PS-3444 11:14 - Автор 38 Автор 3853
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
Большой просторный зал, стены которого были обрамлены картинами, по углам стояли огромные в человеческий рост вазы или скульптуры людей. Высокая женщина вела мальчика за руку, ему было на вид лет 7, по залам картиной галереи, название которой было настолько длинным, что мальчик его вскоре забыл, как только зашел в первый зал.
— А это Айвазовский. Называется «Шторм», нравится? — спросила высокая дама ребенка.
Мальчик скривился, давая понять, что картина не произвела большого впечатления на него.
Женщина тихо засмеялась, а потом подвела к портрету миловидной девушки в голубом платье. Она была в высоком парике и слегка улыбалась.
—О… — протянул ребенок — это она вот такой была, когда ее рисовали?
—Да, если художник изображает человека, то такой рисунок называется портретом, запомнил?
— ага, — сказал мальчик и тут же забыл, –
Мальчик еще немного постоял перед картиной, а потом добавил:
— Я хочу тоже, я так же хочу рисовать. Вот прям вот так. Может, даже тебя нарисовал бы
—Ну, это легко устроить.
***
Мальчик совсем уже замерз, тучи все больше сгущались над бухтой, а песня ветра все больше срывалась на крик, обдувая мальчика и поднимая волны все больше.
Ребенок стоял один и ветер был один. Только они и больше никого. Они были одни вдвоем.
— Я пастух ветра. Я твой пастух…
Мальчик медленно произносил слова, и слезы катились по его детским веснушчатым щекам.
***
— Ты у меня пастух ветра — сказала как-то мама.
— Почему?
— Потому что когда ты запускаешь змея, и тот летит по дуновению ветра, так легко и высоко, мне иногда кажется, что это ветер подчиняется змею, которым на самом деле незаметно управляешь ты, но ветер этого не знает или не видит. Чуднó, не правда ли?
***
Начало темнеть.
Небо тоже начало проливать пока редкие слезы, грозясь совсем разреветься. Волны уже были готовы биться о скалы и затопить пещерку — надо было уходить.
Мальчик взял свои уже промокшие кеды, обернулся назад, чтобы в еще раз посмотреть на потерявшую покой воду и скрылся в темноте. Змея он не стал забирать. Ветром он теперь может управлять и без него.
Он шел домой. Он промок и был очень голодным.
Завтра он постарается прийти, если сумеет сбежать. Ведь он должен. Кто же вместо него будет пасти ветер?
Пастух ветра
Пасмурно.
Ветрено.
Где-то вдали повизгивали чайки, так пронзительно и противно.
Небольшая бухта, омываемая синим и обжигающе холодным шелком океана. С краю из бледно-белого песка торчит странная, довольно страшного вида длинная коряга. Когда-то она была деревом, большим и красивым, с зеленой раскидистой кроной. В скрюченных пальцах коряги застрял когда-то свободный разноцветный змей — сейчас он остервенело и безуспешно продолжает рваться к небесам.
Бухта, обрамленная стенами из серых камней, на которых изгородью стояли высокие сосны, была видна только со стороны океана. Идеальное место, куда можно сбежать и спрятаться от всего мира.
На песке около редких волн сидит маленький босой мальчик, бросающий камушки в воду. Его кеды, одиноко брошенные где-то вдалеке, резко выделяются в блеклой палитре цветов своей зеленой подошвой. Из-за пасмурной погоды и холодного пронизывающего ветра все кажется прорисованным в приглушенных тонах. Даже мальчик со своими тускло льняными взлохмаченными волосами и темными веснушками на обеих щеках казался бледнее обычного, и только кеды да все еще рвущийся на свободу воздушный змей выделялись яркими пятнами на фоне выцветшего окружающего мира.
Несмотря на майский ветер, как казалось, продувающий насквозь, мальчик сидел в одной футболке, задумчиво, по-взрослому, смотрел куда-то за океан, напевая песенку, немного раскачиваясь ей в такт из стороны в сторону.
«… И что над нами километры воды и что… шшшш… И кислорода не хватит … шшш… Я лежу в темноте…»
Ветер быстро уносил ненужные, как казалось ему, слова, чтобы никто посторонний не смог услышать. Забирая все лишнее, он будто подпевал мальчику, не умеючи и порой невпопад, и хотелось верить, что это неспроста.
Мальчик, которому на вид было не больше 12 лет, достал из заднего кармана джинсов простой, обгрызенный с одного конца карандаш и небольшой немного помятый блокнот. Открыв его, он начал медленно рассматривать свои рисунки. На каждой странице был портрет одного и того же человека — женщины лет тридцати-сорока. С каждым рисунком штрихи становились менее неуклюжими, тени более прорисованными, а очертания — четкими. Постепенно от изображения к изображению можно было проследить процесс оттачивании мастерства художника.
«… Я пытаюсь… шшш…на минуту отдать… шш…что не умели ценить… ш…ты спишь и не знаешь…»
Ветер все вклинивался и вклинивался в одинокую песню маленького мальчика, не желая оставить его наедине. Она всегда пела эту песню ему перед сном. Когда же он подрос и выучил слова, они стали петь вместе: она тихо почти неслышно довольно низким бархатным голосом, а он не умеючи, путая слова и не попадая в ритм; он лежал в своей кровати, накрытый тяжелым зимним одеялом с нашитыми ее заботливой рукой большими яркими звездами, а она сидела с краюшку кровати и гладила его по животу, чтобы он скорее заснул. Это была их вечерняя традиция, и ее прикосновения всегда успокаивали и будто благословляли на здоровый детский сон.
— Она часто говорила: «вот умру и поймешь, сколько я делала для тебя, как старалась! Да я работала как Папа Карло, чтобы тебе дать все. Все…» Теперь я понимаю, правда… Говорила: «Вот если умру, что ты делать будешь..»? И что же мне действительно делать… Что мне теперь делать…Что?.. Как будто назло! Я же ведь не хотел, я не мог представить, что ты… ты… — голос все чаще прерывался на всхлипы, все больше голос срывался, слова пропадали, уносимые ветром далеко за горизонт.
Мальчик плакал.
Он оглянулся, будто для того, чтобы удостовериться, что за ним никто не смотрит, но там, в дали одиноко лежали только кеды, чудные такие, с зеленой подошвой…
***
— Давай купим вот эти, — сказала высокая красивая женщина мальчику лет девяти, сидевшему насупившись на небольшом пуфике в детском магазине обуви, — ни у кого таких нет!
— Да надо мной все ржать будут! Ты что, разве не понимаешь, что сейчас все носят такие, ну знаешь, черные с железяками, как их… Заклепками! Они такие большие еще, ну очень, короче, крутые!
— Они же тяжеленные! И без супинатора, ноги еще испортишь, не дай бог! И потом, пойми, я
