Упавшие как-то раз - Юлия Власова

Иней таинственно поблескивал в рассветных лучах, под ясным, омытым дождями небом. Словно кто-то взял и высыпал на луг несметные сокровища из своего сундука. Лис в этом сияющем обрамлении выглядел убого и как-то жалко. Во мне заговорило сострадание:

— И зачем ты, спрашивается, на него напустился? Чем он тебе не угодил?

— Так ведь дерево-то теперь наше, — пристыженно пояснил Пуаро, — а он чужой.

— Если всех чужими считать, друзей у тебя никогда не будет, — сказала я. — Иди, проси прощения. И зови сюда, греться. Дора говорила, нынче предвещают стужу.

Под янтарной кроной пахло летом. Стоял тонкий аромат свежескошенной травы, чабреца и мяты. Дорогу отсюда было не видать, городской шум и городской смрад остались за мостом, по ту сторону бурливой реки Сильмарин. Мы с лисом угощались созревшими по случаю праздника ягодами клубники, которые можно было прямо так срывать с раскидистого клубничного куста на краю нашего зеленого пристанища. Пуаро сидел в сторонке и, уткнувшись носом в землю, обиженно молчал. После того, как я заставила его извиняться, он точно воды в пасть набрал. Чванится, что холоп на воеводском стуле.

Лис поглядывал на него, поглядывал да не стерпел. Поднес ягодку в зубах. Пуаро брезгливо отворотил нос.

— Бери, пока дают, — сказала я. — А то скоро всю съедим. Тебе не оставим.

— Ну, и на здоровье, — кое-как выдавил из себя пес. — Обойдусь.

— Лисята наши, если им что запретить, точно так же важность на себя напускают, — заметил лис, обернув пушистый хвост вокруг лап.

Оказалось, что наш рыжий гость — представитель голубых кровей. В лесу Снов, окаймляющем пригорок с Вековечным Кленом, нор у него нарыто — не перечесть. И в каждой норе что-нибудь да припрятано.

— Однажды, — сказал лис, — мои малютки даже стащили какой-то сверток из пошивочной мастерской.

— Глаза завидущие, лапы загребущие, — проворчал Пуаро из своего уголка. — Хватают, что ни попадя.

— Я их, конечно, отчитал, — виновато добавил лис. — Но, сами понимаете, нести сверток обратно значит поставить семейство под удар. Ведь если с тебя шкуру спустят, кто малышню кормить будет?

— Невелика беда, сами прокормятся, — снова буркнул Пуаро. Что поделаешь, не компанейский он товарищ.

Сверток меня очень заинтересовал. Если его действительно украли из ателье, то почему бы в нем не лежать какому-нибудь платью? Например, бальному…

— Принести? — осведомился лис. — Это я мигом. Одна лапа здесь — другая там.

Он возвратился из глушняка с каким-то коричневым листком на макушке, тряхнул головой и бережно опустил к моим ногам помятый сырой пакет из грубой, шершавой бумаги. Стали разворачивать. Бумага приятно шуршала, но запах от нее исходил прелый и кисловатый. Как от поздних, забытых на сырой земле яблок. Что же там внутри?

Чуть только на горизонте замаячит новая, пусть и крошечная тайна, Пуаро не удержится — непременно сунет в эту тайну свой сыщицкий нос. Вот и сейчас он тихо подобрался к нам, и, ничуть не смущаясь, уставился на бумажный пакет. Наверное, рассчитывал, что обновка достанется ему. Но вместо собачьей одежки внутри оказалось темно-зеленое бархатное платье. Оно было на удивление сухим и сидело на мне как влитое. Я очень жалела, что у нас нет зеркала, такого большого зеркала в тяжелой позолоченной раме… Но и без него было ясно, что в платье этом хоть сегодня можно выезжать. Теткины наряды не шли с ним ни в какое сравнение. Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь!

Я от всей души поблагодарила лиса.

— Рад был услужить, — отозвался тот. — Если понадоблюсь, ищите меня во-он в том буковнике. А теперь мне пора. С днем Светлого ума!

Стоило лису скрыться в чаще, как Пуаро завел старую песню:

— Чужак он, чужа-а-ак. А ты с чужаками нянчишься, точно им по гроб жизни обязана. Пойду-ка я развеюсь.

— Иди, развейся, — сказала я. — Погуляй по лесу. А встретишь волчью стаю — на помощь не зови. Вокруг ведь одни чужаки!

Пес фыркнул и засеменил прочь.

На волков он, по счастью, не набрел, однако вернулся еще более угрюмым, чем раньше.

— Улыбочку, мистер детектив, — сказала я, заканчивая последние приготовления к балу. — Сегодня мы будем в центре внимания.

Однако здесь я промахнулась, ибо в центре внимания очутился один только пес. Хотя он приплелся во дворец точно таким же сердитым и мрачным, обожатели к нему так и липли. Придворные дамы с цветастыми веерами и вельможи в шитых золотом камзолах то и дело склонялись к маленькому ворчуну, рассматривая его изношенную клетчатую накидку. А некоторые храбрецы даже отваживались его погладить.

«Клац! Клац!» — защищался Пуаро, норовя откусить храбрецам пальцы.

Многие тоже привели с собой питомцев: пепельных кошек с голубыми глазами — они грациозно ступали по вымощенному плиткой скользкому полу; неугомонных сорок-трещоток; застенчивых шиншилл в потешных шапочках. А у одного господина на плече восседал сонный, недовольный филин. Филин хмурил свои вихреватые брови и, хлопая глазищами, трагично ухал.

Где-то виртуозно играли джаз. Мы медленно продвигались вслед за остальными, к центральной зале, где выдающимся ученым должны были вручать призы. Я чувствовала себя неловко среди шумного сборища интеллектуалов и богачей. Потом я заметила Сару. Она кивнула мне с натянутой улыбкой, после чего вновь обратилась к своим слушателям, которые окружили ее со всех сторон. Она читала им какую-то лекцию. Проходя по анфиладам комнат, украшенных лепниной и гобеленами, я невольно вспомнила Версальский дворец, его пестрящие фресками галереи и капеллу с множеством колонн.

В одной из комнат, по которым плыла толпа, шло соревнование по бильярду. Здесь стоял характерный запах табака, пыли и древесины. Кто-то в съехавшей набекрень короне примерялся к очередному шару, перегнувшись через стол. Кто-то? Не кто-то, а сам король Юлий! Он до самозабвения увлекался спортивными играми и был не прочь посостязаться, между тем как подданные его без устали занимались государственными делами и отправлялись на покой далеко заполночь. Юлий был еще очень молод, народ любил его за оригинальность и открытый нрав, а еще за то, что он часто переезжал с места на место и всякий раз устраивал пышные приемы. Я подошла к обтянутому зеленым сукном столу и поклонилась, а Пуаро, паршивец, просеменил мимо озадаченных мужчин, даже не удостоив короля взглядом. Его интересовало блюдо с бутербродами, которое поставили на низенький буфет специально для таких малявок, как он.

— Позвольте представиться, — сказала я, косясь на Пуаро. — Жюли Лакруа, упала с неба в прошлом месяце.