Публичное начало российского уголовного процесса - Анатолий Барабаш

Как видим, конфликт двух начал может привести не к большей гарантированности прав и свобод граждан, а, наоборот, к их ущемлению. Чтобы этого не случилось, органам предварительного расследования необходимо будет, несмотря на отсутствие в данном Кодексе среди принципов уголовного процесса всесторонности, полноты и объективности, реализовывать его в своей познавательной деятельности. Исключение данного положения из системы принципов произошло по воле законодателя, но есть сферы, где эта воля бессильна, где действуют объективные законы[195]. Именно на них строится грамотная познавательная деятельность, и указанный принцип – отражение ее закономерностей. Важность реализации этого принципа заключается в том, что он – гарантия установления не только виновности, но и невиновности лица[196]. Отсюда можно сделать вывод, что состязательность в том виде, как она представлена в ст. 15 УПК РФ, русскому уголовному процессу в рамках предварительного расследования противопоказана.

Чтобы подкрепить этот вывод, остановимся еще на одном вопросе. Выше уже говорилось, что в качестве двигателя уголовного процесса, в том числе и предварительного расследования, рассматривалось, да и сейчас рассматривается, обвинение. Причем для ряда авторов понятие «обвинение» по своему содержанию было аналогично понятию «уголовное преследование»[197], и его часто рассматривали в двух значениях: в материальном, как утверждение органа, ведущего процесс о виновности обвиняемого[198], и процессуальном, как функцию уголовного процесса[199].

В настоящее время для отдельных авторов в процессуальном смысле обвинение предстает как уголовное преследование[200], и они, по сути, повторяют то, что было высказано в середине XX века М. А. Чельцовым, который понятие «уголовное преследование» рассматривал как всеобъемлющее, включающее не только обвинение, но все, что делает следователь и прокурор с момента возбуждения уголовного дела[201].

В. М. Савицкий, напротив, утверждал, что такой характеристикой обладает обвинение. Он писал, что «обвинение… необычайно емкая процессуальная категория…Исследовать обвинение – значит исследовать пусковой механизм уголовного процесса, подвергнуть анализу самые основные, наиболее существенные его понятия»[202]. В рамках этого широкого подхода, как считает 3. Д. Еникеев, преследуется не только лицо, совершившее преступление, но в тех случаях, когда оно неизвестно, преследуется преступление[203]. Но и это еще не предел для расширения границ уголовного преследования. Анализ высказываний С. М. Даровских позволяет сделать вывод, что о реализации уголовного преследования следует говорить и тогда, когда нет речи о совершении преступления. Она включает в уголовное преследование «кроме обвинения, еще и иные виды деятельности, например производство по делам о применении принудительных мер медицинского характера»[204]. Как мы знаем, это производство осуществляется и в тех случаях, когда общественно опасное деяние совершил невменяемый. В этих случаях речь идет именно об общественно опасном деянии, а не о преступлении.

Как видим, в науке было и есть несколько решений вопроса о соотношении обвинения и уголовного преследования. В рамках первого они разводятся по началу осуществления в процессе. Уголовное преследование появляется раньше обвинения, следовательно, и содержание вкладывается различное. Во втором – они рассматриваются как идентичные, возникающие одномоментно. В последнем случае употребление понятий «обвинение» и «уголовное преследование» в качестве синонимов вряд ли оправданно, подобное не позволяет четко разобраться в сущности изучаемого явления. В первом же обвинение рассматривается как часть деятельности по уголовному преследованию, но тогда можно ли обвинение рассматривать как функцию уголовного процесса? В таком соотношении предпочтительней как функцию видеть уголовное преследование. Ведь часть не может быть равнозначна целому, одна функция не может быть составной частью другой. Именно так и поступают отдельные авторы. Говоря об уголовном преследовании, они рассматривают его в широком смысле как поиск, установление возможно виновного и его изобличение с целью последующего привлечения к уголовной ответственности. Это, по их мнению, описание уголовного преследования как функции, которая возникает одновременно с возникновением уголовно-процессуальных отношений. В узком – как деятельность по изобличению конкретного лица в совершении преступления[205].

В настоящее время, в связи с принятием нового УПК, перед учеными встала задача вновь, но уже на другом уровне, вернуться к рассмотрению соотношения рассматриваемых понятий. Необходимость эта обусловлена тем, что законодатель сейчас употребляет их оба и наполняет различным содержанием. Под обвинением им понимается утверждение о совершении определенным лицом деяния, запрещенного уголовным законом, выдвинутое в порядке, установленным Кодексом (п. 22 ст. 5 УПК)[206], а под уголовным преследованием – процессуальная деятельность, осуществляемая стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления (п. 55 указанной статьи).

Несложный анализ содержания, которое вкладывается законодателем в эти два понятия, приводит к выводу о том, что преследовать можно только лицо, но не любое, а обладающее определенным процессуальным статусом подозреваемого, обвиняемого[207]. В связи с этим совершенно справедливо Л. М. Володина высказала недоумение по поводу того, как можно преследовать преступление. Она пишет: «Событие преступления имело место в прошлом, преследовать то, что ушло в прошлое, невозможно»[208]. Еще большее недоумение вызывает утверждение о том, что «фактически совершенное, хотя и не выявленное преступное деяние… само по себе, будучи предусмотренным уголовным законом, не может не подпадать под понятие объекта уголовного преследования»[209]. Получается, что с момента появления уголовно-правового запрета начинается уголовное преследование, объект уже есть. Остается определить субъекта преследования. Если о преступном деянии неизвестно правоохранительным органам, они не могут выступать в качестве такового. Есть единственный вывод, подсказанный автором рассматриваемого утверждения, – субъект преследования – уголовный кодекс. Мы не можем представить, как закон осуществляет эту деятельность, не помогает нам в этом и автор.

Вернемся к выводам, которые следуют из анализа норм УПК РФ. Второй вывод заключается в том, что обвинение – это тезис, выдвинутый уполномоченным органом. Тезис, формирование которого происходит в рамках уголовного преследования подозреваемого, тезис, знаменующий появление новой процессуальной фигуры – обвиняемого, тезис, который становится знаменем стороны обвинения, проносится ею через предварительное расследование, обосновывается в судебном разбирательстве, защищается в вышестоящих судебных инстанциях[210].

Полагаем, что мы более адекватно проинтерпретировали мысль законодателя, чем авторы, считающие, что обвинение – лишь та часть уголовного преследования, которая направлена на формулировку обвинения, предъявление обвинения, поддержание государственного (частного) обвинения[211]. В рамках указанного подхода обвинение частично перекрывает уголовное преследование.

Решение вопроса о соотношении обвинения и уголовного преследования в сознании многих исследователей осложняется, как нам кажется, устоявшимся стереотипом о том, что обвинение – одна из функций уголовного процесса[212]. Так, например, М. Т. Аширбекова, правильно уточняя понятие «обвинение», пишет, что «обвинение – это утверждение не только того, что лицо совершило деяние, запрещенное уголовным законом, но и утверждение того, что лицо совершило это деяние виновно»[213]. Эта позиция аналогична той, что обосновывалась нами выше, понятия «обвинение» и «уголовное преследование» по содержанию ею разводятся. Но при попытке названного автора обосновать, что обвинение – это функция, различие между анализируемыми понятиями пропадает. Рассматривая обвинение как функцию, она пишет, что обвинение – это процессуальная деятельность по установлению виновного характера действий лица, совершившего деяние, запрещенное уголовным законом[214]. Здесь уже речь не идет о том, что обвинение – это утверждение, и такое понимание, по сути, не отличается от того, как она понимает уголовное преследование. Для нее – это деятельность, связанная с изобличением лица в совершении преступления. Значит, если рассматривать обвинение как функцию – неизбежно ее отождествление с функцией уголовного преследования[215], если как тезис (как это делает законодатель), то тогда о функции обвинения говорить не приходится. Тезис – это не деятельность, а то, чем деятельность завершается. Какая деятельность, по уголовному преследованию или иная – ответ на этот вопрос будет дан ниже.