Суматоха в Белом Доме - Кристофер Бакли

Я позвонил Барбаре.

– Не соединяйте меня ни с кем. – Она удивленно подняла глаза – мне и без того редко звонили. – И принесите чаю.

– Хорошо, сэр.

Она поняла: что-то будет. А я сел за стол и начал писать то, что должно было стать или моей эпитафией, или пропуском в прежнюю жизнь.

Белый дом

Президенту США

От Герберта Вадлоу, Управляющего делами Президента,

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА О ПОЛОЖЕНИИ В БЕЛОМ ДОМЕ

Прошло много дней после того, как мы виделись в последний раз. Я с пониманием отношусь к вашему желанию отптимизировать доступ в Овальный кабинет, но сейчас мною руководит искренняя озабоченность тем, что, во-первых, вы лишаете себя возможности получить ценный совет и, во-вторых, изолируете себя как президента.

Позвольте мне быть откровенным, господин президент. Вы стали недоступны для всего, что находится за пределами Белого дома. Знаки этого повсюду. Нечестные люди пытаются завладеть вашими чувствами и вашим разумом. Боюсь, они побеждают. И еще, боюсь, они ведут свою игру.

Уже почти поздно, почти не осталось времени, чтобы исправить положение. Заклинаю вас, ради вашего же блага и блага всей страны, откройте двери. Пусть свежий воздух диалога и здравого смысла проникнет в Овальный кабинет, прежде чем вы окончательно запутаетесь в паутине, грозящей гибелью.

Мне понравилась последняя фраза. В ней было что-то от художественной прозы.

Я сидел за столом и смотрел на свою записку, которая лежала в стопке «исходящие документы». Несколько раз мне, хоть и с трудом, но удавалось подавить искушение схватить ее и разорвать на мелкие кусочки. Кто ты такой, Вадлоу, думал я, чтобы вот так обращаться к президенту Соединенных Штатов Америки?

Его друг, вот кто я.

Но на душе у меня было тяжело. Через час, когда Барбара пришла за бумагами, я вздохнул с облегчением. Теперь это уже история, подумал я. Остаток дня был занят работой. Первая леди планировала посетить четыре города, и это требовало моего пристального внимания.

Прошло три дня, но ответа от президента не последовало. Это было трудное время. Я не мог ни на чем сосредоточиться. Неужели президенту показалось, будто я предал его?

Больше я не в силах был терпеть неизвестность и позвонил Ллеланду.

– Привет, – сказал он, продержав меня в ожидании четыре минуты, – как дела в Восточном крыле?

– Отлично, благодарю вас, – холодно отозвался я. – Оно не так уж далеко, как вам кажется. Тот же временной пояс.

– Сегодня утром за завтраком президент говорил о вас.

– Да? – спросил я, не выказывая никаких чувств.

Очевидная ловушка.

– Он сказал: Герб отлично работает в Восточном крыле.

– Приятно слышать. А как насчет моей записки?..

Ллеланд сделал вид, что не знает, о чем я говорю.

– Надеюсь, вы справитесь о ней?

– Конечно. Прямо сейчас. Знаете, Герб…

– Что?

– Не хочу вмешиваться, но если вы спросите меня, в Восточном крыле куча вакансий. Думаю, президент подпишет любую, как только вы заикнетесь об этом.

– Но я не спрашиваю вас.

– Я всегда к вашим услугам, лишь дайте знать.

Через два часа Барбара подала мне конверт, надписанный одним из людей Фетлока. В нем была моя записка с прикрепленной к ней официальной резолюцией:

Управляющий делами президента прочитал Вашу докладную записку, направленную на имя президента, и высоко оценил то, что Вы не пожалели времени для выражения своей озабоченности делами государства.

Искренне Ваш,

Джеймисон Р. Фетлок, помощник президента и заместитель управляющего делами президента.

Фили был очень мил со мной в то тяжелое время.

– Может быть, пустить слух, что Фетлок балуется наркотиками? Можно еще что-нибудь придумать, – предложил он как-то вечером, выпив несколько бурбонов в баре «Обмен».

Обычно я приходил в бешенство от его идей. Но тут лишь спросил:

– Кто вам поверит?

Фили оценивающе оглядел Нэнси, барменшу с пышным бюстом.

– Должен вам заметить, он наверняка употребляет наркотики.

– Нет. Мне это не нравится.

Фили помешал бурбон пальцем.

– Вы слышали о Ллеланде?

– Нет. А что?

– Его пригласили в Монеган.

– Не может быть.

– На уик-энд. С женой.

Ллеланда пригласили в летний Белый дом. Я положил руки на стойку бара и вдруг ощутил безмерную усталость.

13

Ярость

Очевидно, мне стало известно о моей отставке в последнюю очередь. Невыносимо!

На другое утро в семь сорок пять я сел за стол и сделал то, что давно должен был сделать: написал прошение об отставке. Это было нелегко. Больше двенадцати лет я проработал на Томаса Такера, то есть пятую часть своей жизни. Такое в одну минуту не скинешь со счетов. Воспоминания одолевали меня, пока я медленно писал прошение, время от времени делая бодрящий глоток горячей воды. Ирония судьбы заключалась в том, что писал я ручкой, на которой было с любовью начертано: «Г.В. от Т.Н.Т.» Подобными мелодраматическими подробностями нашпигованы романчики, на каждом шагу продающиеся в аэропортах. Слова давались мне с трудом, и лишь к десяти тридцати прошение было написано. Я отдал его Барбаре для перепечатки. У меня не было сомнений, что новость сразит ее. Стоя возле окна, я глядел на дуб, посаженный президентом Линдоном Джонсоном.

Мне всегда нравился вид, открывавшийся из окна моего кабинета. Я буду скучать по нему. Но и в Айдахо есть деревья. Даже получше, чем в Вашингтоне. Сколько же мучений выпало на мою долю после переезда в Вашингтон! А теперь меня охватило забытое ощущение покоя. Мне всегда казалось, что конец, когда он наступит, будет намного более горьким. Неожиданно я почувствовал, что не один в комнате.

– Мистер Вадлоу.

Это была Барбара. Я надеялся, что мы обойдемся без слез.

Отлично. Барбара сохраняла спокойствие. Меня всегда поражало, как она умеет себя держать в острой ситуации.

– Барбара, я понимаю, для вас это неожиданно, – произнес я, как мог, ласково.

Не особенно вдаваясь в подробности, я сказал ей, что, поскольку здесь не сложились условия для работы и нормальной жизни семьи, мы с Джоан решили покинуть Вашингтон и вернуться в Бойсе. Чтобы смягчить удар, я предложил ей работу, если она тоже захочет вернуться в Бойсе.

Барбара стала горячо благодарить меня. Мне было неловко ее слушать, поэтому я с улыбкой заметил, что не надо меня благодарить и что я буду рад работать с ней.

– Сэр, – сказала Барбара, – я останусь тут.

– Тут?

Она пояснила, что ей «предложили» работу заместительницы личного секретаря управляющего. В ответ на мой непроизнесенный вопрос, Барбара заявила, что уже с июля считала мою отставку делом времени и тогда же предприняла «некоторые меры», не желая расставаться с Белым домом.

– Ну да. Кто же еще знал?

– Только Маргарет (секретарша Ллеланда), мистер Фетлок, мистер Уитерс, мистер Ллеланд, конечно же. Мистер Цанг. Мистер Джаспер…

– Хватит.

Барбара спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. Даже предавая, она проявляла заботу.

– Нет, – с трудом выдавил я из себя.

– Тогда я займусь докладной запиской?

– Барбара, это не докладная записка, – чуть не закричал я. – Это моя отставка!

– Да, сэр. Прекрасно написано.

Я вздохнул.

– Спасибо, Барбара.

– Полагаю, ее надо провести через мистера Ллеланда?

Это было невыносимо.

– Через мистера Ллеланда! К вашему сведению, с президентом я знаком двенадцать с половиной лет. Это наше с ним дело, и я не собираюсь мое личное письмо проводить через… этого человека!

Взяв себя в руки, я завершил беседу достойным образом, но, глядя на деревья на Южной лужайке, продолжал размышлять о том, что сталось с преданностью. Я вызвал Ху Цанга.

– Ху, – сказал я, сообщив о своем решении, – вы были достойным и знающим помощником. Если захотите ехать со мной в Бойсе, будете моей правой рукой в «Дьюи, Скруэм».

В растерянности поерзав на стуле, Ху сказал, что недостоин моей похвалы.

– Чепуха!

Я постарался утешить его, но понял, что нервозность моего помощника вызвана не только той причиной, которую я предполагал. Через несколько минут все встало на свои места. Ху признался, что принял предложение работать в АБУ (Административное и бюджетное управление).

Вот уж скандал так скандал!

– Неужели я последним узнаю о собственной отставке? – не выдержав, воскликнул я. – Неслыханно!

Ху стал извиняться и выглядел жалко.

– Забудьте, – сказал я. – Если дело во мне, то вы уже сегодня можете приступить к работе в АБУ. Идите. Идите!

Какие еще чудовищные сюрпризы поджидают меня сегодня, думал я. Неожиданно Южная лужайка вместо ухоженной и зеленой стала высохшей и блеклой.