Русский аркан - Александр Громов

От мыса Фарвель «Св. Екатерина» летела на вест-зюйд-вест так быстро, как только позволял ветер. К счастью, он позволял поставить все прямые паруса до трюмселей включительно. Теперь, когда дело сделано, когда игру уже не переиграешь заново, оставалось единственное: сохранить удачу чистой. Иными словами – прочь от гренландских берегов! Как можно быстрее и как можно дальше.

Шли без флага – Лопухин приказал спустить Юнион Джек, едва берега Гренландии растаяли в дымке над горизонтом. На ходу закрасили английское название баркентины – и исчез несуществующий корабль его величества «Ulisses». Лопухину очень хотелось вывести на бортах церковнославянским шрифтом «Св. Екатерина», но подождать с этим было не только можно, но и дóлжно. Еще будет время лечь в дрейф при штилевой погоде и заняться не только названием, но и множеством иных несрочных дел.

Сейчас – только на запад! Чем скорее, тем лучше.

И пусть рассудок подсказывает: в этих водах почти безопасно. «Почти» – это еще не «наверняка». Даже в пятистах милях к западу от южной оконечности Гренландии еще возможна встреча с исландцами. На холодных, пронизанных ветрами северных островах, обширных, но никому, кроме исландцев, не нужных, разбросаны их редкие и малочисленные поселения. Должны же они иметь хотя бы эпизодическую связь с Ньюфаундлендом, а то и с Рейкьявиком! Да и с китобойными судами, время от времени наведывающимися в эти воды, встречаться совершенно незачем. Баркентина с приметами той, что навела шороху на тайной пиратской базе, должна исчезнуть бесследно.

А славный вышел шорох! Матросы злорадно смеялись, вспоминая, как пушки баркентины разнесли по бревнышку док, склады, причалы с прикорнувшими возле них суденышками и добрую половину поселка. Людей можно было понять. Тот, кто был заживо похоронен в угольных шахтах Шпицбергена, кто из человека был превращен в рабочую скотину, кто изо дня в день копошился в черной преисподней, харкая кровью и принимая удары плети, кто потерял веру в самый смысл богом данной жизни, кого, замучив работой, сыростью и холодом, и не хоронили-то по-человечески, – имел право на месть. Пусть эти гренландцы прямо не причастны к морскому разбою – ну и что? Они пособники пиратов. Их не очень-то завидная жизнь, их мирный с виду труд – кровь и слезы для моряков половины мира.

Да и сама база наверняка принадлежит какому-нибудь ярлу…

И поэтому – огонь!

Прицельный. Беспощадный.

Лопухин и Кривцов с трудом заставили озверевших комендоров прекратить пальбу. Горячие головы намеревались спустить шлюпки, высадить десант и перебить в поселке все, что шевелится. По счастью, безумие охватило лишь часть матросов палубной команды, и с ним удалось справиться. Незаметными тычками под ребра Лопухин временно успокоил двоих-троих самых буйных, еще одного ударом в ухо свалил Еропка, но наибольший вклад в восстановление порядка внес, пожалуй, новоявленный боцман Аверьянов.

– Хорош, братва! – ревел он, с нечеловеческой силой отшвыривая самых настырных. – Побаловали – будет. По местам!

Мраксист – а союзник! Даже удивительно.

Баркентина ушла, не довершив уничтожение поселка. Лопухину были нужны свидетели. Без сомнения, британский флаг был хорошо виден с берега. Исландские пираты не из тех, кто подставляет другую щеку.

Трудно сказать, где, когда и как они нанесут ответный удар, но в том, что это случится, сомнений нет. Рыхлая пиратская республика, объединенная лишь стремлением безнаказанно грабить, не способна помешать мести оскорбленного ярла. По всей видимости, заносчивую и бесчестную Британию ждет неприятный сюрприз.

Увы, скорых известий об этом ждать не приходится…

Россия не пострадает, если обман раскроется. Россия легко отмежуется от авантюры графа Лопухина, потерявшего, надо думать, рассудок в пиратской неволе. Что возьмешь с полоумного, господа!

Всё так. Сам решил, сам сделал. На свой страх и риск, прекрасно отдавая себе отчет о возможных последствиях. И нечего больше об этом думать.

Выстроенной на шканцах команде Лопухин сказал так:

– Запомните, как «Отче наш»: не было никакой бомбардировки. Никто из вас даже издали не видел берегов Гренландии. Мы прошли Датским проливом, прижимаясь к исландским берегам и выдавая себя за пиратское судно. Кто думает иначе?

Аверьянов ухмылялся – не дурак, мол. На лицах некоторых матросов граф прочел недоумение и поспешил добавить:

– Для медленных умом специально поясняю: мы отплатили пиратам так, как не смогла бы отплатить эскадра броненосцев. Но если кто-нибудь из вас по пьяному делу, в беспамятстве или из пустого хвастовства проболтается о том, что мы сделали, – я не завидую такому болтуну. Напавший на мирное селение под чужим флагом по закону считается пиратом. Болтун пожалеет, что не сгнил в шахте, и я ничем не смогу ему помочь. Хуже того, все наши труды окажутся напрасными. Поэтому категорически приказываю молчать даже на исповеди – для вашей же пользы. Придет время помирать – молчите и на смертном одре. Понятно?

Ответный гул можно было, пожалуй, счесть одобрительным, и Лопухин несколько успокоился. Умным достаточно, а тугодумам объяснят. Но перед Сандвичевыми островами придется сделать команде еще одно внушение – колония все-таки голландская, а голландцы вторые после англичан негласные пособники исландских пиратов. Одно-единственное слово может обойтись так дорого, что и думать не хочется. Но в этот день Лопухин ничего не сказал команде о Сандвичевых островах и курсе на Иокогаму. Есть такие неприятности, о которых людям, право же, лучше не знать заранее. Сейчас его занимало совсем другое.

Более чем вероятно, что на борту «Победослава» остался по меньшей мере еще один агент – на сей раз не иностранец, а свой, но от того не легче. Жизнь цесаревича по-прежнему в крайней опасности. И некий статский советник, приставленный оберегать жизнь наследника престола, в данную минуту ничего не может сделать!

Только одно ему по силам: спешить к Сандвичевым островам, надеясь застать корвет там. Лететь так быстро, как это возможно. Молиться, чтобы убийца не успел осуществить свое намерение.

И еще – думать.

Постараться вычислить: кто враг?

Документы, собранные Третьим отделением, граф изучил еще до выхода из Кронштадта. Обладая великолепной памятью, тренированной годами службы, Лопухин мог почти дословно воспроизвести личное дело каждого офицера и даже унтер-офицера «Победослава».

Вопрос: что это даст?

Не много. Прежде всего, врагом может оказаться вовсе не офицер, а самый незаметный из нижних чинов, включая сюда и морпехов Розена. Поди проверь всех и каждого!

Далее, убийца, вполне вероятно, имеет блестящий послужной список и незапятнанную репутацию. Если в заговоре участвуют персоны ранга морского министра – удивляться тут нечему. Изучение личных дел, даже самое внимательное, вряд ли позволит сузить круг подозреваемых.

Но только на первый взгляд. Могло и даже очень могло случиться так, что для исполнения гнусного дела заговорщики выбрали небезупречного человека. Высокие идеалы – это одно, а пролить кровь цесаревича – совсем другое. Для сего грязного дела нужен либо невероятный патриот, готовый во имя великой цели пожертвовать не только жизнью своей, но и именем честного человека, либо редкостный негодяй, либо человек небезупречный, и третье всего вероятнее. Можно предположить, что он «на крючке» у заговорщиков. В таком случае изучение личных дел может иметь смысл – но изучение сугубо внимательное, на предмет подчисток и недомолвок. Что-то может всплыть – либо неоплатные долги, либо тщательно скрываемое преступление, либо тайный и стыдный порок вроде пристрастия к содомии.

Совсем не факт, что из попытки выйдет толк, но все же стоит попробовать. Иногда одно-два слова в личном деле могут навести на след. Ничего другого все равно не остается…

В дверь каюты уже не первый раз деликатно стучал Нил – граф знал его стук. Робко постучит, подождет с полминуты, постучит снова. Догадается, что графу сейчас не до юнги, уйдет, а через четверть часа вернется – и снова: тук-тук-тук. Небось пришел просить какую-нибудь книжку. Но на русском здесь ничего нет, а все картинки в книгах на английском, немецком и датском он уже видел не один раз. Значит, книжка лишь предлог войти и поболтать. Очень жаль, но не время.

На сей раз стук явно принадлежал Нилу, но был настойчивее прежнего. Пришлось открыть дверь.

– Что-то случилось?

– Пока нет, барин, но…

– Сколько тебе раз говорить, чтобы не звал меня барином? Как меня зовут?

– Ваше высокородие…

– «Высокородия» давно отменены. Попытайся еще раз.

– Ваше высокоблагородие. Или ваша светлость.

– Это на людях. А наедине?

– Николай Николаевич…

– Ну наконец-то. Что у тебя?

– Среди матросов разговоры – куда, мол, идем?

– Ну и что?

– Не туда, мол. Так они говорят. Некоторые злые.