Проходные дворы биографии - Александр Ширвиндт

В антракте я обычно звонил домой и говорил: «Будь в напряжении!» или «Сервируй!». Первое означало, мы куда-то отправимся, второе – «Жди гостей».

Заводилой послеспектаклевых посиделок был Андрей Миронов. Это у нас называлось «на слабую долю». Когда мы уже изрядно поддавали, включалась музыка Нино Рота из «8 1/2» Феллини (наш гимн), и мы, напевая, брались за руки и шли по кругу, как дети в детском саду. Потом, по моему приказу, издавали звериный рык и шли в другую сторону.

Н.Б.: Была у нас любимая игра в «пугануть» – неожиданно нагрянуть к человеку. Когда Андрей женился на Ларисе Голубкиной, то молодожены прямо со свадьбы поехали на дачу в Красную Пахру. Поздно ночью всей компанией (мы с Шурой, Марк Захаров и Григорий Горин с женами) нагрянули туда и стали стучать в темные окна и кричать. Андрюша сначала испугался, потом догадался, и посреди первой брачной ночи мы устроили пикник. Все были счастливы, если я не ошибаюсь, кроме невесты. А может, и вместе с ней.

А.Ш.: Помню, как сдачу спектакля «Проснись и пой!» отпраздновать решили в ближайшем ресторане «София». И вдруг Плучек говорит: «Ну что вы за молодежь? Вот в наше время начинали праздновать в Москве, а утром оказывались в Ленинграде». Этого было достаточно, тем более в Ленинграде снимался Андрей и мы решили его пугануть. Поехали к Татьяне Ивановне Пельтцер за деньгами на билеты (потому что деньги бывали только у нее) и оттуда – в Шереметьево. Ближайшего самолета надо было ждать довольно долго. Кураж постепенно проходил, и некоторые, в том числе Плучеки и Менглет с Архиповой, вернулись в Москву. А самые стойкие: Татьяна Ивановна, Марк Захаров с Ниной и мы с Татой – полетели.

Из аэропорта вся компания поехала в гостиницу «Астория», где жил Андрей. Но пока мы летели, кто-то настучал Марии Владимировне Мироновой, что эти сумасшедшие отправились к Андрею. Она позвонила в Ленинград и сказала: «Жди!»

Когда мы подъехали к «Астории», при входе стоял Андрей в красной ливрее с салфеткой на согнутой руке. Не моргнув глазом, он сухо сказал: «Ваш столик – № 2».

Потом мы всю ночь гуляли по Ленинграду, танцуя и напевая мелодию из «8 1/2». А у Марка была навязчивая идея взять Зимний. Мы остановили почтовый грузовик, Марк крикнул: «К Зимнему!» В кузове грузовика мы тоже танцевали. Почему так и не взяли Зимний, уже не помню.

На рассвете голодные и замерзшие на Московском вокзале мы пили кофе. Он тогда продавался в огромных двухведерных баках с краниками, к каждому из которых была прикована кружка.

Выглядели мы к утру жутко, и кто-то из прохожих на улице, узнав Андрюшу, пропел: «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь».

Потом мы с Андрюшей и его сводным братом Кириллом Ласкари поехали к их деду Семену, который до революции был богат и имел драгоценности. И Андрюша нашептал ему, что надо быть готовым, что почту и телеграф мы уже взяли, теперь будем возвращать незаконно отнятое. Дед осторожно спрашивал: «Правда? Ты не шутишь?» Андрей уверял, что правда. И дед верил и ждал.

Как-то в другой приезд в Ленинград Кирилл пригласил нас в плавучий ресторан недалеко от Петропавловской крепости, чтобы раскрыть семейную тайну. Когда началась экспроприация, дед Семен припрятал все в своем доме в Гатчине. «Настало время внукам получить законное наследство, – сказал Кира. – Я разработал операцию. Шурка, ты задействован и получишь небольшой процент».

В доме проживало довольно много народу. Поэтому план был такой: меня якобы сбивает машина, Кирилл с Андреем зовут на помощь, жильцы дома выбегают, окружают пострадавшего, то есть меня, и в этот момент один из братьев незаметно проникает на чердак (Кирилл уверял, что клад именно там) и находит дедушкины бриллианты. После чего мы делим их не в равных частях. Все продумали до мелочей, осечек не должно было произойти. Мне забинтовали голову, воткнули для успокоения через бинты дымящуюся трубку и стали звать на помощь жильцов. Почему никого не смутило, что я после аварии оказался сразу забинтованным, тайна. Видимо, слишком натурально мы играли. В общем, все жильцы мне сострадали, Кирка клад не нашел, и он, очевидно, до сих пор лежит на чердаке в деревянном доме в Гатчине. Если, конечно, на эти деньги, как в «Двенадцати стульях», не построили клуб.

Н.Б.: Мы встречались три-четыре раза в неделю, устраивали «музыкальный четверг», во время которого Шура играл на скрипке, а Марк и Андрей на рояле, хотя оба знали только по одному аккорду. Марк пел, как мы шутили, «дурным голосом» (так он читал свои фельетоны на радио в передаче «С добрым утром!»). Коронный номер был: «Долго ль мне бродить по свету…» Все принимали участие в меру своих способностей.

Нам было так хорошо и весело всем вместе, что нередко мы не расставались до утра, и я даже несколько раз опоздала на работу.

Утром звонил будильник, и всегда, на протяжении многих лет, Шура спрашивал спросонья: «Это что?» – «Будильник». – «Ты куда?» – «На работу». – «Сегодня не ходи. Возьми день за мой счет». Конечно, утром было трудно идти на работу, но в нашей дружной мастерской все входили в мое положение. Руководитель мастерской принес раскладное кресло, и в обеденный перерыв (он длился почему-то ровно 23 минуты) меня закрывали подрамниками, я мгновенно засыпала, и все оберегали мой сон. Этот короткий отдых восстанавливал силы.

Я любила свою мастерскую: и люди были замечательные, и заказы интересные. Тридцать один год я проработала в ЦНИИЭП (Институте имени Мезенцева), проектировала дома отдыха и санатории в Гаграх и Сочи. Сделала проект типового трехзального кинотеатра – такие кинотеатры строили по всей России. В Омске по моему проекту воздвигли музыкальный театр. Я проектировала его как жена артиста: думала не только о зрителях, но и об актерах. Не понаслышке зная об их тяжелом труде, предусмотрела максимум удобств, начиная от душевых в каждой гримуборной и кончая комнатами отдыха и буфетом.

Когда там гастролировал Театр сатиры, Александру Анатольевичу очень понравилось. И ему говорили, что он работает «в театре своей жены».

А.Ш.: Мы уходили к друзьям или после домашнего застолья – в ночь, уложив Мишу спать и накормив бабушку. Недавно в какомто интервью Миша рассказывал, что, как только за родителями закрывалась дверь, он кричал «ура!» и они с бабушкой шли пировать на кухню.

Н.Б.: Помню, мы пошли на Масленицу в Дом архитектора. А Миша, которому было лет десять, по поваренной книге напек блинов.

А.Ш.: Миша был шебутной ребенок. Как-то в одной передаче он говорил, что в детстве прошел огонь, воду и медные трубы. Это правда. Однажды он тонул в ледяной реке – я с трудом его спас, бросившись одетый, и вынул его в одном ботинке (второй куда-то уплыл). Потом Миша падал в канализационный люк, потом – в костер на даче. Вот и получается «огонь, вода и медные трубы».

Я все время слышал: «Ты будешь заниматься ребенком или ты не будешь заниматься ребенком?!» И тогда я занимался ребенком. Сколько надо заниматься ребенком? Ну, пять минут, десять. Если воспитывать целые сутки, то можно это делать спокойно, а если на все воспитание – пять минут, нужно орать сильнее и палку искать, которой якобы собираешься проломить череп. Если все это размазывать на целые сутки и десятилетия, то не будет никакого результата. Так тоже никакого результата, но хоть меньше времени уходит.

Н.Б.: Мы лет десять ездили летом в Ялту, в Дом творчества «Актер». Детей туда не пускали, но у нас была единственная возможность общения с ребенком – это взять его с собой в отпуск. И вот в виде исключения с личного разрешения самого Михаила Ивановича Жарова Мишу туда пустили. Было ему лет пять. Там он влюбился в хорошенькую девушку, только что окончившую школу, – Нину Маслову (потом ставшую актрисой). Весь Дом творчества очень переживал за Мишу. Он подходил ко всем, заглядывал в глаза и спрашивал: «Вам нравится Нина?» Ему отвечали: «Да». Он тихо, глядя в сторону, говорил: «А мне очень». Приносил Нине цветы, сорванные с клумбы. Утром папа шел на пляж, а Миша, дожевывая завтрак, кричал: «Папа, займи нам с Ниной лежак». Нина была благосклонна, но предпочтение отдавала Саше Збруеву.

А.Ш.: Как-то из «Актера» мы поехали с визитом в «Артек». Там был международный отсек, нас водили, сын бегал туда-сюда. Вдруг несется с выпученными глазами: «Смотри, смотри, кто это?» А мимо шли два негритенка (негров он никогда не видел). Я ему: «Тихо, тихо». Он снова помчался, а слева в футбол играют наши и негритята, две команды. И вот он бежит и орет на весь международный отсек: «Папа, папа, смотри, тут их целое стадо!» На этом наш визит в «Артек» закончился.

Н.Б.: Я записывала за Мишей и внуками, что они в детстве говорили. Вот некоторые Мишины высказывания.

Миша, 3 года

– Мама, давай играть в дочки-матери: ты будешь мама, а я твой сынок.