Кресси - Брет Гарт

Впрочем, это продолжалось всего одно мгновение. Он еще обводил глазами толпу, а она уже появилась снова и встала на прежнее место рядом со своим озадаченным партнером — тем самым загадочным незнакомцем, вызвавшим восхищение Джонни и ярость Руперта. Она была бледна; учитель никогда еще не видел ее такой красивой. Все, что он находил в ней неуместным и неприятным, в этот миг, в этом свете, в этом собрании, явилось ему лишь как разные грани ее прихотливой прелести. Даже пышное розовое дымковое платье, из которого ее прекрасные юные плечи выглядывали, словно из закатного облака, казалось воплощением девственной простоты; удлиненные линии тонкой фигуры, девический высокий стан были словно гордые стати чистокровной породы. Обычный румянец на ее свежем лице уступил место чуть заметному магнетическому свечению, от которого лицо ее казалось более одухотворенным. Он не в силах был отвести от нее взгляда; он не верил собственным глазам. А между тем это была Кресси Маккинстри, его ученица! Неужели он видит ее не впервые? Да и она ли это? И не диво, что все глаза были устремлены на нее, что за ней по пятам следовал невнятный ропот восхищения или напряженная восторженная тишина. Учитель обвел взглядом всех, кто стоял вокруг, и со страшным облегчением заметил, что другие разделяют его чувства.

Она танцевала все с той же сдержанностью бледных черт и загадочным спокойствием движений, которое так его очаровало. Она еще ни разу не взглянула в его сторону, но он прежним необъяснимым чутьем угадывал, что она не перестает ощущать его присутствие. Он искал ее взгляда и в то же время боялся встретиться с ним, словно опасаясь, что от этого прелесть минуты сразу же будет утрачена или приобретет бесповоротную определенность. Кадриль кончилась, и учитель заставил себя отойти в сторону — отчасти для того, чтобы избегнуть встречи со знакомыми, которых по долгу вежливости обязан был бы пригласить на танец, отчасти же чтобы самому собраться с мыслями. Он решил обойти все комнаты и незаметно уйти домой. Те, кто узнавал его, расступались и не без любопытства глядели ему в спину, а во взглядах и приветствиях гостей постарше было снисходительное дружелюбие и фамильярность, положительно бесившая учителя. Он даже подумал, не отыскать ли ему миссис Трип и не пригласить ли на танец, чтобы она увидела, каков он танцор.

Он уже завершал свой обход зала, как вдруг слуха его достигли первые звуки вальса. Вальсировать в Индейцевом Ключе не очень-то умели — отчасти из-за того, что набожные люди серьезно сомневались, входил ли этот танец в репертуар царя Давида, отчасти просто потому, что молодежь еще не успела овладеть его трудностями. Поддавшись желанию взглянуть туда, где кружились танцующие, учитель увидел только три или четыре робкие пары. Среди них были Кресси Маккинстри и ее прежний партнер. В своем восторженном душевном состоянии он не удивился, обнаружив, что она, видимо, успела усвоить в городе искусство вальса и кружилась с безупречной спокойной грацией, удивило его только, что ее партнер оказался весьма далек от совершенства и после нескольких неловких па она остановилась и с улыбкой высвободилась из-под его руки. Обернувшись, она подняла взгляд и безошибочно направила его мимо теснящихся перед нею восхищенных лиц прямо в тот угол, где стоял учитель. Глаза их встретились, и окружающее перестало для них существовать. То было влечение тем более властное, что оно оставалось невысказанным, любовь без сговора, без клятв и без умысла, страсть, не нуждающаяся в постепенных подходах.

Он спокойно приблизился к ней и сказал непринужденнее, чем собирался:

— Не позволишь ли мне попытаться?

Она поглядела ему в лицо и, словно не слыша вопроса, проговорила, как бы продолжая вслух свои собственные мысли:

— Я знала, что вы придете. Когда вы вошли, я вас сразу увидела.

И, не вымолвив больше ни слова, она вложила руку ему в ладонь, и в следующее мгновение зал исчез в кружащемся пространстве.

Все это, от первого его слова до первого грациозного взлета розового края ее пышного платья, произошло так быстро, как будто они с первого взгляда просто бросились друг другу в объятия. Как часто он и прежде был рядом с нею, как часто он стоял подле нее в школе и даже склонялся над ее партой, но всегда с нарочитой досадной скованностью, передававшейся, как он сейчас понимал, и ей. Сейчас, когда он так близко перед собой видел ее красноречивое, бледное лицо и вдыхал слабый аромат ее волос, когда чувства его были в сладком смятении от долгого, ускользающего пожатия ее руки, прикосновения к ее гибкой талии, все мгновенно переменилось. В страхе отогнал он от себя мысль, что никогда уже больше не сможет приблизиться к ней без этого трепетного восторга. Он вообще гнал от себя мысли, он целиком отдался смятенному чувству, которое в еще пустой школе вызвал в нем миртовый букетик, стянутый прядью волос и приведший ее в конце концов в его объятия.

Они двигались в таком безупречном согласии, в такой совершенной гармонии, что сами не ощущали своего движения. Один раз, очутившись у раскрытого окна, он успел заметить круглую луну, вставшую над сумрачными склонами на том берегу, и прохладное дыхание реки и гор коснулось его щеки и сплело с его волосами выбившуюся прядь ее шелковистых волос. И грубая пестрота, окружающая их, свечи, потрескивающие в жестяных канделябрах, несусветные одеяния, бессмысленные лица — все, вихрясь, отступило далеко-далеко. Они остались наедине с ночью, с природой; они были недвижны, а все остальное отступило куда-то в мир бесцветной реальности, к которому они двое не имели никакого отношения.

Звучи же, вальс Штрауса! Кружись, о юность и любовь! Ведь как бы ты ни кружилась, расступившийся мир снова сомкнется вокруг тебя. Быстрей играй, надтреснутый кларнет! Надсаживайся фальцетом, бравый фагот! Шире круг, о бесцветная земная реальность, покуда учитель и его ученица не домечтают до конца свою глупую мечту!

В грезах они сейчас одни на берегу реки, только круглая луна стоит над ними, и их сопряженные тени колышутся на воде. Они так близко друг к другу, ее рука обнимает его шею, ее глаза, мерцающие лунным отсветом, тонут в его глазах; теснее, еще теснее, покуда сердца их не замирают и губы не соприкасаются в первом поцелуе. Быстрее кружитесь, маленькие ножки! Шире раздувайтесь, юбки Кресси, чтобы вновь расступился смыкающийся круг!.. И снова они вдвоем. Судейская трибуна и герб штата над ним, промелькнув, превращается в алтарь, полускрытый от глаз пышными складками венчальной фаты на ее шелковистой головке. Смутно произнесенные слова сочетают две жизни в одну. Они поворачиваются и торжественно идут между двумя рядами праздничных, восхищенных лиц. Ах, все теснее круг! Кружитесь же еще и не давайте ему сомкнуться, о пышные юбки и легкокрылые ножки! Поздно. Музыка смолкла. Грубые стены встали на свои места, вернулась пестрая толпа, и они стоят, бледные и притихшие, в центре кольца из восторженных, удивленных, испуганных и негодующих лиц. Опускаются ее руки, словно складываются крылья. Вальс кончился.