Критическая Масса, 2006, № 4 - Журнал

В половине восьмого мы стояли возле объекта. Губа у бизныка была не дура, тихий район, центр города, сталинский дом, второй этаж. Вечером я облазил здесь все, проводил рекогносцировку.

— Василий, пойдешь через дверь, там телефонный провод — вырвешь. Спросят кто — скажешь, новый сосед, снизу, кухню заливаете.

— Не откроют, — буркнул Вася.

— Гвоздь откроет. — Я обращался уже к Гвоздю: Ты полезешь по дереву — видишь, прямо к балкону ветка, залезешь?

— Не хуй делать.

— Залезешь и откроешь Васе двери. Только смотри, чтоб не было как с Муриком.

Мурик сидел, не повезло. Сам виноват, впрочем, дохловат был, в спортзал не ходил. Он был первым на захвате, похожая операция. Дверь ему открыли, он сразу ломанулся на кухню, вглубь квартиры, хозяин захлопнул дверь, а пацаны замешкались на секунду. Потерпевшие забили Мурика сковородками и сдали мусорам, получил шесть лет.

— Ну я ж не такой лох. Нож есть?

— На. — Я достал из дверей «восьмерки» огромный кухонный нож.

— Пошел я. — Вася с трудом вылез из машины и потопал в парадное.

Гвоздь снял футболку, небрежно бросил на машину, взял нож в зубы и полез на дерево. «Остров сокровищ», Израэль Хендс, только масти не морские, а лагерные. На плече — эсэсовский погон, ну и остальное все в стиле «Карты и Гестапо».

Гвоздь уже почти добрался до балкона, когда дверь распахнулась и на балкон выскочила тетка звать людей на помощь. Видно, Вася начал лупить ногами в дверь, телефон не работает, курятник в панике… Увидав худого как смерть человека с огромным ножом в зубах, тетка метнулась обратно, оставив балконную дверь открытой.

Это была ошибка.

Гвоздь перелез на балкон, сплюнул нож в руку, пригнулся к земле, как под обстрелом, и юркнул в хату.

Через пару минут, точнее — через четыре, дверь парадного открылась, вышел Вася. Выглядел он колоритно — мятый красный пиджак, строгое, даже скорее угрюмое выражение лица, в руках два чемодана, обмотанных скотчем. За ним — полуголый Гвоздь, весь в синюю свастику, с чемоданом и ножом в другой руке. Глаза у него были желтые, совершенно безумные. Я уже стоял у машины, движок не глушил, открыл обе двери, «восьмерка». Гвоздь рванул на мою сторону, его чемодан я в машину не взял.

— Ты что, охуел, брось нахуй!

— Нахуя?

— Блядь, брось, убью!!!

Не споря, Гвоздь бросил чемодан и полез в машину. Вася тем временем закинул чемоданы на заднее сиденье и залез сам, выволакивать их не было времени.

Так и поехали — с вещдоками, как любители.

По дороге пацаны кратко обрисовали ситуацию — муж, жена, полумертвый дед и малолетка — дочка. Попадали на пол, просили не убивать. Им сказали — нахуй с квартиры, а в залог взяли чемоданы, жидам доверять нельзя.

Выгрузив разбойничков на хате и запретив им открывать чемоданы до моего возвращения, поехал я встречаться с Жирафом.

Предстояло получить деньги — не самое простое дело, если Жир рассчитывается.

Попытка перенести стрелку на завтра не пролезла, я настаивал на немедленном расчете. Жиды могли заявить мусорам или просто забаррикадироваться и не съехать — хуй бы я деньги получил.

Через полчаса договорились у заказчика в офисе, у пресловутого партнера — жида, с которого и началась эта цепочка тотального обмана.

Офис был в пустовавшем детском саду, в центре, бизнык его выкупил, и теперь между качелями, ракетами и желтыми слонами стояли машины, в основном бычий кайф, вроде пятилитровых «Мустангов» и «Мицубиси 3000».

Жир позвонил, не отвлекаясь на охрану, мы поднялись сразу к барыге, на второй этаж. Тот выскочил из кабинета, жал руку, нес хуйню. Самый обычный бизнык, коротышка, лет сорока пяти, галстук, рубашка, брюхо нависает, ручки маленькие. Поразили только бровки, поболее, чем у покойного Брежнева.

Брови барыга не по чину носил.

Жир меня представил:

— Познакомьтесь, Михаил Борисович, это мой друг. Мы за гонораром.

— Конечно-конечно, все готово. А вы знаете, Эдуард Семенович (это Жир), они мне звонили.

— Ну и что говорят?

— Они в панике, говорили, что какие-то фашисты на них напали, с тесаками, ворвались в окна, угрожали всех убить, а потом ограбили, забрали последнее. Они уже переезжают к родственникам. — Он посмотрел на меня, улыбнулся и спросил: А нельзя ли вернуть вещи?

С Михаилом Борисовичем разговаривать мне было не интересно, поэтому я повернулся к Жирафу и сказал:

— Эдик, скажи Мише, что никто никаких вещей в глаза не видел. Тот, кто ему это сказал — пидорас. И кто повторяет — тоже.

Михаил Борисович, внезапно став серьезным, тихо забормотал:

— Да я же пошутил, это шутка, шутка такая.

Опять я обратился к Жирафу:

— Эдик, посмотри, когда Мишу будут хоронить, гробик не закроется до конца, бровки будут мешать, крышка пружинить.

После чего засмеялся, как актер Папанов в «Брильянтовой руке», только громче.

Бизнык достал из пиджака запечатанный конверт и передал Жиру, вопрос исчерпан.

— До свидания, Михаил Борисович, очень приятно было с Вами познакомиться. Побольше бы таких, как Вы, всем нам лучше б жилось.

— До свидания, взаимно удовлетворен знакомством. — Михаил Борисович повернулся не по уставу, через правое плечо, и потрусил в свой кабинет.

Конверт Жир начал рвать на лестнице — и вдруг неожиданно остановился, положил его в карман и рванул наверх, в офис, со словами «в парашу схожу».

Через пару минут появился, мы упаковались в его «девятку» и отъехали.

— Что там с деньгами?

— Здесь. — Жир вытащил конверт и вынул деньги. Девять купюр. Четыреста пятьдесят баков.

— Ты ж говорил — пятьсот?

— Я не говорил. Я сказал «около пятиста», конкретно я не договаривался.

— Странно, что четыреста пятьдесят. Цифра не круглая.

— Я же при тебе конверт открывал! — абсолютно естественно возмутился Жираф.

— Ну, хуй с ним.

Открывал он не при мне, и полтинник точно спиздил, если его сейчас потрусить — найду, скорее всего, в носке.

Но толковой работы было мало, лето, в бизнесе застой, а Жир постоянно подкидывал подобную мелочевку. Самое главное, он это понимал не хуже меня и точно рассчитал планку моей скандальности. Если бы не хватало сотки — я б обвинил его в крысятничестве, обшмонал, нашел бы сотку и страшно обхуесосил. А то и дал бы пизды, но это уже было чревато — Жир мог и отомстить за рукоприкладство, начинали мы вместе, на базаре, он был при понятиях.

— Жир, возьми себе сотку.

— Почему сотку? В равной доле, сто двенадцать баксов.

— Блядь, мы ж рисковали как.

— Ну, так вы же там и пограбили, я долю не требую.

— Да что там может быть, в чемоданах, — битые кишки и семейный альбом, раз деньги за хату уже в Израиле.

— Хорошо, сотку — так сотку, мне много не надо.

Согласился он неожиданно быстро, я только укрепился в своих подозрениях. В следующий раз оговорю цену заранее и задаток возьму.

На хате меня не сильно то и дожидались, чемоданы, конечно, уже выпотрошены. Пора было пацанов репатриировать, наглели, для них же лучше, дольше проживут. Слегка отматерив их за самоуправство, я выдал им по пятьдесят долларов.

— По полтинничку, и кишки ваши.

— Блядь, жиды! — Гвоздь стал причитать, как еврей на молитве.

— Я ж чуть с дерева не наебнулся, и за все — полтинник, жиды ебучие, ну его на хуй такие работы!

— Да не гони, ты, полтинник за пять минут — нормально.

— А что, есть лучше работа? — Вася сохранял благоразумие, трезвым он вообще был почти нормальный и пиздел лишнее, только накатив водочки.

— Мало денег! А в чемоданах — говно какое-то бабское. Ношеное! Ну и альбом с фото — одни жиды.

— Все нормально. — Вася, оказывается, уже составил план на вечер. — Знаю двух дур, с Житомира, малолетки, работают, снимают хату, тут рядом. Сегодня с ними повисим. Я давно договорился, но они без лавэ не ведутся. А так лавэ только покажем и не дадим. Кишки подарим, это наверно, той сцыкухи, дочки жидовской, моднячие кишки.

Выслушав Васин план, я попрощался и пошел на выход.

Что скажут житомирские проститутки после расчета вещами, я уже знал.

Святая Лена

Лена Петрова была проституткой и алкоголичкой, в свои двадцать с хвостиком. С таким именем-фамилией в 93-м году рассчитывать на большее было глупо. Жила Лена на Лесном, и дом был возле леса, в подъезде жили бомжи, в соседях — цыгане, и тусовалась с одной девушкой, Таней, кажется, — она путалась в именах, с той я познакомился в Чехии, в 91-м… Проститутки любят создавать группы, артели, знакомятся «на теме», потом поддерживают знакомство, а потом втягивают всех более-менее валидных одноклассниц, соседок, родственниц.

Таня ходила по улицам в латексной миниюбке, чулках с подвязками и на огромных платформах, парик еще, но это было позже, в середине 90-х.

Таня была яркой личностью, работающей бандершой, молодой мамкой.

Так вот, Таня и привела эту Лену, миловидную сероглазую девушку, в платочке и с закрашенными тональным кремом синяками у переносицы и под глазами, такие бланжи появляются, если сильно ударить по голове, признаки сотрясения мозга.