Зеленая Миля - Стивен Кинг

— Да, — заявил Перси. — В Кноксвилле я отлично бросал. Эти городские не знали, кто бросает. Сделали две пробежки. Могла бы получиться отличная игра, если бы принимающий не стоял столбом.

Дин мог все так и оставить, но он был старше Перси по должности, и в его обязанности входило инструктировать молодых, а в то время — еще до Коффи, до Делакруа — он считал, что Перси можно чему-то научить. Поэтому он взял молодого человека за руку.

— Тебе надо думать о том, что делаешь, — сказал Дин. Позже он объяснил, что хотел говорить серьезно, но не осуждающе. Во всяком случае, не слишком осуждающе.

Но для Перси это не годилось. Он ничему не научился… хотя со временем ему придется.

— Слушай, очкарик, я знаю, что делаю, — пытаюсь поймать мышь. Ты что слепой, не видишь?

— Ты перепугал до смерти Билла, меня и их. — Дин указал в сторону Биттербака и Фландерса.

— Ну и что? — сказал Перси, выпрямляясь. — Здесь ведь не детский сад, если вы помните. Хотя вы с ними все время нянчитесь.

— Но лично мне не нравится, когда меня пугают, — проворчал Билл, — а я тоже здесь работаю, Уэтмор, не забывай. И я не принадлежу к твоим тюфякам.

Перси посмотрел на него недоверчиво, прищурив глаза.

— И мы не пугаем заключенных без необходимости, ведь они и так переживают стресс, — сказал Дин. Он все еще старался говорить спокойно. — А люди в стрессовом состоянии могут сломаться, сделать себе больно. Сделать больно другим. Иногда у нас тоже бывают неприятности.

Перси скривил губы. Понятие «неприятности» имело над ним особую власть. Устраивать кому-то неприятности — это нормально. Но вот попадать в них — увольте.

— Наша работа разговаривать, а не кричать, — наставлял Дин. — Если человек кричит на заключенных, значит он потерял самообладание.

Перси знал, кто автор этой лекции, — я. Начальник. Перси Уэтмор и Пол Эджкум всегда недолюбливали друг друга, а дело было летом, вы помните, задолго до начала всех событий.

— Лучше, если ты станешь относиться к этому месту, как к реанимационной палате, — продолжал Дин, — самое лучшее здесь — тишина…

— Я считаю, что это параша с мочой, где надо топить крыс, — заявил Перси, — вот и все. А теперь, пусти.

Он вырвал руку, прошел между Дином и Биллом и зашагал по коридору, опустив голову. Он прошел слишком близко к решетке Президента — так близко, что этот Фландерс мог дотянуться и схватить его, а может, отколотить своей знаменитой деревянной дубинкой, если бы Фландерс был человеком такого плана. Но он, конечно, был не из тех, а вот Вождь, наверное, таков. Вождь не упустил бы случая отколошматить Перси, хотя бы для того, чтобы проучить. Об этом сказал мне Дин, когда на следующий день рассказывал всю эту историю, и я помню его слова до сих пор, потому что они оказались пророческими.

— Уэтмор не понимает, что у него нет над ними никакой власти, — сказал Дин. — Что бы он ни делал, хуже уже им не будет, казнить их можно только раз. Пока он сам этого не поймет, он опасен и для окружающих, и для самого себя.

Перси вошел в мой кабинет и захлопнул за собой дверь.

— Все я да я, — проговорил Билл Додж, — как надутое вонючее яйцо.

— Ты не знаешь и половины, — заметил Дин.

— Ну, давай посмотрим с лучшей стороны. — Билл всегда предлагал посмотреть с лучшей стороны и так надоел, что хотелось щелкнуть его по носу, когда он произносил эти слова. — Твоя умная мышь все равно ведь удрала.

— Да, но больше мы ее не увидим, — сказал Дин. — Представляю, как перепугал ее этот проклятый Перси Уэтмор.

3

Это было логично, но неверно. Мышь вернулась на следующий вечер, как раз в первую из двух ночей, когда Перси не дежурил, а потом его перевели в ночную смену.

Вилли-Пароход появился около семи вечера. Я дежурил и видел, как он пришел, со мной были Дин и Харри Тервиллиджер. Харри сидел за столом. Вообще-то мое дежурство было днем, но я оставался, чтобы провести время с Вождем, чей час уже приближался. Биттербак внешне держался стойко, как полагается людям его племени, но я видел: в нем поднимается страх перед грядущим концом, как отравленный цветок. Поэтому мы разговаривали. С ними можно поговорить и днем, но днем плохо: крики, разговоры (не говоря уже о периодических драках), доносящиеся с прогулочного дворика, размеренный лязг печатных станков в типографии, редкие крики охранников с приказом поднять или убрать что-либо, а то и просто: «Пойди сюда, дерьмовый Харви». После четырех становится получше, а после шести все затихает. С шести до восьми — самое лучшее время. В это время в их головах снова появляются глубокие мысли, словно вечерние тени (это видно по глазам), и тогда лучше замолчать. Они еще слушают, что им говорят, но смысл ваших речей уже не доходит. После восьми они готовятся и представляют, как будет сидеть на голове шлем и чем пахнет воздух внутри черного мешка, который им натянут на потные лица.

Но я застал Вождя в удачное время. Он рассказал мне о своей первой жене, о том, как они вместе построили вигвам в Монтане. Это были самые счастливые дни в его жизни, заметил он. Вода была такой чистой и холодной, что при каждом глотке ломило зубы.

— Послушайте, мистер Эджкум, — сказал Вождь. — Как вы думаете, если человек искренне раскаялся в содеянном, сможет ли он оказаться в том времени, которое было для него самым счастливым, и жить там вечно? Может, это и есть рай?

— Именно в это я и верю, — ответил я, и это была ложь, о которой совсем не жалею. Я узнавал о добре и зле от своей прекрасной матушки и верил в то, что Святое Писание говорит об убийцах: для них нет царства небесного. Я думаю, они попадают прямо в ад, где горят в муках до тех пор, пока Бог наконец не велит Архангелу Гавриилу протрубить конец. Потом они исчезнут и, наверное, будут этому рады. Но я никогда даже намеком не обмолвился об этом Биттербаку, да и никому из них. Думаю, в душе они все знали. Где твой брат, сказал Господь Каину, его кровь вопиет мне из земли, и я сомневаюсь, чтобы эти слова удивили именно это заблудшее дитя. Готов спорить, что он слышит, как кровь Авеля взывает к нему из земли на каждом шагу.

Вождь улыбался, когда я уходил, наверняка вспоминая свой вигвам в Монтане и жену, лежащую с обнаженной грудью у огня. Я не сомневался, что и он скоро будет в огне.

Я пошел вверх по коридору, и Дин рассказал мне о своей вчерашней стычке с Перси. Думаю, он специально поджидал меня, чтобы рассказать, и я слушал его внимательно. Я всегда внимательно слушал, если дело касалось Перси, потому что был согласен с Дином, что Перси из тех людей, которые приносят неприятности и окружающим, и самим себе.