обсуждения спорных отрывков, поскольку все сводится к взаимным обвинениям типа: «Ты всего лишь фундаменталист и буквоед» или «Ты просто неверующий либерал».

Это ложное противопоставление приводит к искажениям восприятия. Не все те, кто старается следовать букве и духу Библии, являются фундаменталистами. Нельзя огульно обвинять их всех в культурных, интеллектуальных и нравственных прегрешениях, которые американские (и не только) либералы вменяют своим консервативно настроенным, соотечественникам. Точно так же не всех, кто подвергав сомнению некоторые элементы новозаветного учения и его актуальность, можно считать либералами в том уничижительном смысле, в котором это слово используют американские консерваторы или традиционалисты. В ходе дискуссий необходимо помнить о примерах удивительного, а порой и ужасающего поведения обеих сторон в контексте социальной и культурной политики Северной Америки. Кром того, следует принимать во внимание тот необъяснимый ( с точки зрения постороннего наблюдателя) факт, что наиболее активные приверженцы консервативного христианств в некоторых вопросах предпочитают игнорировать библейское учение о любви к врагам и экономической справедливости. Забывают они и о том, что многие великие Отцы ранней церкви были убежденными противниками смертной казни. Желая придерживаться буквального смысла Писания мы должны со всей серьезностью отнестись к отрывкам, в которых затронуты эти темы.

Однако нельзя позволить современному общественному, культурному и политическому резонансу определять значение и актуальность тех или иных книг или тем. Как свидетельствует 2 Петр. 3,16, искажение текста Писания началось на самых ранних этапах церковной истории. Но это не означает, что Писание утратило свою ценность или что возвращение к его надлежащему применению невозможно. Эти вопросы будут подниматься в главе 9.

Историческое толкование остается основополагающим, однако оно не всегда приводит ко всем обещанным модернистами результатам

Проблема использования церковью достижений модернистской библеистики обострилась в ходе культурных войн, разгоревшихся в Северной Америке, которая, приняв эстафету у Германии, стала крупнейшим центром библеистики. Но немногие понимают, что взгляд на эту проблему должен измениться в свете кропотливой и обстоятельной работы, проделанной за последние полвека в области исследований как иудейского, так и греко–римского исторического и культурного контекста раннего христианства. Многие из прежних общепринятых мнений (например, того, что Павел не мог написать Послания к Ефесянам и к Колоссянам; что иудейские формы евангельской традиции возникли позже, чем эллинистические) обязаны своим происхождением рационалистическому протестантизму эпохи Просвещения, представители которого, помимо всего прочего, предпочли оставить за бортом иудейскую природу Нового Завета, а также все, что хотя бы отдаленно напоминало им о раннем католицизме. В своих исследованиях (независимо от их актуальности для церкви) мы достигли того этапа, когда необходимо по–новому оценить сложившееся положение вещей. Очевидным примером являются поиски исторического Иисуса, атмосфера которых за последние тридцать лет претерпела значительные изменения.

Тот факт, что я не одобряю раскол между приверженцами буквального толкования и их противниками, не говорит о моем безразличии к вопросу о реальности описанных в Евангелиях событий. Ни в коем случае. Однако недостаточно повторять устаревшие лозунги, воображая, будто в этом и заключается решение проблемы. Глубокая пропасть разделяет людей, стремящихся доказать историчность всего изложенного в Библии, чтобы продемонстрировать ее истинность, и тех, кто, признавая над собой авторитет Писания, внимательно прислушиваются к тому, что оно на самом деле проповедует. Что важнее: доказать истинность Библии (зачастую, с целью оправдать свое желание отстоять привычные позиции) или относиться к ней достаточно серьезно, чтобы быть готовыми услышать нечто, чего мы никогда раньше не слышали, да и не хотели слышать?

Я отнюдь не предлагаю вернуться к домодернистским трактовкам, как могут подумать желающие увековечить модернистские традиции просветителей. Напротив: я призываю к еще более серьезным историческим исследованиям, чем те, на которые когда–либо осмеливались модернисты. Только тогда мы сможем убедиться, что многочисленные проблемы или «противоречия», обнаруженные модернистскими критиками, возникли в результате привнесения в текст чуждых ему точек зрения. Сегодня мы располагаем гораздо лучшими словарями, более новыми изданиями древних текстов и большим количеством археологических и нумизматических находок, за которыми большинство из нас не в состоянии даже уследить. Нам следует с благодарностью использовать все эти источники. Поступая так, мы убедимся, что идейное единство модернистов не выдерживает испытания серьезным изучением исторических условий, к которому с таким усердием обратились они сами. Как указывает один из современных писателей: «Критикам Просвещения ничего не остается, как признать способность просветителей повернуть собственное оружие против самих себя». Просветители ссылались на историю, но это не должно пугать христианина. Если правда, что истинный Бог жил, умер и воскрес в Палестине в первом веке нашей эры, эти события можно подвергнуть внимательному рассмотрению, которому подверг себя сам Иисус, представ перед скептиком Фомой (Ин. 20, 24–29). «Блаженны те, кто не видели, но уверовали», — сказал тогда Иисус Фоме, но тем, кто продолжает задавать скептические вопросы, христианство должно быть готово дать ответ относительно того, что же действительно произошло и как доказать достоверность этих событий, используя знания, доступные историку. Я бы пошел еще дальше. Изучая этот вопрос, мы, возможно, обнаружим в Писании нечто, отвергнутое нашей собственной церковью. Быть может, лишь под давлением со стороны наших высокообразованных противников мы вновь приступим к решению задачи, которой должны были бы заниматься все это время, — превзойти даже своих предков в неустанных попытках постижения Писания в стремлении жить по его слову. Это еще один способ практического признания авторитетности Писания.