Социально-психологические проблемы университетской интеллигенции во времена реформ. Взгляд преподавателя - Сергей Дружилов

По сути, это было проявление конфликта двух социальных тенденций, одна из которых была ориентирована на общество образования, а другая – на модель «общества потребления». При этом активным носителем второй тенденции стала молодежь, жизненный опыт которой, как отмечает А.Л. Андреев, «складывался уже не в пылу романтического познавания истин, а в атмосфере приземленных интересов брежневского „застоя“» [Там же].

В советском обществе что-то неуловимо изменилось. В се, что связано с учебой, в том числе в вузе, переходит на уровень повседневной «рутины». Изменяются и мотивы: учиться в вуз идут потому, что «все так делают», «в жизни нужен диплом», «отправили родители, потому что они в свое время получили (или, наоборот, не получили) высшее образование». Формы потребления культуры, оставаясь еще внешне неизменными, уже меняют свой внутренний смысл.

Например, домашняя библиотека, составленная из дефицитных книг, оказывалась уже не выражением личностной потребности, а специфическим знаком престижа. Вспомним «книжный бум» конца 1980-х годов, когда книги приобретали «по спискам», на «макулатуру» – книги стали уже своеобразной «валютой». Таким же «знаком» стало посещение «престижного» театра -вспомним «билетные бумы» в московские театры в начале 1980-х -многочасовые очереди в театральные кассы и спекуляции билетами.

Приметой времени стало нарастание тотального равнодушия ко всему, что выходит за рамки личного благополучия. Происходит снижение духовной энергетики общества и его основных институтов. И эта распространяющаяся во все направления атмосфера «обволакивает» все вокруг, включая и сферу высшего образования.

Большой вред отечественной высшей школе нанесла начавшаяся в 1970-е годы реанимация рабфаков в виде подготовительных отделений вузов. Реально существующая ситуация тех лет существенно отличалась от той, в которой в 1920-е годы создавались рабфаки: ныне большинство тех, кто после школы шел на производство, просто не имели склонности к учебе. Молодых людей с производства на подготовительное отделение приходилось буквально заманивать, обещая им поступление в вуз без экзаменов. Выпустить хороших специалистов из такого «исходного материала» было невозможно, несмотря на затрачиваемые финансовые ресурсы.

Одновременно падала относительная оплата преподавательского и научного труда. Качество диссертаций в вузах еще больше ухудшилось, особенно в гуманитарных вузах. Как пишет Г.И. Ханин, известный ученый, современник и очевидец событий в российской высшей школе 1960-х – 1970-х годов, «и без того довольно чахлая общественная и научная мысль в гуманитарных вузах окончательно зачахла» [Ханин, 2008]. «Квази-ученые» становились доцентами, затем профессорами, заведующими кафедрами и окружали себя такими же посредственностями. «В гору снова пошли посредственные, а зачастую и бездарные преподаватели, которые и не давали научных результатов и не могли научить студентов. Они часто были и коррумпированными, ибо никаких моральных препонов против коррупции у них не было» [Там же].

Можно сказать, что Советский Союз вступил в период «перестройки» со стремительно деградирующим высшим образованием. При этом, в отличие от 1930-х годов, когда недостатки в работе вузов вызывали энергичные позитивные действия государства, в 1970-1980-е годы государство равнодушно взирало на деградацию вузов. Более того, многие негативные факты, сопровождающие процессы «распада» в высшей школе всячески маскировались и скрывались. Это было возможно благодаря тому обстоятельству, что количественные размеры высшего образования в СССР были огромны, как и расходы на него (хотя расходы в расчете на одного студента во много раз уступали таким же расходам в передовых западных странах).

Расширение социального пространства «общества образования» в 1970-е годы стало для советской системой, по образному выражению А.Л. Андреева, «чем то вроде джина, выпущенного из бутылки» [Андреев, 2008, с. 248]. В этой ситуации возможны две линии поведения – либо «загнать» его обратно, либо использовать его в своих целях.

На практике и руководство правящей тогда КПСС, и последующие оппозиционные «либеральные демократы» всех расцветок ограничивались видением лишь первой линии поведения. При этом за основу принимались исключительно экономические догмы, ориентированные на выгоды «сегодняшнего дня».

Вторая же стратегия властями никогда всерьез не рассматривалась и ныне не рассматривается. Напротив, расширение структур «общества образования» воспринималось всегда исключительно как «помеха экономике, и даже как своего рода стихийное бедствие, с которым непонятно что делать» [Там же]. Но лишь эта стратегия может учесть не только экономические, но социальные факторы, а также мировые вызовы и тенденции.

«Перестройка» в СССР и высшая школа

Начавшаяся в 1985 г. «перестройка» буквально всколыхнула все слои общества, не стала исключением и вузовское профессиональное сообщество. Возникшие ожидания перемен в социальной, экономической и политической жизни страны вели к повышению социально-политической активности преподавателей и научных сотрудников вузов. На первых порах партийные организации вузов (парткомы КПСС, факультетские партбюро) направляли эту активность в «нужном русле».

Доходило до нелепостей, когда преподавателей технической кафедры (как и других кафедр) по одному вызывали в институтский партком и спрашивали: «Ты уже перестроился? Доложи – в чем!».

Но уже и на уровне первичных партийных организаций пошли «вольнодумные обсуждения». Начиная с кафедральных научно-методических семинаров, на которых уже давно «политику партии понимали правильно» (не в смысле официальной трактовки ее КПСС, а по существу -верно) «вольнодумие» пошло на уровень факультетских и институтских партийных собраний. Неожиданно обнаружилось, что почти 70 лет советская власть так и не смогла сделать интеллигенцию «своей».

Это тогда пошла волна выборности ректоров вызов, усилились требования к демократическим процедурам выборов деканов и заведующих кафедрами.

В то же время, несмотря на «перестройку», в отечественной системе ВПО продолжались многие тенденции предыдущего периода.

Но ко времени «горбачевской перестройки» в стране еще более обострились экономические и перекликающиеся с ними социальные проблемы, что, конечно же, отразилось на состоянии советской высшей школы.

Ухудшилось использование на предприятиях выпускников технических вузов. К этому времени промышленность в СССР оказалась недостаточно восприимчивой к импульсам научно-технического прогресса. Внедрение в производство перспективных научно-технических достижений, новой техники, при существующей системе планирования и стимулирования было не только невыгодным, но и весьма обременительным для предприятий. Эти обстоятельства обусловливали очень медленное внедрение любых научнотехнических инноваций, требовавших и высшего профессионального образования и творческого подхода.

Одновременно «замораживалась» значительная доля рутинного труда с низким уровнем его механизации и автоматизации. В результате снижалась эффективность использования инженерных кадров на фоне растущего дефицита во всей номенклатуре рабочих специальностей. Зарплата рабочих стала во многих случаях выше зарплаты инженеров. Особенно это касалось оплаты труда молодых специалистов – выпускников вуза, отправленных на работу в соответствии с государственным распределением. По существующим тогда правилам, отказаться от работы «по распределению» выпускник вуза не мог – а на получаемую зарплату он не мог жить.

Вузы продолжали выпускать дипломированных специалистов, продолжала действовать и достаточно жесткая система распределения выпускников на предприятия в соответствие с государственной разнарядкой. Никто, формально, не оставался без работы. Более того, сразу же после окончания вуза выпускники имели возможность занять инженерные должности, а также должности первичных руководителей (мастеров, начальников или заместителей начальников участков, отделов, служб).

Однако дисбаланс между высокой ответственностью при отсутствии опыта работы, с одной стороны, – и низкой зарплатой инженера при наличии свободных мест по рабочим квалификациям, с другой стороны склонял молодого специалиста к выбору не инженерной деятельности, а рабочей. Возникает своеобразный феномен, обозначаемый в публикациях тех лет как «инженер – подручный у рабочего» [Дунин, Варьяш, 1989].

Возникшее явление приобретает все большую глубину и, одновременно, распространяется вширь, не ограничиваясь инженерными специальностями. По мере того, как количество людей с высшим образованием в стране растет, интеллектуальные профессии становятся все более массовыми, а значит -«обыкновенными». Теряется их былая привлекательность и романтизм, утрачивается престижность интеллектуального труда. А зарплата не компенсирует снижение престижности таких профессий.