Клевые - Эльмира Нетесова

— говорила Маринка под общий смех. — Радовать вздумал меня окурком! Я его через все падежи пропустила! Всю его родню вспомнила! Маму и папу, вместе с прабабками, что по недогляду такого недоноска произвели на свет. Что с ним баловать, не то бабе, но блохе зазорно. И одеваться стала! Злая, как собака, что надо мной судьба посмеялась! А этот гнус еще и обиделся на меня. Мол, за деньги с любой бабой переспит и она без претензий будет. Что не я, а он — клиент. Мне помалкивать стоит. Свое получу и должна довольной остаться! Во как! Меня, бабу, ни во что поставил! Я ему и ответила, чтоб спасибо сказал, что морду не побила гаду. Мою — хлопнула себя ниже живота — деньгами не заткнешь! Мне мужик нужен! А не огрызок! И не задохлик! — повернулась к Егору под хохот.

Тот хотел ответить грубостью. Но в это время в дверь дома постучали. Тоня встала навстречу усталому человеку, вошедшему робко, неуверенно. Одной рукой он держал мальчишку лет трех, другой он вел пятилетнюю девчушку.

— Здравствуйте — сказал негромко. И, увидев Галину, заговорил краснея: — Ты извини, что вот так прозаично, без цветов и музыки за тобой пришел. Зато всей семьей!

Галина встала из-за стола. Подошла к гостю.

— И хорошо сделал, — ответила негромко.

— Мы поторопились. Раньше чем обещал приехал за тобой. Ну да сама видишь, ждать некогда!

— А маманя где? — удивленно вспомнила Галина.

— Она в машине нас ждет. Возле дома! — кивнул на выход. И позвал бабу: — Пошли! Пора домой!

— Погоди! Вещи взять надо! — указала на чемоданы и узлы, стоявшие в коридоре.

— Подержи детей. Я перенесу! — передал сынишку. Тот обнял Галину за шею. Прижался к женщине накрепко. И спросил тихо:

— А ты не уйдешь от нас на кладбище, как мамка?

— Вот дурак! Мамка умерла! Живые туда надолго не уходят! Только поплакать, — дернула девчушка брата и, глянув на Галину, спросила: — Ты теперь нашей мамкой будешь насовсем?

— Да, доченька! — ответила женщина и, взяв девчонку за руку, прощально кивнула головой оставшимся в доме, пошла к выходу, не оглядываясь.

— Галя! Детей мамаше на заднее сиденье отдай! Сама вперед! — позвал человек женщину.

— Ты вещи забери! Мы сами устроимся, — подошла Галина к машине и, посадив на колени обоих малышей, села поудобнее на заднее сиденье. Она даже не оглянулась на провожающих. Не помахала им рукой. Малыши, обвив шею ручонками, что-то лопотали бабе, согреваясь душой от затянувшегося сиротства. По щекам Галины тоже катились слезы. Дети вытирали их теплыми ладошками. И только вдовец, ставший мужем, знал их истинную причину. Понимал, что среди людей в крутом веселье можно остаться в полном одиночестве. Не приведись, оно затянется… Леденеет от него душа человечья. И самое разгульное веселье покажется поминками. А коль плачет баба, значит, не опоздал забрать ее. Оттаивает душа.

Всю ночь проплакала в своей постели Маринка. Вроде ничего особого не случилось. Просто одной бабой стало меньше. Но… Почему гложет обида, что не ее забрали, не к ней приехали, не ей предложили уйти в семью и стать очень нужной, пусть и чужим детям. Своих уж не иметь! Первый аборт все отнял. А чужим детям нелегко заменить мать. На такое — тепло нужно. А оно не у каждого осталось. Только на себя и хватает. Для себя много ли нужно? И сколько осталось, чтоб удержаться за последние крохи?

Не спал и Егор. Он долго ворочался в своей постели. Но не случившееся волновало. Он, едва машина свернула на повороте, тут же забыл о Галине. Он ждал, когда в доме все уснут и в окно постучит Антошка. Тот поскреб в окно уже за полночь и не стал входить в двери, попросив открыть створку, вскочил в комнату легкой тенью.

— Злишься на меня? — спросил Егор.

— О том ты мать спроси! — буркнул глухо. — Если узнает все, не обидится. Она у меня умная! Вот только ночами ревет зря. Я нормально живу! Нигде не засветился. Скоро слиняю с чердака! И тебе спокойно станет! — пообещал уверенно.

— Куда намылился? — вздрогнул Егор.

— Свет не заклинило на Москве! Есть места и получше! Туда и подадимся всей кодлой! Там нас никто пасти не станет. Буду как ве

тер на море жить. Сорвал пену с волны — и дальше похилял! Путешествовать буду! По земле!

— Сколько ни мотайся, где-то приживаться надо! — вставил Егор.

— Свой якорь я успею бросить. Спешить не хочу, чтоб не оказаться катяхом в луже, какой себя пароходом возомнил. А чуть набух и на дно ушел! — рассмеялся Антошка и продолжил: — У меня большие планы. Они не только мои. Но если надоест, сорвусь, стану сам дышать. Красоток и корешей на свете хватает. Наскучат, всех сменю.

— А что за кореши? — поинтересовался Егор.

— Да ты о них слышал! Пацаны участкового! Они своего гада больше чем блатные и бомжи ненавидят!

— Они с тобой на чердаке живут?

— На ночь домой сквозят. Чтоб знать, чем их мусоряга дышит. Что замышляет?

— А если заложат тебя ему?

— Исключено! Они по уши завязли! Я штурвалю! Они — в дела ходят! А самого себя кто за жопу кусать станет? — рассмеялся Антон.

— А чувиху где взял? — насторожился Егор.

— Она совсем ничья! Мать с отцом алкаши! Выгнали из дома, чтобы не кормить. Им на выпивон не хватало! Она и возникла на вокзале. Там таких полно теперь. Все промышляют. Кормятся, как могут. Эта еще не обтерлась средь взрослых метелок. Ее били, прогоняли, чтоб другим не мешала клиентов клеить. Я ее и приметил. Она уже решилась под электричку сунуться башкой. Неделю не жравши была. Успел отдернуть. Теперь радуется, что жива осталась.

— Сколько лет ей? — перебил Егор.

— У краль нет возраста! Они, как розы. Пока цветут — не зевай!

— Она старше тебя?

— Всего на год! А пережила больше! Ее родной отец по бухой перепутал с матерью. Когда она орать стала, мать заткнуться велела, сказала, что в ее возрасте этим зарабатывают, а не дармоедничают. Когда вернулась домой со школы, отец ей двери не открыл. Сказал, чтоб без поллитры не возникала на пороге.

— А ты чем лучше пахана?

— Ну, трехаешь! Я на целую зиму моложе ее! Потом, не снимал с нее поддачу! Накормил от пуза! Не гнал на панель. Еще успеет! Она у нас как королева канает. Одна на всех!

— Испортили девку! — сморщился Егор.

— Для чего она на вокзалах шмыгала? Там ее уделали б мужики! И не спросили б, с чего она средь них морится? Мы — пожалели. Раньше жить не хотела! Теперь радуется!

— Оставайся дома, Антон! Пока не завяз по уши со своей код- лой! Поверь, потом жалеть станешь обо всем. Но не вернешь! Еще не поздно завязать! — предложить Егор.

— А я не завязну! — усмехнулся пацан. И, порывшись в карманах куртки, сказал: — Когда припрет, смоюсь отсюда насовсем. Может, скоро! — глянул за окно.

— Эх, корефан, рано ты мать бросаешь! Потом поймешь. Но не будет ли поздно? Все мы когда-то одумываемся! Одна беда — ничего нельзя исправить и вернуть в прежнее время, — вздохнул Егор.

— А зачем? — удивился Антошка. — Я, кроме Одессы, ничего не жалею! Там все пацаны мечтают скорее вырасти. Стареть никто не хочет. Даже Франция! Старикам с молодостью, как мне с чувихой, расставаться неохота! Но в Одессе старики до смерти в мужиках ды- шут. И не выгоняют из дома своих баб зарабатывать для них на панели. Пока ноги держат, сами семью кормят. Кто как умеет! А здесь…

— Дело не в городе! Время такое настало! Хреновое! И в Одессе нынче не легче. Тоже выжить трудно. Иначе не уехала б сюда твоя мать. И не только она! Беда и сильного ломает! Вон погляди! Сосед Свиридов в мединституте преподавал! А зарплата — копеечная. На нее не прокормить семью! Потом и эти гроши зажиливать начали. Полгода не выдавали. Терпел, сколько мог. Но жрать охота! Плюнул на медицину, какой всю жизнь отдал. Смылся в торгаши! Дело прибыльное. Хоть и не по душе, зато всяк день живая копейка на кармане водится! Теперь уж попривык! А разве он один такой? Весь свет перевернулся! Учителя в шмары подались. Шлюхи — в политику ударились. Вон через три дома от нас… Канала одна бабочка. Через нее по добрым временам вся Москва прошла и проехалась. В ментовке канала за распутство! С нею не всякий алкаш переспать решался. А неделю назад гляжу— на импортных колесах подваливает к дому своему. Вся из себя. Я мать спросил о ней. Оказалось, по бухой влипла на митинг и требовала громче всех свободу женщине! Ее приметили, выдернули из толпы! Она давай дуракам мозги сушить! Поначалу смеялись. Но нашлись и те, кто поддержал. Втянули в свою сучью кодлу. Мало-помалу настропалили, о чем бо- тать надо, чего требовать. А у нее глотка луженая! Кроме этого горла ничего не осталось. Все пропила! И пролезла, прикипелась к какой-то партии. Дальше — больше. Ее продвинули! Не иначе как прежние хахали, или такие же как сама! Нынче она в рупоры выбилась! С блядством завязала по возрасту! За это пенсии не дали. Теперь, отмывши харю, зовет себя демократкой! Вот только репутацию не отмыть. Она и нынче в памяти многих! Но… Попробуй вякни хоть слово ей в хвост. Нынче ее милиция охраняет! Как и тогда, когда в суках канала! Что изменилось — не знаю! Раньше — пила! Теперь не дают! По-моему, тогда она была счастливее. Дышала, как