Кто поставил Горбачева? - Александр Островский

6 декабря 1977 г. Н. Леонов сделал в своем дневнике следующую запись о Польше: «Укрепление класса кулачества, переход в частную собственность городской торговли, развитие капитализма в промышленности закладывают базу для антисоциалистических сил. При польском антирусском национализме, при всесильном духовенстве во главе с кардиналом Вышинским, при разладе в руководстве ПОРП и правительстве Польши нам остается только ждать даты внутреннего взрыва и гадать о формах, в которых он произойдет, но при нынешнем ходе событий он неизбежен»[491].

17 марта 1978 г. З.Бжезинский представил президенту США план дестабилизации положения в Польше. Согласно этому плану в самое ближайшее время она будет вынуждена тратить на обслуживание внешнего долга до 90 % всей выручки от экспорта. В связи с этим следует потребовать от нее легализации оппозиции и демократизации общества, что позволит отстранить ПОРП от власти[492].

Летом 1980 г. под давлением кредиторов польское правительство произвело повышение цен. Ответом на это стала волна забастовочного движения, во главе которого встало новое профсоюзное объединение – «Солидарность».

В развитии этих событий много странного.

Достаточно отметить, что «Солидарность» возникла 31 августа, а уже 24 октября была зарегистрирована. Буквально за несколько месяцев при полном бездействии руководства ПОРП в нее вступило около миллиона коммунистов, т. е. каждый третий член партии. Если бы этот процесс такими же темпами развивался дальше, через несколько месяцев в «Солидарности» было бы более половины членов правящей партии. К этому следует добавить, что в руководство нового профобъединения вошли 42 из 200 членов ЦК компартии. Причем член ЦК Богдан Лис стал заместителем лидера «Солидарности» Леха Валенсы, а среди руководителей «Солидарности» мы видим даже члена Политбюро ЦК ПОРП – Зофию Грыжб[493]. Между тем, позднее появились сведения, что лидер Лех Валенса был связан с польскими спецслужбами[494].

Все это очень напоминает зубатовщину и уже тогда породило подозрения, что за этими событиями стоит руководство ПОРП, которое, с одной стороны, используя рабочее движение, пыталось оказать давление на своих кредиторов, с другой стороны, собиралось произвести в стране смену декораций, а, может быть, и политического режима.

31 января 1981 г. A.C. Черняев отметил в дневнике: в Польше «дело идет к тому, что двоевластие превращается в одновластие «Солидарности»[495].

Опасаясь выхода Польши из ОВД, Министерство обороны СССР предложило ввести туда войска, как это было в 1968 г. в ЧССР[496]. Однако КГБ категорически выступил против этого и сумел убедить генсека[497].

10 августа 1981 г. A.C. Черняев обратил внимание на то, что Л.И. Брежнев в телефонном разговоре с руководством ПОРП заявил: отношение к Польше будет зависеть от того, останется ли она социалистической или же «будет капиталистической». Из этого A.C. Черняев совершенно справедливо сделал вывод, что Л.И. Брежнев исключает ввод советских войск в Польшу и допускает там смену власти[498].

13 декабря 1981 г. под давлением Москвы в Польше было введено военное положение. Деятельность «Солидарности» запрещена, а ее лидеры арестованы.

Воспользовавшись военным положением в Польше, 29 декабря 1981 г. Р. Рейган отдал распоряжение о введении против СССР экономических санкций. Еще в ноябре он направил в Ватикан своего эмиссара и начал с ним тайные переговоры об использовании католической церкви против ПОРП. 7 июня 1982 г. американский президент сам посетил римского папу и в ходе шестичасовых переговоров заключил с ним союз, как считают некоторые историки, с целью организации нового «крестового похода» против Москвы[499].

Зарождение «нового класса»

Чем взрывоопаснее становилась международная обстановка, чем тревожнее складывалась ситуация внутри «мировой системы социализма», чем более неблагополучным становилось положение в советской экономике, тем шире распространялось недовольство существующим политическим режимом в советском обществе.

Одним из проявлений этого было возникновение и развитие диссидентского движения. Однако численность его участников была невелика. Даже по мнению В. К. Буковского, она вряд ли превышала 10 тысяч человек[500].

Между тем наряду с активным диссидентством существовало диссидентство пассивное, которое кто-то очень удачно назвал «внутренней эмиграцией».

По сведениям КГБ СССР, «потенциально враждебный контингент» в СССР «составлял 8,5 млн. чел»[501]. Еще более многочисленной была та часть оппозиция, представители которой стремились не к уничтожению существующей политической системы, а ее реформированию. Если мы возьмем ее численность лишь в два раза больше численности «враждебного контингента» и учтем, что приведенные цифры относятся к взрослому населению, получится, что в явной оппозиции к власти находилось не менее пятой части населения.

На самом деле недовольство существующим положением имело еще более массовый характер.

В отличие от активного диссидентства пассивная оппозиция находилась на самых разных этажах советского общества, в том числе, внутри партии, в партийном и государственном аппарате.

«Происходила своеобразная деидеологизация руководства (и кадров в целом), – пишет бывший работник аппарата ЦК КПСС К. Н. Брутенц, – эрозия его «марксистско-ленинской идейности, в верности которой клялись более всего. Причем в этом процессе – как это ни выглядит парадоксально – руководство и аппарат опережали значительную часть общества»[502].

В результате этого «идеология становилась маской, скрывавшей безыдейность вождей»[503].

Вот, например, откровения уже известного нам А. С. Черняева: «У меня не то что принципов, у меня убеждений никогда не было. Да, я был 48 лет членом партии, но никогда – убежденным коммунистом»[504]. И это признание человека, который долгие годы работал в Международном отделе ЦК КПСС и даже был заместителем заведующего отделом, человека, который курировал международное коммунистическое движение.

«Деятели, – утверждал А.Н. Яковлев, проработавший в аппарате ЦК КПСС около двадцати лет, причем не где-нибудь, а главным образом в Отделе агитации и пропаганды – были разные: толковые, глупые, просто дураки. Но все были циники. Все до одного, и я – в том числе. Прилюдно молились лжекумирам, ритуал был святостным, истинные убеждения держали при себе»[505].

Утверждая, что в аппарате КПСС никто не верил в коммунистические идеалы, А.Н. Яковлев, по всей видимости, сгущал краски. Но то, что отмеченное им двоедушие существовало и имело массовый характер, не вызывает сомнения. Существование «двоемыслия», а то и «троемыслия» среди своих коллег по аппарату ЦК КПСС признавал и К.Н. Брутенц[506].

«По моим наблюдениям, – читаем мы в его воспоминаниях, – среди членов руководства второй половины 70-х годов доктринально «заряженными» – конечно, по-разному – оставались лишь Андропов, Суслов, Пономарев и в какой-то мере Громыко»[507].

Таким образом, получается, что из примерно 25 человек, входивших в высшее руководство партии, по мнению К.Н. Брутенца, только четверо сохраняли доктринальную приверженность марксизму. Уже одного этого достаточно, чтобы понять масштабы идейного перерождения руководства партии.

Генри Киссинджер вспоминал, как во время встречи с М.С. Горбачевым, которая состоялась «в начале 1989 года», Михил Сергеевич заявил, что «они с Шеварднадзе» (первый секретарь

ЦК Компартии Грузии) еще «где-то в 70-е годы пришли к выводу, что коммунистическую систему следует изменить с головы до ног»[508]. Более того, по свидетельству Г.Х. Шахназарова, однажды в его присутствии М.С. Горбачев заявил: «Разорили страну, народ держали впроголодь, запороли сельское хозяйство… Какой это к черту социализм]»[509].

Однако и в 70-е, и в 80-е годы Михаил Сергеевич продолжал клясться в верности этому несуществующему социальному строю.

Факт подобного двоедушия нашел отражение в одном из интервью Э.А. Шеварднадзе. Он признался: открыто мы говорили одно, в узком кругу – другое. «На вопрос, когда примерно началось такое неформальное общение», Эдуард Амбросиевич заявил: «Я бы особенно выделил 1975 и 1976 годы и более позднее время. К началу 80-х годов нам уже все было вполне ясно. Первый вывод, к которому мы пришли, заключался в том, что необходим серьезный ремонт»[510].

На самом деле, к началу 80-х годов Э.А. Шеварднадзе думал уже не о ремонте советской системы. Когда в 1981 г. историк Г. Шарадзе обратился к нему с предложением о приобретении в США архива грузинского меньшевистского правительства, срок хранения которого истекал в 2000 г., Эдуард Амбросиевич заявил, что он может не беспокоиться, к тому времени Советской власти в Грузии уже не будет[511].