Любимая песня космополита - Андрей Курков

– Я даже не знаю, есть ли у этого кафе название… Оно находится на углу улочки, ведущей вниз к набережной. В этом кафе еще полностью стеклянная стенка и вся улица хорошо видна…

– А-а… – выдохнула Адель, по-видимому припомнив это место.

– И вот она бежала по этой улочке, очень медленно бежала, а потом вдруг остановилась у открытых дверей кафе и заглянула внутрь.

Я следил за выражением лица хозяйки, ожидая, когда же она прервет мой рассказ и спросит что-нибудь более существенное или, может быть, сама расскажет мне что-то…

– А кто в это время был в кафе? – спросила девушка.

Я задумался, припоминая.

– Я, Ирина…

– А кто это?

– Официантка… Потом еще подошли ребята, но собака к тому времени уже убежала.

– А эта Ирина видела ее?!

– Не думаю… – я замотал головой.

К столику подошла уже знакомая мне пожилая женщина, поставила передо мной чашечку кофе, сахарницу и маленький, кажется серебряный, кувшинчик со сливками. Из кармана жесткого фартука, одетого поверх светлого комбинезона, торчали ручки больших садовых ножниц.

– Софья, не уходи пока! – попросила ее Адель. – Этот человек видел Эсмеральду…

– Прошло уже четыре дня, – девушка смотрела на меня и в ее глазах блестели слезы. – Я даже не знаю: жива ли она?! Это так тяжело, потерять самое близкое существо…

Наступила тишина, и в тишине этой вдруг всхлипнула Софья.

Я глотнул кофе и, ставя чашечку на блюдце, чуть не уронил ее.

– Это я виновата… – зашептала Софья. – Я оставила калитку открытой… только на минутку… и вот…

– Самое близкое существо… – повторил я в мыслях слова Адели. – Значит тот, чью спину я видел с тропинки – не самое близкое существо! Значит он кто-то еще, кто-то менее близкий Адели, чем рыжая Эсмеральда.

– Я уже два раза обошла весь город, – заговорила снова Адель. – Я осмотрела все дворы, все закоулки… Ведь в городе почти нет собак…

– А вы ходили в ботанический сад?! – неожиданно спросил я и едва сдержал себя, чтобы не описать красоту этого места и не предложить себя в спутники.

– А где это?! – в глазах девушки засветилось удивление.

– Как, вы действительно не знаете?! – удивился я. – Надо идти по загородной аллее в сторону виллы генерала Казмо…

Адель кивнула. Неужели она знает, где расположена вилла генерала?!

– А дальше? – спросила она.

– В самый конец этой аллеи, а там сама аллея упирается в ботанический сад…

– Странно, – произнесла Адель. – Я никогда не слышала об этом саде… Надо будет обязательно пойти туда, может бедная Эсмеральда заблудилась там…

Софья снова всхлипнула.

Я допил кофе.

О ее собачонке я больше ничего не знал, а другие темы ее, казалось, не интересовали. Конечно, теперь я понимал, что для нее значила Эсмеральда, но то, что меня позвали сюда только как человека, видевшего эту собачонку, не могло не огорчить.

– Ну вот, – я заговорил с предпрощальной интонацией. – Пожалуй больше мне вам нечего рассказать…

– Может выпьете еще кофе?! – спросила она.

Наверно целую минуту я боролся между «да» и «нет» и все-таки сказал «нет».

– Спасибо, – произнес я как можно более доброжелательным тоном. – Но у меня еще есть планы на сегодня… Надо идти.

– Я провожу вас, – Адель поднялась и мы вместе прошли в дом, спустились по винтовой лестнице и остановились только у калитки.

– Если я увижу ее или что-нибудь узнаю, обязательно сообщу вам, – пообещал я.

– Благодарю, – кивнула Адель и подала мне руку.

Она подала руку слишком высоко для рукопожатия, и я прикоснулся к ней губами.

Ожидал услышать хотя бы еще пару дающих надежду слов, все еще держа ее руку в своей. Но Адель молчала, и я, отпустив руку, попрощался и пошел вниз по авеню Цесаря.

Конечно, все мои мысли и чувства были так перепутаны, как может быть перепутана не смотанная в клубок шерстяная нить. Привязанность Адели к своей собачонке хоть и казалась мне немного странной, но в то же время не могла не вызвать уважения. И опять же эта привязанность заставляла задуматься об отношении Адели к людям и, конечно, о том мужчине, сидевшим спиной к городу на ее террасе. Кто он? Откуда? Она вела себя так, словно была единовластной хозяйкой особняка. Может это был гостивший у нее родственник? Брат? Дядя? Даже не знаю: так ли уж было важно для меня узнать что-нибудь о нем?! Но думаю, он не был очень близким ей человеком, иначе бы она хотя бы раз, но упомянула его.

Город к этому времени уже основательно прогрелся, и находиться на солнце было довольно тяжело. Хотелось в тень, но как назло вдоль авеню Цесаря росли только кипарисы, а так как солнце зависло в этот полуденный час прямо над городом, то, естественно, никакой тени они дать не могли. Единственное, что я мог сделать – это идти быстрее.

Желудок, в штыки воспринявший утреннюю овсянку, требовал полноценного обеда, и я решил, не заходя в гостиницу, сразу пойти в кафе.

Внутри было прохладно и пусто. Я присел за угловой столик подальше от окон и наслаждался ощутимой в этом месте сыростью.

– Извините, – прозвенел за моей спиной голосок официантки. – Но обед у нас сегодня невкусный…

Я обернулся и видимо выражение моего лица было настолько удивленным, что она поспешила добавить еще несколько слов:

– Машина не привезла продукты, и мы можем вам предложить только перловую кашу и чай…

– Какая машина?! – заторможенно спросил я.

– Ну которая дважды в день привозит продукты… – пролепетала девочка в белом фартуке и такой же белоснежной шапочке-панамке. – Говорят, это связано с объявлением независимости…

В голосе ее не было ни огорчительных ноток, ни раздражения. Похоже, она была не меньше моего озадачена отсутствием машины.

– Ну хорошо… – голосом припертого к стенке человека произнес я. – Давайте то, что есть.

– Минутку! – сказала она.

Что можно сказать о перловой каше, особенно, если она сварена до состояния дробинок, которые легко катаются на языке, но никак не лезут в глотку?! Этот вид еды может быть тоже причислен к холодному, а впрочем даже и к горячему орудию, потому что любая попытка съесть перловую кашу сопряжена с борьбой, с огромной тратой энергии, которую такая еда вряд ли компенсирует. Обед напомнил мне глотание таблеток, при этом роль таблеток исполняли крупинки, и почти каждую из них приходилось запивать глотком к тому времени уже остывшего чая. Но официантка была добра и терпелива и даже слова не сказала, когда я попросил ее принести четвертый стакан. Может быть, она даже сочувствовала мне?!

В кафе зашло еще несколько человек, но большинство из них сразу же вышли. Только двое остались позаниматься этим пищевым мазохизмом.

После обеда я направился на поиски Вацлава и Айвена. Причина, из-за которой я их искал, была, может быть, смехотворной, но все-таки я хотел им сообщить о том, что машины с продуктами не прибыли, и это значит, что жители уже свободного города могут остаться голодными. Мне почему-то казалось, что никто из ребят, собиравшихся совсем недавно на мусульманском кладбище, чтобы обсуждать сегодняшний день, не знает об этом. Может быть они едят у генерала, а с сегодняшнего дня – у президента Казмо, может быть где-нибудь еще…

Но чем дальше я шел, тем меньше оставалось у меня надежды найти их. Улицы были пустынны. Среди немногочисленных загорающих и купающихся на городском пляже я не увидел ни одного знакомого лица. Оставалось только пойти на виллу генерала, но по такой жаре туда идти не хотелось, а вечером, когда станет прохладнее, они сами появятся на площади Святого Лаврентия, чтобы отпраздновать первый в истории этого города День Независимости.

Утомившись от бесплодных поисков, я повернул к гостинице, и вдруг воздух завибрировал в моих ушах. Сначала слабо и едва ощутимо, но буквально с каждой секундой эта вибрация нарастала, и я остановился, пытаясь понять: что происходит. Остановился и интуитивно задрал голову вверх. И тут же по мне прошлась тень низко летящего вертолета, и встревоженный воздух растрепал волосы. А сверху уже сыпались какие-то листки бумаги, белые как снег. И падали они вокруг меня, и на крыши домов, и на ветви деревьев. А я стоял в оцепенении то ли оттого, что за прошедшие недели отвык от шума, то ли просто от испуга.

Один листок лег мне прямо на плечо, и я взял его в руки.

«Всем военнослужащим, находящимся в кратковременном отпуске приказывается срочно покинуть город и вернуться в расположение своих армий. В 18:00 в город будут введены войска и военнослужащие, не покинувшие к этому времени город или оказывающие сопротивление, будут расстреляны на месте».

Дочитав, я выронил листок, и он упал мне под ноги.

Неужели моя свобода снова оказалась кратковременной?! Неужели мне никогда не дано найти себе постоянное пристанище, в котором меня никто не будет трогать, никто не будет приказывать, и я, естественно, никого не буду слушаться?! Где же ты, моя родина, которую я еще не знаю, но которая никогда не потребует моей крови? Где мне тебя искать?!