Мифы и легенды народов мира т. 2 Ранняя Италия и Рим - А. Немировский

– Мне сомненья твои понятны. Я постараюсь рассеять их по порядку. Знай, что наша душа – малая доля, искра великого Духа, или Ума, который жаром своим пропитал универсум: и твердь земную, и воды, и солнце вместе с луною. Он породил людей, животных, плоть нарастив на вечные души. Из-за нее, сын мой, все наши страдания, из-за нее прегрешенья, что искупаются в муках. Одни будут висеть в пустоте, носимые вихрем, у других – преступлений пятно выжжет огонь, третьи смоют его в бездонной пучине. Манам любого из нас кары не избежать. И лишь немногим дано с оборотом колеса времен дух свой отмыть от пятна и чистым вступить в элизийский простор. Здесь за десять столетий, напоив себя дыханием эфира, душ изначальный огонь обретет чистоту и вновь пожелает в тело вселиться {149}.

Поведав это, Анхиз увлек сына вместе с Сивиллой на холм, и оттуда открылась им вереница душ и лик каждой из них.

– Тени, какие ты видишь, – продолжил Анхиз, – прошли испытание временем. Они ожидают лишь знака, чтобы вернуться в мир, ими забытый. Вот этот юнец, что стоит, опершись на копье из кизила с обожженным концом еще без железного жала, – Сильвий, твой сын от Лавинии. Тебе ни о чем это имя не скажет. Но будет Лавиния супругой твоей, и от нее пойдет твой прославленный род италийский. Молодцами из этого рода основаны будут Пометий, Нумент, Фидены и Габии, возведены Коллатии крепкие стены, Инуев лагерь, Бола и Кора {150}.

Этот же, что головою в шлеме с гребнем двойным потрясает, – Ромул, рожденный в роду Ассарака от Илии {151}. Гребень ему даровал как знак отличия Марс, родитель его. Это великий воитель, он даст новой Трое имя свое, Рома, стены которой соединят семь холмов, власть нашего рода расширит до самых дальних пределов вот при этих мужах. Это Цезарь и Юлиев род. Среди Юлиев выделяется Август. Это он, как пророчества возвещают, сможет вернуть на латинские пашни век золотой, принесенный Сатурном и утраченный в смене веков, каждый из коих хуже другого. Этот муж раздвинет пределы державы до края земли, подчинит гарамантов и индов, в землях которых движется солнце среди нам неизвестных светил. Страхом наполнит он край Меотийских болот, Каспия воды, семиструйное устье Нила. Столько стран не прошли ни Геркулес, ни Либер в скитаниях долгих {152}. Но возвратимся, сын мой, ближе к нашим векам. Прямо за Ромулом видишь ты мужа. На старческом теле нет лат, седина увенчана ветвью оливы. Это Нума Помпилий. Законами мудрыми укрепит он город, рожденный на небогатой земле, и власть передаст вот этому мужу с мечом в правой руке, трубою – в левой. Он нарушит мирный покой ленивых сограждан и рати к триумфам подвигнет {153}. Пусть внимание твое привлечет человек, стоящий отдельно. Измождено лицо его горем. Видишь ты Брута {154}. Он изгонит царей и присвоит знаки их власти, но во имя свободы придется ему казнить своих сыновей. Затем после ряда других – Манлий Торкват {155} с обагренною кровью секирой. На плечо положил ему руку Камилл {156}, отбивший у галлов римских орлов. Здесь, в элизии, они неразлучны. Но света новой жизни достигнув, смертельными станут врагами. Этой вражды страшнее станет иная, когда со скал Монека и альпийских снегов тесть сойдет на равнину, чтобы с зятем сразиться {157}. Дети мои! Отриньте от распрей гражданских души! Не терзайте отчизну грозною мощью своей! Это и ты осознай, кровинка моя, потомок богов! Меч опусти! Лучше взгляни на того великого мужа. Разгромивший ахейцев, он справляет триумф, поднимаясь на Капитолий {158}. Этот низвергнет Микены, Агамемнона крепость, Аргос возьмет, разобьет Эакида, внука Ахилла, мстя за поруганный храм Минервы {159}. Не пропусти и того, что речь произносит. Это великий оратор Катон {160}. А вот Сципионы, две молнии, Ливию испепелившие {161}. Вот могучий, не для славы живший Фабриций {162}. Вот Максим, сохранивший все то, чего достигли в веках другие, одним промедлением {163}. Знаю, что лучше иные отольют изваянья из меди. Мрамору, верю, придадут они большую живость. Будет блистательней речь их в судах. Смогут точнее они циркулем вычислить сферы и восхождение звезд. Ты же, о римлянин, правь человеческим родом! В этом искусство твое, созидатель державы. Побежденных щади и низвергай горделивых!

Реставрированный храм в древнем Немаузусе.

Вымолвив это, Анхиз перевел свой взгляд на изумленного зрелищем сына.

– Видишь того, – он сказал, – идущего в блеске богатой добычи, превосходящего остальных? Это Марцелл {164}. Вернет он крепость великой державе, едва не разрушенной смутой столь же великой, галлов и пунов повергнет и трижды добьется триумфа.

– Отец! – обратился Эней к родителю. – Кто тот юноша с печальным лицом и потупленным взором? Шествует он за тем, о котором ты мне поведал. Сын он его, или внук, или кто-то еще из того же великого рода? Слышу я в голосах тех, кто его окружает, волненье. Над ним же самим тень витает ночи мрачней {165}.

Анхиз, обливаясь слезами, ответил:

– Сын мой! Не береди нам обоим души. Великая скорбь твоему уготована роду. Таким, каким ты юношу этого видишь, его рок сохранит навсегда, не дав ему измениться. Не иначе боги сочли бы Рим чрезмерно могучим, если б он прожил еще. Был бы он гордостью нашей отчизны, всех превзойдя славою бранной, верностью и благочестьем. И ты бы, мой отрок, если бы злую судьбину сумел превозмочь, стал бы Марцеллом! Чем я смогу одарить такого потомка! Где мне сорвать столько пурпурных роз и лилий благоуханных, чтобы хоть этим бесплодным почетом выполнить долг перед ним!

Так они двигались по бескрайним воздушным полям, озирая все, что достойно бессмертья. Воспламенив душу сыновью зрелищем славы грядущей и любовью к потомству, Анхиз поведал о войнах, в которых он примет участье после того, как в верхний мир возвратится. Эней узнал от отца о лаврентах, о Латине; родитель предостерег сына от ложных шагов и ошибок.

Из элизия наружу имеются два выхода в верхний солнечный мир, двое ворот, открытых для сновидений. Одни – роговые, для правдивых снов, другие ворота, чьи створки из слоновой кости, служат проходом для грез, проникнутых ложью. И именно эти открылись перед Энеем и его провожатой Сивиллой {166}. Прародитель пришел к кораблям кратким путем и дал знак к отправлению.

V Книга брани

Развеялся век золотой Сатурна.

Стал италиец италийцу волк.

Чужак увел Лавинию у Турна

И в распрю древний Лациум вовлек.

Земля вступила в страшный век железный,

В огонь братоубийственной войны.

И в схватках погибали бесполезных

Энеевы и Турновы сыны.

На пепле и крови был Рим построен.

Заветы предков бережно храня,

Провозгласил себя он новой Троей,

Чтобы от имени ее героев

Сжечь мир из-за троянского коня.

С возвращением Энея из элизия завершаются его средиземноморские скитания и открывается полоса войн с обитателями Гесперии-Италии за право обосноваться на их землях. Этому поистине героическому периоду легендарного прошлого полуострова посвящены последние шесть книг «Энеиды».

В традиционном для эпической поэзии со времен Гомера обращении к музе, которое открывает вторую половину поэмы, Вергилий обещает читателям: «Величавее прежних будут события, величавее будет и труд мой». Странствия были лишь подготовкой к действию, являющемуся стержнем всего повествования. На почву Италии вступает новый Эней, не похожий на прежнего беглеца и скитальца. Прикосновение к смерти не просто закалило его. Впервые оказавшись в Италии, он единственный, кому открыто ее будущее. И это делает его на голову выше любого из противников, действующих вслепую. Эней легко врастает в чуждую ему почву. Он италиец по духу.

Калейдоскоп сменяющих друг друга схваток, где участвуют наряду с троянцами персонажи италийских легенд, дорисованные рукою зрелого мастера: Турн, в котором соединились Ахилл с Гектором, пылкий юный пеласг Паллант, старцы Латин и Эвандр, италийская амазонка Камилла. Прекрасная природа Италии – не безжизненный фон, а постоянно меняющееся в соответствии с ситуацией лицо. Батальные сцены обрисованы не только со знанием дела, но и с тонким психологизмом, которому мог бы позавидовать Гомер.

Таковы эти шесть книг, над которыми работал поэт в последние годы жизни, не успев их завершить. За легендарной Италией встает в тумане времен родина Вергилия, только что вышедшая из столетних братоубийственных войн и приветствовавшая «Августов мир», еще не зная, чем он для нее обернется. Все повествование пронизано намеками, которые без труда улавливались современниками, а нам придется их расшифровывать. Именно они придали «Энеиде» актуальное звучание, превратив ее в «современный» эпос.