Красные фонари - Валентин Гафт

Бра

Ты при свете спать хотела,Наше маленькое бра,Освещая твое тело,Ночь горело до утра.

Но под утро — в чем тут дело?Наше бра перегорело.Ты куда-то вдаль глядела,Похудела, побледнела.

Я спросил: «Не заболела?»Ты сказала, что здорова.Неужели наше браНам выбрасывать пора?

Трельяж

Я расстроен — я расстроен,В профиль — нос длинней, чем думал,И анфас — я лопоухий,Что красив я — только слухи.

Влево я смотрю — вы вправо,Вправо — вы наоборот.Сам себя беру в облаву,Ах, какой противный рот.

Ну, ребята, кто тут лишний?Ведь не все вы — пустота?И костюмчик — никудышный,И рубашечка — не та.

Кто из вас ненастоящий?Кто здесь я, а кто мираж?Хоть всю жизнь глаза таращи,Не ответит вам трельяж.

И берут меня сомненья,Лезет же такая блажь,Может быть, я — отраженьеТех, кто спрятан за трельяж?

Антресоли

Мы не проходили в школе,Что такое антресоли.Что-то близкое к фасолиИ соленое притом.Оказалось — антресоли,Когда жить не хочешь боле,Когда корчишься от болиИ прихлопнут… потолком.

Олег Табаков

к 60-летию

Худющий, с острым кадыком,В солдаты признанный негодным,Он мыл тарелки языком,Поскольку был всегда голодным.

Теперь он важен и плечистИ с сединою благородной,Но как великий шут, — артистОближет снова что угодно.

И вновь, уже в который раз,Как клоун перекувырнется,Чтоб не узнал никто из нас,Где плачет он, а где смеется.

Всегда над этим паренькомВисела аура таланта.Он был цыпленком-табаком,Но сексуальным слыл гигантом.

Он августовский, он из Львов,В нем самых разных качеств сговор.Он сборник басен, он Крылов,Одновременно — Кот и Повар.

Все от Олега можно ждать:Любых проказ, любых проделок,Он будет щи еще хлебатьИз неопознанных тарелок.

Игорю Кваше

Ты, Игорь, в театре «Современник»Играешь с первого же дня.Нельзя сказать, что ты — изменник,Нельзя сказать, что ради денегТы стал ведущим «Жди меня».

Но слух прошел среди коллег:Он — и Артист, и Человек.

И этим надо дорожить.Твой труд воистину полезен.Артистом можешь ты не быть,Но гражданином — будь любезен.

Игорь Кваша о Валентине Гафте

С Валентином Гафтом, с Валей, я знаком очень давно, и познакомились мы с ним довольно смешным образом. Это произошло в Школе-студии МХАТ, где в те времена был такой порядок, что студенты младших курсов помогали работе приемной комиссии, вели записи, составляли списки, приглашали абитуриентов на экзамены.

Я был одним из секретарей этой приемной комиссии, когда среди абитуриентов появился смешной парень, очень высокий, худой, с короткой стрижкой, в красной рубашке и пиджаке как будто не с его плеча и с золотой фиксой во рту — как тогда говорили, фиксатый. И было непонятно, то ли он полублатной, то ли просто стесняется, но мне показалось, что он очень талантливый и что он должен поступить. Поэтому я очень за него болел, все время выбегал в коридор, как-то его подбадривал между турами, а он жутко трясся и очень стеснялся.

Мне так хотелось как-то ему помочь, что я подходил к членам комиссии, среди которых были Массальский, Карев, подлезал к другим знакомым педагогам, пытался им говорить, что вот этому парню поставьте оценку повыше, его бы надо взять. Или узнавал, как у него идут дела, чтобы ему сказать, что все в порядке, что он проходит в следующий тур. Вот такое было наше первое знакомство. Потом какое-то время мы учились вместе в студии МХАТ. А студия тогда была как бы вроде небольшим элитным учебным заведением. В нем было всего четыре актерских курса по 18, 20, 25 человек и еще постановщики. И все. Больше студентов не было, и мы все обучались на одном этаже и постоянно общались.

После окончания студии наши пути разошлись. Я сначала работал в труппе МХАТа. В то время вместе с другими артистами разных театров во главе с Олегом Николаевичем Ефремовым мы, репетируя по ночам, делали «Современник», где я с тех пор и работаю.

Но, видимо, Валя помнил меня или какая-то внутренняя связь сохранилась — не знаю, чем это еще объяснить, но он всегда звонил мне, когда хотел попасть на спектакль «Современника». К нам было очень трудно попасть, билетов не было. А он очень любил наш театр, и я устраивал какие-то пропуска, контрамарки…

Вообще-то Гафта можно было тогда назвать чемпионом по смене театров. Он перебрал почти все театры Москвы: театр Гончарова на Спартаковской, театр Ленинского комсомола, театр Сатиры, театр на Малой Бронной и какие-то еще, причем некоторые по нескольку раз. Уходил, приходил, менял театры.

На Малую Бронную он перешел из Ленкома вместе с А. Эфросом. Гафт очень любит его как режиссера, относится к нему очень хорошо, с большим пиететом, и считает, что тот очень много ему дал. Но так получилось, что ушел и от него.

Вначале была какая-то, я думаю, и неуверенность в себе, и во-вторых, характер, конечно. От этой неуверенности он иногда совершал какие-то фантастические поступки, он мог взять и уехать с гастролей, с премьеры почти, и его выгоняли за это из театра. Иногда он мог просто прийти и сказать, что больше работать не будет. В театре им. Моссовета, по-моему, он был три раза, а как-то работал один день. Потом ему это не понравилось, он все равно ушел. Конечно, это характер. Характер неуемный, все время находящийся в поиске нового, поиске своего пути, поиске сердцевины профессии — и все время неудовлетворенный.

Но вот в 69-м году Олег Николаевич Ефремов пригласил Гафта в наш театр. В это время он работал в театре Сатиры, куда пришел и сыграл графа Альмавиву в «Фигаро». Он играл премьеру, и играл очень хорошо. Ширвиндт пришел на эту роль позже. Олег Николаевич его посмотрел и пригласил к нам. И с тех пор Валя прекратил менять театры. Не знаю, что будет дальше, но театры он менять перестал.