Университет. Хранитель идеального: Нечаянные эссе, написанные в уединении - Сергей Эдуардович Зуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интенция «утопии» Ньюмена связана с традиционной для Оксбриджа функцией (вос)производства национальной элиты, что (как и в случае с Берлинским проектом) требует своих специфических, в том числе и дидактических средств и подходов, ядром которых становятся «свободные» искусства и науки. «В части экзамена, посвященной математике, задействовались сложные <…> ньютониано-кембриджские расчеты, имевшие мало отношения к чему-либо за пределами экзаменационного зала. <…> Они все менее выступали как квалификационный инструмент для оценки прагматических или профессиональных способностей, но все более – в качестве испытания для выявления харизматических лидеров (курсив мой. – С. З.) – как будто Кембридж стремился обнаружить подлинных гениев и сынов Ньютона ежегодно»[72]. Такой «элитный антропологический проект» характерен, естественно, и для Оксфорда. Разве что место математики там занимали «мертвые» языки. Но подготовка «харизматических лидеров» (а не академических исследователей и не профессионалов в своей области) и там оставалась приоритетной.
«Именно образование, – утверждает Ньюмен свою апологию свободных искусств и свою картину должного, – придает людям ясное сознание в собственных взглядах и суждениях <…> Оно учит видеть вещи в истинном свете, видеть сущность в деле, распутывать главное в мыслях, выявлять совершенное и отбрасывать второстепенное. Оно подготавливает к занятию любого поста с достоинством и к овладению всяким предметом с легкостью»[73].
Многие критики «Идеи Университета» Ньюмена неоднократно отмечали явное несоответствие между декларацией «великих» целей этого антропологического идеала и средствами их достижения, которые сводятся (если не полностью, то в значительной степени) к выполнению вполне ограниченного, на первый взгляд, комплекса занятий, связанных со специальными математическими и геометрическими задачами, а также изучением латинского и греческого языков. По сути, вся программа была направлена скорее на техники мышления, решение логических задач и тренировку памяти, нежели на освоение культурных и социальных смыслов. Гимнастика ума в чистом виде.
Сомнение, кстати, вполне справедливое и обоснованное – но только в том случае, если относиться к нему как к критике конкретного учебного плана. Но в том-то и дело, что Ньюмен утверждает не учебный план и не конкретные предложения по реализации учебного процесса. Комментируя «апологию» Ньюмена, один из самых скептичных его критиков замечает: «Конечно, это не что иное, как утверждение paideia, т. е. идеала формирования полноценной личности, первых этапов курса по самовоспитанию и закаливанию характера, продолжающегося всю жизнь <…> нам предлагается идеализированная картина определенного типа сообщества (курсив мой. – С. З.), представляющего собой нечто среднее между греческим полисом, аристократическим клубом, философским семинаром и изысканным салоном»[74].
Это очень существенное уточнение-комментарий к «Идее Университета» Ньюмена. Прежде всего, с точки зрения расширения образовательного пространства до масштабов образа жизни, норм взаимодействия и поведения. Образ «джентльмена» и его социально-культурной репрезентации, собирательный образ правящих (викторианских) элит – это смысл идеальной утопии Дж. Ньюмена (при всей той критике, которая может быть обращена к учебному процессу в оксфордских колледжах середины XIX века). Более того, очевидно, для того, чтобы убрать окончательные сомнения по поводу жанра своих лекций-бесед, Ньюмен начинает один из своих тезисов следующим образом: «Уверяю вас, джентльмены, доведись мне выбирать между <…> университетом, располагающим собственными зданиями и штатом преподавателей и выдающим степени любому, кто сдал экзамены по широкому кругу предметов, и университетом, в котором вовсе нет профессоров и экзаменов, который просто собирает вместе молодых людей на три-четыре года, после чего они покидают его, как, говорят, было заведено в Университете Оксфорда лет шестьдесят тому назад… я бы без колебаний отдал предпочтение тому университету, который бы не делал ничего, нежели тому, который заставлял бы своих учеников знакомиться со всеми существующими науками»[75].
Вот уж действительно совершенно рафинированное «пространство для», не привязанное ни к канону, ни к предмету, ни к профессии, которые имеют свойство устаревать и уходить в историю. Так что нет причин удивляться универсальной актуальности этого текста до сегодняшнего дня.
Иными словами, эта картина не выдерживает критики в качестве конкретного проекта и тем более конкретного учебного плана. Но как идеалистическая утопия, написанная и прочитанная более 150 лет назад, она не покидает столов историков идей, гуманитариев и университетских администраторов вплоть до сегодняшнего дня. Как пишет один из ведущих теоретиков современного университета (историк идей) Стефан Коллини, «университету XXI в. нужен литературный голос сравнимой мощи, чтобы сформулировать на языке нашей собственной эпохи идеал беспрепятственного поиска знаний, но пока такая работа не написана, у нас есть все причины не снимать фотографию [Ньюмена] с каминной полки»[76]. Нельзя не согласиться – соразмерного по мощности идеала (пусть и утопического) современное университетское сообщество пока не предложило. Может быть, дело в отсутствии соответствующего языка идеалов? Но об этом в следующем эссе.
В целом, как представляется, модель (утопия) университета Ньюмена прямо соотносится с немецким аналогом. Разумеется, можно найти много различий между тьюторской моделью Оксбриджа и «профессороцентризмом» Берлинского проекта. Достаточно сказать, что степень Bachelor of science появляется в Оксфорде только к концу 1850-х годов, и только в начале XX века там появляются докторские степени. Принципиально разным был и подход к организации исследований. Так, одной из важнейших реформ в истории Оксфорда стало данное преподавателям колледжей в 1870-х годах разрешение жениться, разрушавшее монастырский идеал пути к знанию, тем более неожиданный для страны, где монастыри были распущены еще в XVI веке. И даже при этих различиях эти модели объединяет общая форма, оставляющая пространство для идеально-утопического представления о мире.
Целью университетского образования в обеих этих концепциях является не конкретная дисциплина(ы), а интеллектуальная культура (культура мышления) и образ жизни, который соответствует идеальной картине мира. Вслед за немецкими романтиками/философами, опираясь на эту модель-утопию, Ньюмен утверждает либеральное (свободное) образование, как антитезу профессиональному утилитаризму.
«Плодотворный скепсис» Карла Манхейма – как первый шаг формирования и последующей социализации его «относительной утопии» – опирается в равной степени, хотя и по-разному, как на принципы Bildung (соединение образования и исследования), так и на оксбриджские «свободные искусства и науки». В то же время paideia Ньюмена, «свобода и уединение» Гумбольдта, прагматизм Дьюи, легший в основу американского исследовательского Университета ХХ века, коммуникативная рациональность Хабермаса – все эти концепции подразумевают формирование среды[77], отвечающей в той или иной мере требованиям «пространства для», где проходят апробацию и «опытное конструирование» основные результаты «университетского производства» – базовые идеальные представления о мире и человеке, ценности, нормы, программы, исследовательские направления и т. д. Это и есть, как мне представляется, базовая
