Первый Мир - Андрей Ливадный

– Им один год. По меркам Флиреда, конечно, – тут же внес поправку Гюнтер. – Весной молодые саженцы развиваются очень быстро и к периоду наступления летней жары уже похожи на настоящие взрослые деревья, иначе им не перенести летнего зноя и последующей зимы.

– Скажите, Гюнтер, а сок добывают из листвы? Я что-то слышала о цветке безумия или бешенства... По-моему, речь шла именно о Диахре и содержащемся в нем наркотике.

Он усмехнулся.

– На самом деле все обстоит немного иначе, Ольга Владимировна, – вежливо ответил Гюнтер. – Диахр не содержит наркотических веществ. Растение выделяет стимулятор, известный под название «слеза Диахра» или «роса Диахра», который содержится в бутонах в период цветения. На лепестках во время невыносимой жары образуются маленькие капельки жидкости, предназначенные для существ, опыляющих соцветия. Роса не утоляет жажду, лишь придает сил небольшому по размеру зверьку, похожему на земную белку-летягу. Животное, в тщетной попытке утолить жажду, снует по веткам, собирая росу и опыляя соцветия. Находясь под воздействием стимулятора, один зверек способен за сутки полностью опылить до сотни деревьев.

– Наверное, он погибает от истощения и жары? – предположила Ольга.

– Нет. Период транса быстро проходит, Диахр цветет всего неделю, а вот накопленные в организме запасы уникального метаболического стимулятора помогают зверькам перенести зимнюю стужу. На Флиреде удивительная, не имеющая аналогов природа, за миллионы лет выработавшая свои механизмы выживания видов в контрастных, изменчивых и суровых условиях внешней среды, – охотно пояснил Гюнтер.

Ольга постепенно согрелась, окружающая обстановка больше не казалась такой вызывающе-чуждой, как вначале, но ее интерес к Диахру достаточно быстро угас, а внимание переключилось на Гюнтера.

Он тоже смотрел на нее, испытывая смешанные противоречивые чувства.

После коренной реконструкции его тела прошло почти десять лет. За это время он перестал ощущать кричащую ущербность неожиданной реинкарнации, время постепенно сгладило шоковые впечатления, полученные после выхода из энергосберегающего режима на безвоздушной планете системы Ожерелья.

Благодаря избыточному даже для современной модели андроида количеству нейрочипов, он не только сохранил целостность возродившейся личности, но смог продолжить развитие, усваивая огромное количество новой информации, не теряя при этом памяти о прошлом.

Лайкороновые мышцы, заменившие большинство сервоприводов, собственная температура тела, кожные покровы вместо пеноплоти, способность воспринимать окружающее зрением, обонянием, осязанием и слухом, не задействуя встроенных сканирующих комплексов, минимальная потребность в пище, воздухе и воде постепенно изгоняли из сознания комплекс неполноценности, Шрейб все чаще и дольше ощущал себя человеком.

Конечно, не все происходило так гладко, как могло бы показаться.

Его рефлексия, основанная на травматической памяти прошлого, поначалу прогрессировала, серьезно осложняя адаптацию в новой, изменившей коренным образом реальности.

Наибольший дискомфорт Гюнтеру доставляла бессонница, вернее – отсутствие потребности сна, когда ночи, проводимые в одиночестве, сильно угнетали, казались бесконечными, особенно поначалу, еще до посещения системы Дарвин. Пока облик древнего пехотного андроида был способен напугать гостей сенатора Столетова, ему приходилось проводить долгие вечерние и ночные часы в специальном встроенном шкафу, или, если выражаться общеупотребляемыми терминами, техническом боксе для домашних кибермеханизмов.

Это явилось серьезным испытанием для едва возродившейся личности. Долгими ночами, пока в особняке Столетовых шли, затягиваясь до самого утра, приемы и вечеринки с обязательным участием «нужных людей», он размышлял, чувствуя, что бесконечный анализ собственной памяти и происходящих вокруг событий в конце концов до добра его не доведут. Только привязанность к Ивану спасала Гюнтера от необдуманных поступков.

Постепенно он научился справляться с неизбежным ночным бездействием. По его настоятельной просьбе, под предлогом обеспечения безопасности Столетова-младшего, «технический бокс» смонтировали в спальне Ивана, с тех пор Гюнтер смог позволить себе входить в энергосберегающий режим, «дремать», оставив настороже пару сканирующих комплексов.

Этой привычки он не оставил и после того, как ему поменяли внешность. Собственно, если разбираться беспристрастно, то профессор Романов заново воссоздал истинный облик Гюнтера, а применение новейших материалов и технологий трансформировали андроида в киборга[35].

Теперь у него не было нужды прятаться от кого-то в шкафу; рядом со спальней подрастающего Ивана его бессменному телохранителю оборудовали собственную комнату с компьютерным терминалом, двумя креслами и кроватью.

Радикальные изменения благотворно повлияли на Шрейба.

Он по-прежнему не нуждался в сне, но постепенно нашел для себя множество полезных и увлекательных занятий, таких, как исследование межзвездной сети Интерстар, знакомство с новыми мирами, выращивание Диахра, изучение истории минувшего тысячелетия.

Призраки войны являлись к нему все реже, душевное равновесие временами казалось незыблемым, лишь изредка вдруг накатывала оглушающая тоска, порождающая чувство морального вакуума, духовной пустоты, когда Шрейб внезапно и остро начинал воспринимать людей как иных существ, – их суетность раздражала, некоторые поступки вызывали резкое неприятие, но Гюнтер справлялся с подобными приступами, не позволяя им выплеснуться наружу.

Он очень сильно изменился относительно того прототипа человеческого сознания, что послужило первоначальной матрицей для формирования его рассудка. Эмоции далекой войны, как казалось, задремали со временем, а потом и вовсе уснули, невостребованные, но не утраченные.

Так складывались обстоятельства. Никто ведь не станет спорить, что в большинстве случаев именно бытие определяет сознание и редко – наоборот. После успешной эвакуации с Первого Мира Гюнтер, попав на планету Грюнверк, постепенно обрел душевный покой. Множество факторов способствовало наступившим в нем переменам, но главным, конечно, являлась доброжелательная эмоциональная обстановка в доме Столетовых и исторически сложившееся положительное отношение жителей «зеленой планеты» к человекоподобным машинам.

Некоторое время Шрейб, конечно, ощущал внутренний дискомфорт.

Его сознание, фактически вырванное из преисподней, трудно интегрировалось в мирную жизнь, но время взяло свое, прошлое не потускнело, как бывает в памяти человека, но перестало быть актуальным, отошло на второй план.

Война, опустошившая душу, исковеркавшая разум, казалась ему худшим из зол, болезнью, массовым безумием, против которого хороши любые лекарства.

Медленно и тяжело он постигал науку сдержанности, учился не равнодушию, но полному самообладанию, отдавая предпочтение философским взглядам на мир, не имеющим ничего общего с конформизмом или бесчувственностью машины. Гюнтер вполне четко осознавал: возникни экстремальная ситуация, требующая его вмешательства, и он не останется в стороне от событий, но пока что судьба берегла его, жизнь на Грюнверке текла спокойно, размеренно, заботы по обеспечению безопасности Ивана отнимали не так уж много времени и сил – мальчик вырос, минула его юность, и сейчас двадцатилетний сын сенатора готовился пойти по стопам отца, посвятив себя межпланетной дипломатии.

В будущем это сулило немало хлопот, но, пока Иван не покидал родную звездную систему, изучая галактическое право в университете, у его личного телохранителя практически не возникало проблем.

Беспокойство доставляли лишь редкие визиты в отчий дом старшего сына Романа Карловича.

Олмер, занимавшийся бизнесом в секторе Корпоративной Окраины, не утруждал себя приличным поведением, не скрывая своего неприязненного отношения к Ивану и Дмитрию, но пока дело не заходило дальше косых взглядов и плоского сарказма, Гюнтер не вмешивался...

– О чем вы так глубоко задумались?

Голос Ольги вернул его в реальность.

Шрейб впервые за последние годы испытывал неловкость, не зная, как себя вести.

Похоже, она не подозревает о моей истинной сущности...

В глазах его негаданной гостьи метались искорки грусти, надежды, неудовлетворенности жизнью, хотя Ольга Нечаева занимала высокое, привилегированное положение в команде сенатора Столетова, ей, наверное, грех было жаловаться на судьбу, но женщины пока что оставались для Гюнтера неразрешимой загадкой: их поведение, мотивации фактически не укладывались в рамки логики, ставшей стержнем самосознания Шрейба.

Сейчас ее взгляд внезапно всколыхнул в его душе что-то давно утраченное, позабытое или, быть может, не испытанное в полной мере, перечеркнутое той страшной войной и не возрожденное вновь...