Сказания земли Ингесольской - Анна Котова

— Я знаю, — ответила Ирена, недоумевая. — Вы хотите взять что-нибудь почитать?

Женщина засмеялась недобро. Наклонилась, приблизив острый нос почти к самому Ирениному лицу.

— Сама читай, может, поумнеешь. Хотя вряд ли. А лучше всего заведи себе мужика. Вон, Кунта еще не женат, и Тумене в твою сторону косится. А моего не замай!

Ирена встала, возмущенная. В животе завязался узел, к горлу подкатила горечь.

— Да что ты себе позволяешь! — прошипела она севшим голосом, разом забыв о вежливости. — Кто ты вообще такая? Что тебе от меня надо? Я тебя первый раз вижу! На какое такое «твое» я покушаюсь, ты что, с ума съехала?

— Варак, — женщина тоже шипела по-змеиному. — Что в тебе мог найти такой человек? Пустая, бессмысленная, ни кожи, ни рожи, ни мозгов, только и пользы, что мужика не знала. Не трожь моего, предупреждаю тебя, Ачаи!

Ирена задохнулась, в ушах зазвенело.

— Выйди вон! Я тебя сюда не звала! Убирайся!

— Правда твоя, — женщина натянула рукавицы и кивнула. — Ты меня не звала. Да если не отступишься, я еще приду!

Хлопнула дверь, проскрипели ступеньки. Ирена выдохнула наконец, рванулась за посетительницей на крыльцо.

Вниз по ступеням и дальше к калитке тянулась, исчезая на глазах, цепочка круглых звериных следов.

Потом свистнул ветер, метель ударила с размаху в лицо, заставляя зажмуриться. Когда Ирена проморгалась и взглянула снова, осталась только едва заметная рябь на снежной поверхности.

Потом загладилась и она.

--

Зима тянулась и тянулась, казалось, ей не будет конца. Снег то сверкал до рези в глазах — если погода была ясной, — а то висел в воздухе или наваливался сплошной стеной, летя по ветру. В библиотеку иногда забегали дети, изредка заходили взрослые, только по средам было людно: в этот день Ирена показывала кино. Маргарита привезла из города несколько душещипательных сериалов, и теперь сеансы состояли из двух частей, научно-популярной и "про любовь". И то, и другое смотрели все. Впитывали.

Некоторые повороты сюжета длинных историй про горячих южных парней и знойных красавиц вызывали у оннегиров недоумение. Непонятен был брак по расчету. Странны были рыдания девиц, выдаваемых замуж против воли. И кем надо быть, чтобы бить детей? И почему внебрачный ребенок — это плохо? Понятно было бы, если бы в него вселился злой дух, а так — ну родился и родился, о чем шум?.. Чудные люди живут в жарких краях… Зато, как выяснилось, милейшие добродушные оннегиры понимают и одобряют кровную месть. Вот когда Огыльчин убил Махту, родственники Махты убили братьев Огыльчина. Давно было, да, но дед Ыкунча еще помнит, тогда приезжали начальники из города, расспрашивали, а двоих родичей Махты увезли с собой. Один вернулся потом через много лет, немножко пожил и умер от болезни, а второй и вовсе сгинул. Ойе, зачем забрали? Нельзя же позволять убивать свою родню…

…События происходили редко.

Видели возле поселка волчьи следы, близко. Испуганно лаяли собаки, беспокоились козы, по ночам слышался тоскливый многоголосый вой. Сельчане с тревогой косились в сторону леса, поминали охон-та Тонерея, бросали вдоль опушки обожженые в печи камни, прикололи к старой ели ножами волчью шкуру — не помогало. Обратились к шаману. Явился, обошел Тауркан мелким шагом, приставляя пятку к носку, чтоб просвета между следами не было, бил в бубен, бормотал непонятное. Когда круг замкнулся, выпрыгнул из своего следа вовне — далеко прыгнул, — и пошел один в лес, велев всем оставаться внутри круга. Скрылся за деревьями, не видно, не слышно. Потом раздался одинокий волчий вой, отозвались другие голоса — и стали уходить все дальше, пока не затихли далеко-далеко. Наступила тишина. Стояли, вслушивались напряженно. Наконец заскрипели шаги, из леса вышел шаман, равнодушно переступил круг, сказал: "Ушли, не скоро придут". Старухи засуетились, совали угощение. Взял большой кусок мясного пирога, сунул в сумку, кивнул. Встал на лыжи, покатил к озеру. Налетел ветер, следы вокруг поселка в момент занесло, удаляющаяся фигура растворилась в снежном вихре.

Мильда родила второго ребенка раньше срока, Урай боялся и за жену, и за маленького. Пришел с Чигира Ланеге, воткнул лыжи в снег возле Ураева забора. Вышел часа через три — и прямиком обратно на остров. Счастливый отец на радостях, что все в порядке, громко пел у себя во дворе.

Ирена постояла на крыльце, посмотрела, как поземка заметает лыжню, вернулась в библиотеку.

Заболела старая Маканта. Переживал весь поселок. Ойе, вдруг помрет? Кто будет говорить людям, когда закипит котел? Ланеге сидел над ней три дня, ничего не ел и не пил, отгонял болезнь — и отогнал. Хороший у нас шаман, сильный. Далеко ушла старухина душа, долго надо было звать и искать, но нашел, привел обратно. Ирена проходила мимо дома Маканты, останавливалась, трогала пальцем торчащие из сугроба лыжи. Можно было войти, сесть рядом с родней старухи, никто бы не прогнал, подвинулись бы, и все, — не посмела. Потом видела, как он медленно и тяжело брел через озеро. Сердце сжалось, хотелось догнать и подставить плечо… варак!

Он приходит в Тауркан только по делу. И ко мне у него дел нет.

Оно и к лучшему.

И не зовет больше. Я сама хотела — чтобы не звал.

Если бы ты меня позвал, я бы не сердилась, Ланеге…

Как ты там, совсем один, еле живой от усталости после трех суток бдения, со своим тяжелым роком и куревом?

Или ты не один, и тебя ждет та, в рыжей шубе, метет избу пышным рыжим хвостом? Она помогает тебе подняться на крыльцо, она ставит для тебя чайник, она подбрасывает в печь дрова, и она обнимает тебя и гладит твои волосы? И ты опускаешь на ее колени тяжелую усталую голову?

Так ли, не так — это совершенно меня не касается!

Я — не буду — о тебе — думать!

Села перед телевизором, поставила наугад первый попавшийся диск — побежали титры на фоне нежно обнявшейся пары, прекрасная донья до тошноты напоминала ту, в рыжей шкуре. Выключила поскорее. Нет уж, лучше про пески, тушканчики там всякие, верблюды… "Этот огромный мир", выпуск 42-й… Барабаны! Что у них, другого музыкального фона не нашлось? Все барабаны мира стучат в ритме моего сердца!.. Ачаи…

--

Заперла библиотеку ровно в семь, добралась до кровати, не зажигая света, и упала. Раз ты все равно не идешь из головы, ладно, буду думать о тебе.

Закрыла глаза, положила руку на теплую шкурку Коша, слушала мерное урчание, в пальцах отдавалась чуть заметная вибрация кошачьего моторчика.

Зачем я здесь, Ланеге? Ты так и не ответил мне, почему — именно я. Хозяин озера велел… почти. И ты позвал, и я пришла, не зная, что меня зовут — и кто именно зовет. Для чего? Что надо от меня, бессмысленного варака, духам Ингесолья? Никогда не поверю, будто во мне есть хоть что-то… я же соблазн для малых сих… ничего не понимаю.