В пустыне волн и небес - Фрэнсис Чичестер

Вдоль побережья не было видно ни одного огонька. Вскоре я попал в облако и вообще перестал что-либо видеть. Это мне не нравилось — ведь у меня не было ни альтиметра, ни каких-либо приборов для полета вслепую. Потом впереди показался свет прожектора, он вспыхивал через равные интервалы. Я решил, что мне подают сигналы на посадку, и это меня приободрило. Пролетев еще 20 миль, я увидел великолепный ряд огней аэродром здесь действительно был прекрасно освещен. Я стал напевать. Но вожделенный аэродром оказался гаванью, а прожектор — маяком. Я кружил над городом в темноте и не видел никакой посадочной полосы. Потом вдалеке, милях в десяти к западу, заметил вспыхивающий свет и полетел к нему. Но и здесь не оказалось посадочных огней. Я снизился почти до самой земли и обнаружил, что вспыхивающий свет — это мигалка автомашины, пытающейся обогнать другую.

Тут что-то стало вспыхивать к востоку от города: лучи озаряли небо это мог быть только прожектор, ничто иное. Огней, ограждающих полосу, не было, только прожектор, и при моем приближении он опускал свой луч все ниже и ниже. Потом указал прямо на ангары. От прожектора до ангаров было, как я прикинул, всего 200 ярдов, и если сяду по лучу, то вырулю прямо на них. Но не был уверен, что после столь долгого полета сумею хорошо приземлиться в темноте, поэтому сделал круг и разглядел рядом с прожектором подходящий квадрат ровной земли, обсаженный деревьями. Здесь и решил садиться. Зашел на посадку, снижаюсь, и вдруг — хлоп! — меня дернуло вперед, и в следующую секунду я уже болтался в кокпите на ремнях. «Джипси Мот» опрокинулась на нос.

«Все, приехали, — пронеслось в голове. — Конец дурацким мечтам».

В голове и во всем теле все еще отдавался шум мотора, но я сознавал, что вокруг стоит гробовая тишина. Потом услышал, как подъезжает машина. Я выбрался из кокпита, встал на распорку между крыльями и спрыгнул на землю. К моему изумлению, попал я не на землю, а в воду. «Боже мой, я в море!» Прислушался, но шума волн не было, да и воды всего по щиколотку. Побрел к прожектору, но через несколько шагов вода дошла до колен. Еще немного — и я коснулся берега и выбрался из воды. Стою, чувствую себя каким-то котом в сапогах. Набил трубку, но не мог найти зажигалку.

Луч прожектора стал двигаться, поискал и остановился на моем аэроплане. Я увидел, что ткань на обоих крыльях стала волнообразной; распорка пронзила одно крыло. «На свалку», — подумал я, отвел глаза в сторону и опять попытался зажечь свою трубку. Потом еще раз взглянул на «Мот» и не поверил глазам: на ее крыльях плясали какие-то дикие силуэты, задирая ноги, как марионетки. Я услышал топот и увидел бегущих ко мне солдат. Их было десятка три, нас разделяла канава. Они попадали в нее, выбирались наверх и, крича все одновременно, бросились ко мне и стали ощупывать, словно не веря тому, что я живой. Я попросил спичек, после чего мы всей гурьбой направились к прожектору. Комендант провел меня в комнату и угостил вином. Я пил и засыпал, пил и засыпал. Дневальный повел меня куда-то в пустыню, в другой дом и там предложил свободную пилотскую комнату. Не помню, как заснул, но сохранил в памяти, что проснулся среди ночи, хватаясь за стену: мне снилось, будто лечу, и вдруг все вокруг погружается во мрак, и я жду неминуемой катастрофы.

Наутро я пошел к своей «Мот» и увидел, что солдаты уже перевезли ее в ангар. Дежурный сержант говорил по-французски; он сообщил мне, что мой аэроплан отделался легкими повреждениями — сломаны распорка и пропеллер. Я отказывался верить, но он оказался прав.

Было чему изумляться и радоваться. Я совершил посадку на абсолютно плоский солончак, на четыре дюйма покрытый водой. Поверхность была настолько ровной, что я не почувствовал, как сел. Следы от колес свидетельствовали, что «Джипси Мот» проехала ярдов тридцать пять прежде, чем встать на нос. Я ведь считал, что все еще выполняю снижение и не выровнял машину.

С момента отлета из Англии прошло 40 часов, и 26 из них я провел в воздухе, пролетев до Триполи 1900 миль. Из 14 часов, проведенных на земле, на сон выдались неполных 3 часа, остальное время — напряженная техническая работа с аэропланом и улаживание разных формальностей. Стало ясно, что реальность перечеркивает мои расчеты. Достичь поставленной цели я мог только при одном условии: пролетать в день по тысяче миль. Но усталость и задержка во время дневных посадок делали мой план невыполнимым.

Глава девятая

ОТ ТРИПОЛИ ДО ЯВЫ

Десять дней я ждал, пока доставят новый пропеллер, и все это время итальянские военные пилоты относились ко мне внимательно и по-доброму. Они развлекали меня, и, кажется, я тоже их развлекал. Был среди них некто Валериани. Узнав, что я за четыре месяца сломал уже три пропеллера, он предложил сделать его из резины — может быть, неплохая идея. Валериани командовал инженерной частью, где мне бесплатно сделали весь ремонт. Был там еще красавец Гуиди, он очень внимательно относился к своей внешности. На столе и стенах его комнаты сверкали подписанные фотографии потрясающих красоток, и он прекрасно вписывался в этот интерьер.

Пропеллер прибыл, и я мог лететь дальше. Но я теперь не испытывал энтузиазма и даже напротив — страшился предстоящего пути. Перелет из Лондона в Африку отнял у меня почти все силы, нервы расшатались. Я еще никогда не летал в Африке. Меня уверяли, что здесь воздух у земли такой разреженный, что аэроплан при посадке камнем падает на землю. Аэродромная служба не хотела меня отпускать: свежий ветер поднял в воздух тучи песка, да к тому же со дня моего прибытия здесь произошло уже несколько несчастных случаев. На побережье нашли разбитый аэроплан Ласалля, который летел из Франции в Индокитай. Тела пилотов привезли в Триполи, и итальянцы устроили пышные похороны. Собрались все летчики эскадрильи, все консулы, в похоронах участвовал отряд фашистов в черных рубашках и пилотках с кисточками. Гробы стояли на лафетах, над процессией медленно пролетели три итальянских аэроплана «Ромео». Французский консул попросил меня сказать несколько слов от имени британских авиаторов. Я сказал, но в своем единственном костюме и брюках гольф чувствовал себя неловко: все остальные гражданские были в длинных фраках и высоких шляпах.

В соборе поставили пушку, автоматы и скрещенные пропеллеры, епископ Триполийский отслужил торжественную заупокойную. Во время службы одно из четырех кадил вдруг ярко вспыхнуло, загорелось и потом громко лопнуло, что усилило впечатление от всего ритуала.

В течение недели произошли еще три крупные аварии. В Южной Африке разбились Джонс Уильяме и Дженкинс, та же участь постигла одного из пилотов триполийской эскадрильи, который вылетал на поиски Ласалля. Потерпел крушение и швед Андрэ.