Сновидения - Нора Робертс

Серафима замолчала, дожидаясь, пока кибергорничная подаст кофе и так же беззвучно удалится.

– И что, персонал был не в курсе? – поинтересовалась Ева.

– Она была очень умная. Нет, лучше сказать – хитрая. Да, Шелби была хитрющая. Пару раз ее ловили по мелочи – и сейчас, когда я об этом думаю, причем не только как взрослый человек, но и как психотерапевт, я могу предположить, что она просто позволяла себя поймать. Мелкие нарушения никого не удивляли, и наказание за них было нестрашным. Нас тогда было по меньшей мере в десять раз больше, чем сотрудников. Они из кожи вон лезли, чтобы уберечь нас от улицы, от торговцев живым товаром. Чтобы нам помочь. Но для нас, для большинства, они были какие-то простофили.

– А помните помощника плотника? Джона Клиппертона?

– Имени не помню, а может, и не знала никогда, но помню парня, которого Броди несколько раз приводил, это было уже незадолго до нашего переезда. Есть такие мужчины, – продолжала она, обращаясь к Еве, – что только глянут – и ты уже знаешь, что он тебя мысленно раздел. Иногда думаешь, ну и пусть, я его тоже глазами раздену. А иногда это бывает обидно. Если не хуже. Я была молоденькая, но какое-то время успела поболтаться на улице. Я понимала этот взгляд – каким он смотрел на меня и других девчонок. Нехороший был взгляд.

– А он только смотрел или было что-то еще?

– Не знаю. Мне кажется, он тогда глаз положил на Шелби, но она ничего об этом не рассказывала. Мы не были особо близки. Для нее я была лишь покупателем, да и то нерегулярным. А как они умерли?

– Пока ответа на этот вопрос у меня нет. А после переезда вы никогда не возвращались в то здание?

– Нет. Меня и не тянуло. Я еще до переезда изменилась. Все для меня стало другим, произошел какой-то перелом. Разговорная психотерапия, на которой я сначала лишь отбывала номер, чтобы иметь кров и еду, начала приносить плоды, хоть я и сопротивлялась изо всех сил. Филадельфия работала со мной тет-а-тет, хотела я того или нет, и, невзирая на все внутренние барьеры, которые я городила, она начала пробиваться сквозь всю мою злость и ненависть к самой себе. В конечном итоге она убедила меня поговорить с бабулей – с моей бабушкой.

– И вы подарили Джонсам здание и стали помогать деньгами.

– Да, – подтвердила мисcис Битмор. – Не могу сказать, что они спасли Серафиме жизнь, но они помогли ей вернуться домой, помогли обрести себя.

Тиффани, попивая кофе, потрепала внучку по колену.

– Они работали в ни на что не годном помещении. Полное убожество! И не могли себе позволить ни выплачивать залог, ни – тем более – поддерживать дом в надлежащем состоянии, делать ремонт, нанимать необходимый персонал. Они дали Серафиме шанс. Я дала шанс им.

– Мисс Бригэм, вы говорили, что Клиппертон вызывал у вас неприятное чувство. Не было ли кого-то еще, кто производил на вас такое же впечатление или, может, вызывал у вас неловкость?

– Знаете, там многие ребята появлялись и исчезали. Поневоле начнешь разбираться, с кем иметь дело, а с кем – нет. Мы же, лейтенант, были сборищем наркоманов и психологически травмированных детей. Кто-то из нас – и я в свое время – просто искали способ пожить на халяву и по возможности разжиться дурью. Если персонал находил наркоту, спиртное или оружие, это все изымалось. Но никто никого не выгонял – по крайней мере, в мою бытность в Обители. В этом-то весь и смысл. Это было прибежище, которое порой предоставляли и охотникам до неприятностей на свою голову. Но польза пересиливала эти риски. Меня они спасли. Или помогли встать на путь, где я уже сама могла себя спасти. Короче… никого конкретно припомнить не могу.

– Но может, кто-то все же выделялся среди других? Не было такого, у кого, на ваш взгляд, были причины желать Шелби зла?

– Боялась я ее до смерти! Да и многие из нас боялись, – с легкой улыбкой проговорила Серафима. – Вообще-то, я считала, что могу за себя постоять. Самонадеянность юности плюс несколько месяцев на улице, со всеми причитающимися… Но убейте меня, я бы с ней связываться не стала. У нее, разумеется, были враги, но они предпочитали держаться от нее подальше. Она умела драться. Я видела, как она легко справилась с другой девчонкой, которая ее фунтов на двадцать была тяжелее и вообще далеко не слабачка. Но Шелби дралась прямо-таки свирепо.

Она чуть помолчала.

– Мое озлобление по сравнению с ее злостью – просто ничто, это я теперь вижу, опять-таки как взрослый человек и как психотерапевт, – медленно произнесла Серафима.

– А с кем она тусовалась?

– М-мм… Была там пара девчонок. И парнишка один. Дайте подумать. – Серафима пила кофе и потирала висок, словно пытаясь расшевелить свою память. – Делонна, худющая чернокожая девушка, – продолжала она, прикрыв глаза. – Она хорошо пела. Да, я ее помню. Голос у нее был потрясающий. Настоящий талант! И еще была девочка… Мисси или Микки. Кажется, Микки. Немножко пухленькая, взгляд такой тяжелый. И еще парень, все его звали Стейком. Смышленый, немного чудной. Мелькнет – и только его и видели. Мог бы у тебя зубы изо рта вытащить – и ты не заметил бы. На руках у него были следы старых ожогов – частично он закрыл их татуировкой, но их все равно было видно. И еще шрам вдоль щеки. Они не то чтобы постоянно были вместе, но тусовались довольно плотно. И чаще, чем с кем-то еще.

– У кого-нибудь из персонала были проблемы с Шелби или с ее приятелями? Никто им не угрожал, как думаете?

– Они часто попадали в передряги. Я сказала бы, Шелби чаще других. У нее с сотрудниками Обители были постоянные стычки. Видите ли, лейтенант, это ведь тяжелая работа, порой просто руки опускаются. Сплошные конфликты и борьба. Но и невероятно благодарная. Думаю, вы и про свою работу так можете сказать.

– Да, пожалуй. А о Джубале Крейне вам что-нибудь известно? Его дочь, Ли, была среди воспитанников.

– Ли я знала. Тихая такая, вечно с опущенной головой. Она не просто старалась ни во что не впутываться, а словно была невидимой, если вы понимаете, о чем я.

– Да, понимаю.

– Я ее помню, очень хорошо помню, потому что она, по сути дела, и послужила моему возрождению.

– Это как же? – спросила Ева.

– Мы сидели на занятии. Не помню, каком именно, но определенное количество часов в неделю мы должны были отзаниматься. Так вот, у нас был урок, и тут я услышала отца Ли. Он орал, прямо бушевал, выкрикивал ее имя, вопил, что лучше ей вытащить свою ленивую задницу из этой богадельни. Кричал на сотрудников. Помню, что она побелела как полотно. Никогда не забуду, какое у нее стало выражение лица. Сначала ужас, такой, какого я никогда не испытывала, потом смирение, что было еще хуже. Я все это помню. Помню, как она просто поднялась – не спорила, не умоляла, просто встала и вышла.

Серафима отставила свой кофе, сложила руки на коленях.

– В жизни не видела более печального зрелища – как она встала и вышла из класса. Я помню этот момент, потому что я тогда задумалась о наших беседах с Филадельфией. Задумалась о том, как страшно оказаться на улице без гроша, в голоде и холоде, да еще когда слышишь все эти истории об изнасилованиях и избиениях. И я стала думать о том, что вот у Ли за пределами Обители никого нет – только этот человек, который орал, что выбьет из нее всю душу и всякое такое. Я подумала о бабуле, о том, что она никогда меня не обижала. Ни разу в жизни. И я стала думать, что мне хочется иметь кого-то, кто обо мне заботился бы, защищал бы меня. И что у меня такой человек есть. А у Ли – нет.

Понимаете, они обязаны были отдать ее отцу. Он был ее законный опекун, и она отказывалась признаться, что он ее бьет. Она только сказала, что поедет с ним домой.

– Бедняжка, – вздохнула миссис Битмор.

– В следующий раз я увидела ее через несколько месяцев.

– Она вернулась? – удивилась Ева.

– Вообще-то, этого я не знаю. Я увидела ее на улице. Я была с подругой в магазине. Бабуля мне доверяла – я и сама к этому моменту себе доверяла. Или начала доверять. Я видела, как Ли садится в автобус. Я чуть ее не окликнула, но, к стыду своему, должна признаться, что я испугалась, вдруг моя подруга увидит, что я знакома с этой девушкой в рваной куртке и с побитым лицом. И я ее не позвала. Но она на меня посмотрела. На какой-то миг наши взгляды встретились.

В глазах Серафимы стояли слезы.

– И она мне улыбнулась. Потом села в автобус, и больше я ее никогда не видела. Но в тот момент я подумала: она все-таки убежала! Опять сбежала от него.

– Мне говорили, он за ней снова приходил.

– Это мне неизвестно. К тому времени я, наверное, уже была дома. И в Обители он ее не нашел бы. Туда она не вернулась, по крайней мере – пока я была там. И по правде говоря, я думаю, у нее хватило ума – и страха – не возвращаться туда, где он мог ее найти. Вскоре после моего возвращения домой, к бабушке, они переехали в новое здание.

– Этот дом принадлежал мне, – пояснила миссис Битмор. – И когда я поехала сказать спасибо Филадельфии, Нэшу и всем остальным, я уже сделала распоряжения о передаче им этого здания, если они пожелают. Я конечно, провела в отношении их заведения комплексную юридическую оценку, – произнесла она с лукавой улыбкой. – Так что я знала, что у них все по закону. Я спросила, не против ли они, если мои адвокаты и финансисты изучат их бухгалтерию и отчеты, и они не возражали. Мы остались удовлетворены. Мне вернули внучку. Я была более чем довольна. А ты никогда не рассказывала мне об этой девочке, – повернулась она к Серафиме. – Об этой Ли.