Отрок. Ближний круг - Евгений Красницкий

– О чем задумался, Михайла?

– Подвел я тебя, деда, не справляюсь с делами.

– Ничего, внучек, это не страшно. Поможем, от каких-то дел освободим. Ты, главное, не заботься так сильно, не стесняйся сказать, когда неподъемно бывает.

– Деда, ты раньше совсем другое говорил.

– Другое… Кхе! Да, говорил, но кто ж знал…

«Э, граф, а напугались-то вы крепенько, впрочем, а кто бы не напугался?»

– Деда, я спросить хотел… только ты не ругайся, ладно?

– Ладно, ладно. О чем спросить-то?

– Почему я тогда один за бунтовщиками погнался? Вернее, так: почему мы не готовы были к тому, что часть из них сбежать попробует? Не предусмотрели или так и задумано было?

– Других забот у тебя нет? Как случилось, так и случилось, чего уж теперь-то?

– Мне знать надо, деда. Гриша погиб, если бы я их отпустил, он живой был бы.

– Эх, Михайла… Как ты думаешь, сколько за десять лет моего сотничества народу убито было? Даже и не гадай, все равно не догадаешься. Сто восемнадцать человек! Хочешь, всех поименно перечислю? Всех помню! И о каждом из них мысль была: решил бы я иначе, и был бы он жив. Да только нельзя было иначе, почти никогда. А если можно было, то выяснялось это уже потом, когда ничего уже было не исправить. Из этих ста восемнадцати таких – двадцать два.

Привыкай, Михайла, к тому, что каждый твой приказ кому-то жизни стоить будет – такова воинская стезя. А не хочешь привыкать, тогда в монахи уходи. Только запомни: будешь сидеть в келье и мучиться – а вдруг ты лучше командовал бы, и тогда меньше народу погибло бы? И еще: я хоть и сказал «привыкай», но привыкнуть к этому невозможно. Особенно к тому, как матери смотрят, когда мы из похода возвращаемся. Вот так.

Голос деда непривычно дрогнул, он опустил голову и некоторое время шел молча. Мишка тоже молчал, хотя ответа на свой вопрос не получил. Но дед, как оказалось, про вопрос не забыл.

– Насчет бунтовщиков была у меня надежда, что все во двор влезут, там и полягут, а того, что сбегут, я не боялся. На следующий же день взял бы их всех и судил. Для них то, что ты за ними погнался, даже лучше оказалось – легче в бою пасть, чем на колу корчиться и смотреть, как твою семью из села изгоняют. А я бы так и сделал – изгоев мимо кольев кнутами прогнал бы, – Мишка покосился на деда и по выражению лица понял: не врет. – Так что облегчил ты им судьбу, – продолжал дед совершенно спокойным, деловитым тоном. – Но это нам тоже на пользу. Теперь все знают, что при нужде у меня за спиной восемь десятков самострелов стоят, а скоро будет еще больше. Даже если меня убить… особенно если меня убить, пощады не будет. Не зря Гриша погиб, не зря. Я тебе еще про Меркурия говорил: зря ничего не бывает. Так что не кори себя, но помни: с Григория твой воеводский счет открылся, а закончится этот счет тобой самим, и никак иначе!

– Выходит, опричники мы…

– Как ты сказал? Опричники? Опричь иных воинов… Опричники, – дед словно пробовал новое слово на вкус. – Опричники. Правильно назвал! Есть у меня кроме ратнинской сотни другое войско! Молодец, Михайла, в самую точку! Сам придумал?

– Нет, деда, не сам. Был такой царь, Иоанном звали. При нем бояре да князья большую власть забрали. Воеводу во время войны назначить нельзя было, чтобы кто-нибудь не возмутился: мол, мой род древнее, заслуг больше, не стану худородному подчиняться. Вот Иоанн и учредил опричнину – свое личное войско. Там все рядовыми были: князья, бояре, всякие нарочитые мужи. А начальных людей Иоанн выбирал по двум признакам: преданность и способности.

– Правильно сделал! – одобрил дед. – Иначе это не войско, а… бабы по грибы пошли!

– Правильно-то правильно, но ненавидели опричников люто. Они же усадьбы Иоанновых супротивников разбивали так же, как я усадьбу Устина. Бывало, что и по ложному навету, бывало, что и корысти ради.

– Ну и что? – деда Мишкино уточнение не смутило ни в малейшей степени. – Преданных людей награждать надо, а врагов в страхе держать. Все так делают: князья, короли, императоры. Только все эти россказни про наветы и корысть надо на пять делить, а то и на десять. И царевы супротивники слухи преувеличенные распускали, и царевы люди тоже, чтобы страху нагнать. А опричники – слово правильное. Где этот Иоанн царствовал?

– В Московии.

– Не слыхал. Заморская страна какая-то дальняя?

– Нет, не дальняя. Мы с Иоанном не по расстоянию, а по времени разошлись. На четыре века.

– Угу. Боишься, что и тебя ненавидеть будут?

– Уже ненавидят, деда.

– Кхе… Наплюй. Умные поймут, а дураки и завистники… Сам говорил: мусор.

Дед немного помолчал, потом вдруг спохватился, вспомнив что-то важное:

– Да! Михайла, раз уж речь о названиях пошла, придумал бы ты для своих ребят какие-нибудь другие чины, а то непутево как-то получается: у меня в сотне десятники и у тебя в Младшей страже тоже десятники! Разве ж они ровня? А Митюха у тебя и вовсе старший десятник. Это что же, он старше Луки или Фомы? Не-ет, давай-ка так, внучок: раз войско у тебя опричное, то и чины своим отрокам придумывай опричные. А то у вас как у детишек выходит – малышня играется, сами себя воеводами да сотниками называют, а как наигрались, так и забыли. У тебя же не игрушки?

– Не игрушки, – согласился Мишка. – Какие игрушки, если убитых чуть ли не десятками считаем?

– Ну так и придумай что-то не игрушечное, но от взрослых ратников отличное. Сможешь?

– Смогу, деда. Можно, например, десятников Младшей стражи урядниками[5] называть.

– Урядник… – задумчиво повторил дед. – Кхе… Уряд – порядок. А что? Подходяще!

– Командиров пятерок можно младшими урядниками называть, десятников – просто урядниками, а старшего десятника – старшим урядником. Вроде бы и не игрушечно. А, деда?

– Да нет… не игрушечно. Ладно, быть по сему, дозволяю! – Дед, прищурив левый глаз, глянул вперед и неожиданно улыбнулся. – Во! Гляди-ка, мать тебя встречает, просилась к Настене со мной идти, да я не взял, мало ли… Пошевелись-ка, чтобы видела, что с тобой все хорошо. Морду, морду к ней поверни, пусть увидит, что ты обоими глазами смотришь.

Глава 3

В следующие два дня Мишка отдыхал. Посетителей почти не было. Мать кормила его сама, никому это дело не доверяя, потом долго сидела рядом, жалостливо вздыхая и разговаривая с сыном «ни о чем». Забегала сменить повязку Юлька, но долго не задерживалась, на Мишкины шуточки и подначки не поддавалась и вообще была все время встопорщенная, как ежик. То ли вызнала у матери насчет «сексотерапии», то ли по какой-то другой причине, Мишке выяснить так и не удалось.

Захаживал и дед. Стараясь, видимо, возбуждать у внука исключительно положительные эмоции, нахваливал Дмитрия – прирожденный воин, освободил Мишку от забот по торговой части – Осьма прекрасно справлялся и сам, заинтересованно и доброжелательно выслушивал Мишкины рассуждения о строительстве крепости и планах развития воинской школы. Припомнил, кстати, Мишкину жалобу на нехватку наставников и решил этот вопрос к обоюдному удовольствию.

– Значит, так, Михайла. Андрюха у тебя уже есть, Илья, хоть и обозник, мужик бывалый и научить может многому, особенно купеческих детишек, по части обозного дела. Еще Стерв. Ты сам убедился, что к обучению молодежи у него способность имеется. А еще отдаю тебе Алексея и бывшего десятника Глеба. Оба воины опытные и умелые. Доволен?

– Не-а! – нахально заявил Мишка, пользуясь дедовой добротой. – Мало и с Глебом непонятно – если у него так паршиво с десятком получилось, то чему он нас научить может?

– Не спеши, Михайла, по правде сказать, вины Глеба в этом деле большой нет, так уж вышло, а спрашивать за непорядок в бывшем седьмом десятке надо бы и с Луки тоже. Тут такая история вышла… любой бы на месте Глеба сплоховал. Было это года четыре назад, помнишь, как мы с тобой на завалинке сидели? Я – покалеченный, ты – как заново родившийся.

Дед тяжко вздохнул, вспоминая, наверно, гибель сына, болезнь внука и собственную безнадежную тоску тех времен. Мишка сочувственно промолчал, и дед после паузы продолжил:

– В том году Глеб как раз по осени жениться собирался. На дочке Луки Говоруна, заметь. Как уж Лука с Данилой седьмой десяток уломали, я не знаю, но выбрали Глеба десятником вместо убитого… Вместо отца твоего. Мне даже и не сказали, да и не до того мне было.

Дед снова замолк, о чем-то задумавшись, потом отрицательно помотал головой, видимо, каким-то своим мыслям и решительно заявил:

– Нет, десятником Глеб справным был! На той переправе проклятой только одного человека потерял – стрелой убило. А не утонул ни один, Глеб как-то сумел коней от паники удержать и всех людей под берег вывел. Но знаешь, как в жизни бывает… Баба, она же хуже топора подсечь способна. Недели за две до свадьбы дочка Луки возьми да и сбеги с другим! Лука не стерпел – погнался, настиг и убил. Обоих. А Глебу, в сердцах конечно, сказал, что от нормальных мужиков невесты не бегают. Ладно бы с глазу на глаз, а то прилюдно! Ну Глеба и понесло – ни одной юбки не пропускал, все доказывал кому-то, что он не хуже других мужиков. Службу совсем забросил, а в десятке разговоры пошли, что, мол, не по заслугам он десятник, а стараниями Луки. Так вот и доигрался.