Запретная правда о «сталинских репрессиях». «Дети Арбата» лгут! - Дмитрий Лысков

Два дня спустя Зорге «уточняет» дату начала войны — «около 15 июня»… В донесении от 15 июня говорится, что война с СССР «задерживается до конца июня» (срок «15 июня» уже прошел), и вообще неизвестно, будет она или нет.

Наконец, 20 июня сообщается, что «война неизбежна».

Какие действия и к какому числу должен был предпринять Сталин, получая столь противоречивую информацию? Неизбежность войны с фашистской Германией осознавалась руководством СССР с конца 30-х годов, Зимняя война с Финляндией, Освободительный поход РККА и присоединение Западной Украины и Западной

Белоруссии были явными элементами подготовки к войне. Не было это секретом и для западных держав. У. Черчилль, выступая по радио 1 октября 1939 года, заявил: «То, что русские армии должны были встать на этой линии, было совершенно необходимо для безопасности России против нацистской угрозы. Как бы то ни было, эта линия существует, и создан Восточный фронт, который нацистская Германия не осмелится атаковать».

И. В. Сталин на основании донесений разведки не мог принять обоснованных решений к какой-либо определенной дате. «Достаточные меры, чтобы хорошо подготовить страну к обороне», о которых говорит Хрущев, заключались бы в начале мобилизации в СССР. Что уже означало бы войну, как это и произошло в истории Первой мировой: Германия объявила России войну после того, как начались мероприятия по мобилизации населения.

Сталин не желал развязать войну, справедливо полагая, что лучше поздно, чем рано — перевооружение РККА должно было закончиться в 1942 году. Провоцировать в этих условиях отмобилизованную фашистскую Германию, ведущую войны с 1939 года, было, по меньшей мере, неразумно.

Глава 16

ПОСЛЕДСТВИЯ ДОКЛАДА «О КУЛЬТЕ ЛИЧНОСТИ»

Анализ доклада «О культе личности» был бы неполным без рассмотрения его последствий. Есть основания предполагать, что сам Н. С. Хрущев, решая сиюминутную задачу по легитимизации власти, не отдавал себе полного отчета в уровне поднимаемых проблем, а также последствиях их разрешения через разоблачение и демонизацию И. В. Сталина. К этой теме мы еще не раз вернемся в книге по мере рассмотрения все новых материалов.

Немаловажной характеристикой здесь является уровень аргументации Н. С. Хрущева. Примером может служить часть доклада, посвященная межнациональным отношениям и возможным националистическим проявлениям в СССР послевоенного периода. Характерна также и реакция зала. Для нас сегодня, пройдя через распад Советского Союза и многочисленные межнациональные конфликты, эта часть доклада особенно интересна.

«На основании подложных материалов утверждалось, что в Грузии якобы существует националистическая организация, которая ставит своей целью ликвидацию Советской власти в этой республике с помощью империалистических государств.

Мы знаем, что в Грузии, как и в некоторых других республиках, в свое время были проявления местного буржуазного национализма. Возникает вопрос, может быть, действительно в период, когда принимались упомянутые выше решения, националистические тенденции разрослись до таких размеров, что была угроза выхода Грузии из состава Советского Союза и перехода ее в состав турецкого государства? (Оживление в зале, смех.)»

Н. С. Хрущев, отмечая положительную реакцию зала, констатирует: «Это, конечно, чепуха. Трудно даже себе представить, как могли прийти в голову подобные предположения. Всем известно, как поднялась Грузия в своем экономическом и культурном развитии за годы Советской власти».

Речь идет о так называемом Мингрельском деле, одной из самых малоизученных страниц сталинских репрессий. О ней Хрущев говорит: «В связи с этим был арестован ряд ответственных партийных и советских работников Грузии. Как потом установлено, это была клевета на Грузинскую партийную организацию».

Что же считает Н. С. Хрущев прививкой от национализма? В полном соответствии с марксизмом это для него экономические показатели:

«Промышленная продукция Грузинской республики в 27 раз превышает производство дореволюционной Грузии. В республике заново созданы многие отрасли промышленности, которых не было там до революции: черная металлургия, нефтяная промышленность, машиностроение и другие. Уже давно ликвидирована неграмотность населения, тогда как в дореволюционной Грузии неграмотных насчитывалось 78 процентов.

Сравнивая положение в своей республике с тяжелым положением трудящихся в Турции, могли ли грузины стремиться присоединиться к Турции? В Турции в 1955 году выплавлено стали на душу населения в 18 раз меньше, чем в Грузии. В Грузии производится электроэнергии на душу населения в 9 раз больше, чем в Турции».

Сегодня аргументы такого плана вряд ли способны кого-либо убедить в отсутствии и даже невозможности национализма в том или ином территориальном образовании. Однако для Хрущева аргументы необходимы и достаточны. «В Грузии в годы Советской власти неизмеримо поднялось материальное благосостояние трудящихся. Ясно, что в Грузии по мере развития экономики и культуры, роста социалистической сознательности трудящихся все больше исчезает почва, которой питается буржуазный национализм».

Мы прекрасно знаем, как разгорелся «буржуазный национализм» в позднем СССР, который выплавлял стали и производил электроэнергии на душу населения многократно больше, чем в 1956 году. И материальному благосостоянию трудящихся в конце 90-х можно было лишь позавидовать из середины 50-х. Что не помешало лавинообразному росту национализма в республиках, это не исключает его и сейчас, в конце первой декады 2000-х.

Вывод, который можно сделать из этих слов Н. С. Хрущева, к сожалению, неутешителен. Первый секретарь совершенно не представлял себе сути проблемы; его восприятие национальной политики через призму вульгарного марксизма неприменимо на практике. Остается лишь радоваться, что в национальном вопросе он не пошел по пути широких реформ, ограничившись передачей Крыма Украине и возвращением на Северный Кавказ переселенных ранее чеченцев и ингушей.

Непонимание сути поднимаемых проблем и последствий, к сожалению, проявилось в случае с Н. С. Хрущевым не только в национальном вопросе. Разоблачение культа личности было проведено методами, породившими многоуровневую мифологию, но также и вбившими клин в основу Советского государства и социалистического блока. Внутриполитические последствия мы рассмотрим ниже, пока же остановимся на внешнеполитических последствиях действий Хрущева.

Авторы уже цитировавшегося выше исследования «Советский Союз в локальных войнах и конфликтах» отмечают[9]:

«Для социалистической системы едва ли не самым серьезным потрясением стал кризис в Венгрии 1956 г.[…] Основной причиной кризиса явилась попытка венгерского руководства «модернизировать» социалистический строй, реанимировав демократические принципы внутриполитической жизни и введя в экономику страны рыночные элементы.

Непосредственным поводом для этого стал «ветер перемен», казалось, пронесшийся над социалистическим лагерем после смерти Сталина…»

Катализатором процессов послужили непродуманные действия советского руководства, стремление побыстрей преодолеть «сталинизм», записать в свой актив реальные свершения на международной арене. Одним из таких импульсивных действий стало форсированное примирение с югославской компартией после смерти Сталина. Последствия не заставили себя ждать.

«Примирение с Тито имело далеко идущие политические последствия. Если Тито таким образом реабилитирован Москвой, то, значит, немалое число людей, репрессированных в ходе кампании против «титоизма», осуждены невинно. Это оказало сильное отрезвляющее воздействие даже на тех, кто в странах Восточной Европы искренне верил в идеалы социализма. В этих государствах, в том числе и Венгрии, началась кампания по реабилитации лиц, пострадавших за «титоизм»…»[10].

Примирение с Тито привело к формальному улучшению отношений с Югославией (хотя даже самые прокоммунистические источники признают, что напряженность в отношениях Москвы и Белграда по-прежнему сохранялась, а сам Тито открыто бравировал отношениями с США), но посеяло зерна сомнений во всем социалистическом блоке. Последовавший далее доклад на XX съезде произвел эффект разорвавшейся бомбы. Авторы исследования «Советский Союз в локальных войнах и конфликтах» отмечают:

«Огромное значение имела разоблачавшая сталинский режим речь Хрущева на XX съезде КПСС (14–25 февраля 1956 г.), которая, несмотря на свою «секретность», в считаные недели стала широко известной в восточноевропейских странах. Критика недавнего прошлого, осуждение культа личности, ошибок и преступлений вызвала в социалистических странах Восточной Европы достаточно сильные, явные или скрытые, антисоветские настроения».