Операция «Степь» - Эдуард Кондратов

Когда распахнулась дверь и глазам ребят открылась елка, одна из воспитанниц, и опять как будто Настя, тоненько воскликнула: «Ой! Красиво!»

Женя жадно следила за лицами: нет, не всем была безразлична изукрашенная мохнатая сосенка. Многие, правда, не понимали, зачем это в горницу притащили разряженное дерево. Однако смотрели с любопытством, и уже это было важно для Жени.

Рассадив воспитанников по местам, слабеньких в уголок, с подушкой, остальных как пришлось, Сурикова опять захлопала в ладоши:

— Поздравляю, ребята! Ужасный голод не победит нас! Здравствуй, Новый год! Дедушка Мороз, иди к нам!

Она обернулась к открытой двери. Глядя на заведующую детдомом, повернули головы к дверям и ребята. В коридоре послышались шаркающие шаги: как-никак, а Булисовы бурки были размеров на шесть больше Шуриной ноги.

— Здравствуйте, дети! — насколько могла густо, сказала Шурочка. — С Новым годом!

— Шу-у-рочка, — протянула Настенька. Остальные ребята — кто удивленно, раскрыв рот, а кто и безо всякого выражения — смотрели на появившуюся в дверях непонятную белую фигуру.

— Ну-ка, ребята, — сказала Шурочка уже своим голосом, — скажем все вместе: С Новым годом! Раз, два, три! С Но-вым го-дом!

Получилось! Из шепотков, их тихих застенчивых голосков, из выкрика Коли и Настиного писка получился нестройный, но, главное, многоголосый возглас: «С Но-овым го-одом!»

— А я — Дед Мороз, — сказала, приободрясь, Шурочка. — Я подарки вам принес. Но вы должны их заслужить. Вку-у-сные подарки! — Шура глядела на ребят, и ей так хотелось, чтоб они слушали, чтоб хотя бы заинтересовались подарками, что ли! — Давайте возьмемся за руки и потанцуем вокруг елочки. Кто не хочет, пусть сидит… — Шура кивнула Жене: скорей же!

Сурикова подбежала к лавке и взяла за руки двух ребятишек.

— Хватайся, хватайся за Дусю, — крикнула она маленькому татарчонку Ринату. — И ты, Маша, возьми за ручку Степку…

Не всех, и все же большинство втянули они в пока еще недвижный хоровод вокруг елки.

— К мамке хочу… — вдруг заплакал у стены обложенный подушками Венечка.

— Ты слушай, слушай! — крикнула Шура. — Ребята, я с Женей буду петь, а вы потом с нами вместе будете повторять, хорошо? Песенка про елочку, она детская!..

Волнение, нет, больше — какое-то жаркое раздражение трясло Шуру. Ей казалось, что от того, запоют ли сейчас дети, зависит много… так много…

Она тихонько потянула за руку Колю Босого и пошла по кругу.

— «В лесу родилась елочка, в лесу она росла…» — запела Шура сочным сопрано, и Женя, не очень мелодично, но все же сносно подхватила грудным голоском:

— «Зимой и летом стройная, зеленая была…»

И — так и застыло слово в воздухе… Не подпевают!

— «Зимой и летом стройная…» — Шура тряхнула за руку Колю Босого: — Пой же! Колька! «Зимой и летом стройная…»

Только два голоса — Шурочкин и Женин — громко и надрывно звучали в комнате.

— «Зимой и летом стройная…» — в третий раз, чуть не плача, начала Шурочка, и вдруг… Три или четыре тихих детских голосочка отозвались:

— «Зимой и летом стройная…»

У Жени на глаза навернулись слезы, а Шура… Сейчас она была гусаром в гуще сабельного боя. Глаза ее сияли, она пела так, как не пела никогда — звонко, звучно, наполненно.

— «…Зеленая была», — поддержали ее еще несколько веселеющих голосков. А те немногие, что не ходили вокруг елки, напряженно смотрели на медленный хоровод и оттаивали. Словно голодно-холодная смерть, поселившаяся в их нутре, вытекала из оживающих глаз и уносилась прочь.

«Метель ей пела песенку…»

Никогда еще ни Шурочка, ни Женя, как ни разнились их биографии и судьбы, не ощущали в своей жизни столь режущего сердце счастливого чувства. Им казалось: кончись на этом жизнь, и — не страшно. А дети уже привыкли, все охотнее подхватывали строчки и про волка, который трусцою пробегал, и про дровенки, и про то, как елочка пришла к нам на праздник…

Все же длинноватой, видать, оказалась песенка для ребят, которых всего лишь позавчера принесли и привели из коллектора. Женя усаживала ослабевших на скамейки, с остальными пела и танцевала Шурочка, и ни один Дед Мороз, наверное, не ощущал на румяных своих щеках таких влюбленных, восторженных взглядов.

— Ребята, миленькие, — взволнованно проговорила Шура. Ее ни капли не смущало, что правая бровь и правый ус свалились — лопнула нитка, и что руки ее, а значит, и лоб, и все лицо были в свекольных пятнах. — Мы встретили Новый год, спели песню елочке. Теперь у нас будет концерт. Кто из вас знает стишок или песенку? Или спляшет? Есть такие? Тот получит подарок. Хотите? Они у нас висят на елке. Это не просто бумажки, это — сахар, хлебушек, вобла… Ну, кто хочет первым заработать подарочек?

Шура мельком взглянула на Женю: та хлопотала возле побледневшей Настеньки — укладывала ее на лавку, подсовывала под голову подушку. Слишком увлеклась девчушка… Устала…

— Кто же хочет заработать сахарку? — улыбаясь, еще раз спросила Шура.

Дети смотрели на нее. Никто не стронулся с места.

— Ребята, кто знает хоть какой-то стишок? — упавшим голосом повторила Шура.

И опять — молчание. Все ждали. Но чего?

— Хорошо, дети… Не будет у нас концерта. Будут просто подарки. Кто первый? Ты, Анюта? Ну, бери, бери с елки, что хочешь.

Стриженая головка Анюты вжалась в плечи.

— Бери, что хочешь! Отрывай нитку! — уже приказала Шурочка.

Девочка, вращая тоненькой шеей, словно боялась, что кто-то из окружающих ей помешает, осторожно протянула пальцы к висящей на ветке бумажке. Шевельнула ее. Бум! Кусочек желтоватого сахара выпал из обертки к ее ногам.

И тотчас Ванек, черноголовый мальчик с пергаментно-желтым лицом, бросился животом на пол и, схватив сахар, сунул в рот.

— Ай! — пронзительно крикнула Анюта и кинулась к нему. Ванек сжался, с хрустом жуя сахар.

— Так нельзя! — крикнула с лавки Женя, все еще успокаивавшая Настеньку. Но что уже мог изменить ее возглас?

Цепная реакция, в одно мгновение охватившая ребят, была непреодолима. Кто молча, кто с визгом, кто с рычанием — все дети, до того смирно сидевшие у стены на лавках, ринулись к елке. Гирлянды и лопаточки посыпались с веток, сосенка рухнула. Набрасываясь на нее всем телом, воспитанники рвали пальцами, хватали ртами, прижимали обеими руками к груди ветки с чекистскими подарками.

— Ребята, не надо! Не надо!! Это все ваше! — кричала Шура. Она пыталась оторвать детей от колючей хвои, но для них не было сейчас ничего важнее, чем завернутые в бумажки с хвостиками кусочки сахара, хлеба и воблы. Голод, который сжимал их за горло столько недель, вдруг крикнул сейчас во весь голос. Ребята уже не могли думать ни о чем другом, кроме того, что сейчас они могут что-то схватить и съесть, и если не успеют, то съест кто-то другой — Нинка, Васька, Клавка…