Львиное логово - Дмитрий Чайка

в Сидон. Ростовщики проклятые всю семью с торгов продадут, если он там появится, чтоб им вечно икалось, шакалам ненасытным. Да и демоны с ними.

Сюда, на побережье, с гор Южного Загроса везли дубовые лесины. Малх придирчиво осматривал каждое бревно, бракуя примерно половину. Тот лес, что ему не нравился, шел в стройку, а отборные экземпляры аккуратно, как драгоценность, ошкуривали и складывали под плотный навес, защищая от солнца и дождей. Два года, не меньше, дерево должно сохнуть в тени, теряя лишнюю влагу, иначе не корабль это будет, а лоханка рыбацкая, что рассохнется за пару лет. Ну да какие наши годы. Будут у персидского царя лучшие корабли на свете, или он не Малх-мореход.

Жилось ему тут замечательно. Четвертый разряд- это серьезно, по местным меркам. Выше только азат, судья и сам сатрап. Остальные издалека раскланиваться начинают, когда Малх по улице идет. Разве в Сидоне так было? Рядовой купец, каких там многие десятки. А тут он величина. Весь город вокруг порта строится, а он, Малх, в том порту главный. Вот так вот!

Дети его грамоте за казенный счет учатся. Тут, оказывается, если на государство работаешь, тебе привилегии кое-какие полагаются. Обучение детей немало стоит, а тут казна платит. По словам местных, когда персы сюда пришли, первым делом ростовщиков казнили, чтобы неповадно было. Очень он, Малх, такие поступки одобряет. Вот бы и сидонских ростовщиков на корм рыбам пустить. А вот даст единый бог, и дойдут войска великого-то царя до славного города Сидона. Уж тогда он, Малх-Мореход, порадуется. Хотя в Сидон не вернется уже, тут теперь его дом.

Глава 8

Дела иудейские

Ашдод, центр одноименной провинции, Ассирия. В настоящее время — Ашдод, Израиль. Год 692 до Р.Х., месяц ташриту

Древняя ханаанская равнина была заселена с незапамятных времен. Сколько живут люди на свете, столько они живут и на земле, населенной теперь народом филистимлян. Именно от них и стала она потом называться Палестиной. Хананеи, что столкнулись с пришлым иудейским народом, отступили, прижавшись к побережью. А там пришла новая напасть — народы моря. Их так и назвали — пилистим, захватчики. Кто они были, никто не знает. То ли выдавленные дорийцами греки, то ли критяне, то ли все вместе. Главным было то, что эти ребята умели выплавлять и закаливать железо, чему научились, когда громили Малую Азию. Они лихо правили боевыми колесницами, да так лихо, что весь восточный берег Средиземного моря превратился в горящие угли. Мечи народов моря не нужно было выпрямлять ногой после каждого удара, и это сыграло решающую роль. От Малой Азии и Хеттского царства до дельты Нила пылали города и деревни. Ни один город не устоял, некоторые сжигали даже дважды. Погром был настолько чудовищным, что на триста лет исчезла любая культура и письменность. И только Египет удержался, бросив против свирепых захватчиков все свои силы. Благодатная Дельта великого Нила, житница царства, опустела на многие годы. Жители ее либо погибли, либо ушли на юг. И только десятилетия спустя несмело, понемногу, египтяне снова заселили лучшие земли своей страны. Мелким княжествам, каким был Ашдод, повезло меньше. И в результате, от мужчин народов моря и ханаанских женщин родился народ филистимлян, что долго беспокоил библейских царей Саула и Давида. Походы великого правителя Саргона второго превратили эти земли в провинцию Ассирии. Мощное восстание, что было тут двадцать лет назад, привело к разрушению города и выводу населения во внутренние области Империи. Постепенно город отстроился заново, укрепления восстановили, и в Ашдоде началась обычная жизнь. Женщины нарожали новых сыновей, а те родили своих. И уже ничего вроде бы и не напоминало о дружеском визите царского отряда великого царя, после которого половина города умерла, корчась на кольях.

Соседний царь Езекия, который смог отстоять Иудейское царство, видно, был еще непуган, иначе сидел бы тихо, принося жертвы в своем Храме, который он изо всех своих невеликих сил пытался сделать главным в этой части света. Филистимлянам было начихать и на иудеев, и на их Храм, потому что они столетиями молились получеловеку-полурыбе Дагону, Баал-Зебубу (он же библейский Вельзевул) и Аштарт, куда же без нее. Женщины служили свою службу Богине, моля об урожае, в храме Баала душили младенцев во славу его, то есть, жизнь шла своим чередом, сопровождаясь неурожаем, сбором налогов и прочими привычными невзгодами. И все бы ничего, но видно единый бог, которому поклонялся иудейский царёк, окончательно лишил его разума. Справного войска Иудея имела от силы тысячи две, остальные — сброд, что недавно лепил горшки и мял кожу. И вот туда же, на Великого Царя войной пошли. Диво то какое. Ничтожный князек три провинции у великой Ассирии отобрал, где раньше Северное царство было, Израиль называемое.

Так думал евнух Тайта, сам из филистимского народа, усердной службой великим царям себе должность выстрадавший. Еще мальчишкой увели его воины в далекий Дур-Шаруккин, где евнухом сделали. Чем-то глянулся смышленый пацан дворцовому писцу, да и задница его глянулась, чего уж греха таить, и пошла карьера в гору. Вот так вот до наместника дослужился, куда уж выше для безродного евнуха. Будет он, Тайта, великим царям, как пес служить, потому что больше у него и нет никого.

Да вот войска у наместника шесть полусотен, что там той провинции. Ашдод и окрестности на три дня пути на север. А на юге — независимый филистимлянский же Аскалон, до которого рукой подать, час на коне. Одна надежда — земляков поднять. Помнят они иудейские копья и мечи, неизвестно кто хуже был, ассирийцы или иудеи. Когда народ Израиля в землю обетованную входил, их тут не то, чтобы сильно ждал кто-то. На тех землях, что иудеи себе взяли, жителей то и не осталось вовсе, тем еще зверьем захватчики оказались. Вчистую всех вырезали, одних девок пригожих оставили, чтобы новых иудеев рожали.

— А позови-ка мне Ясмах-Адада, — сказал наместник рабу, смиренно стоявшему рядом.

— Да, господин, — сказал раб, не подняв глаз.

Вскоре командир кисира, отдельного воинского подразделения, приписанного к провинции Ашдод, явился к наместнику. Он кивнул ему, как равному, и сел за стол. Тайта поморщился, но проглотил явную дерзость. Все-таки, воин ему нужен сейчас больше, чем он воину. Старый солдат, с изрезанным морщинами лицом, был